Закашлявшись от неожиданности, я посмотрела на Семена. Тот пожал плечами: — Начнем с вас? — Я никого не убивала, — сказала Маша. — Нюта? Анна Гавриловна стала медленно подниматься, ее рот искривился, глаза остекленели, руки судорожно комкали скатерть. — Я, — с трудом выдавила девушка и лишилась чувств. Стол дернулся, самовар перевернулся, орошая разоренную посуду кипятком, и упал с грохотом на пол, увлекая за собой скатерть. Нинель Феофановна закричала, призывая слуг. Маша, придерживая сестру за плечи, оттащила ее к стене на сундук. В этот момент потолочная люстра погасла. Визжала болонка, в дверь колотили снаружи, барыня недоумевала. — Довольно, — сказал шеф самым противным своим тоном, и все восемь рожков люстры сызнова зажглись. Диспозиция образовалась презабавная. Нинель Феофановна постанывала в объятиях адвоката, актерка тоже постанывала, но от боли, руки ее крутили бдительные конвойные, Давилов крестился, Старунов баюкал обваренную конечность, только мы с Крестовским сидели на своих местах. Грохотнула распахиваясь дверь. В залу ввалились слуги. — Уберите, — велел шеф. — Не лезьте, Иван, артефакта вы не отыщете. Ну что, Попович, ваша душенька довольна театральным эффектом? Я уже подскакивала к барышням Бобруйским, потому обидеться не успела. — Припадок, — объяснила Маша и сунула сестрице под нос пузырек. — Обычное дело, сейчас в себя придет. Нюта хрипло вздохнула, открыла глаза: — Что происходит? — Вас, барышня, только что главной подозреваемой определили, — прокричала через залу актерка. — Советую немедленно признаться! Не дождавшись аплодисментов, она плюхнулась на стул и подобрала с пола собачку. — Давайте уже заканчивать, господа хорошие. Ни минуты в этом городишке не останусь, хоть пешком, хоть волоком. В столицу, в Мокошь-град, к ангажементам! — Я требую, — сказала Мария Гавриловна, — отложить допрос. Нюта нездорова и… — Экая ты, Манька, корова безответная, — перебила Анна Гавриловна, вырываясь из сестринских объятий, — раньше думала, прикидываешься. Она подошла к Семену, протягивая вперед руки. — Признаюсь, я чудовище это порешила, господина Бобруйского Гаврилу Степановича. Вяжите. Крестовский поднялся, приобнял барышню и отвел на прежнее место за столом. — Для начала, Анна Гавриловна, вы нам подробности расскажите, под запись, для протокола. Вот господин Старунов у нас именно для этих целей здесь присутствует. Барышня приступила к рассказу. Ненавидела она родителя, было за что, вот и зарезала. Успела за дверь выскользнуть, когда папенька Дуську к себе в логово волок, подождала в смежной гостиной удачного момента, да и совершила задуманное. Дуська до ветру вышла, она зашла. Струна? Она ее ножницами срезала. Нож? При ней был. Повинуясь кивку шефа, я сказала: — Не сходится. — Отчего же? — Нинель Феофановна показала, что вы с сестрой по спальням отправились, и из них же появились, когда Андрон Ипатьевич вам страшную весть принес. Вдова возбужденно подтвердила: — Да-да, все именно так! И вовсе не понятно, зачем Аннушка на себя наговаривает. Какая еще ненависть? Нелепица. — Ну, положим, — обвела я присутствующих строгим взглядом, — мотив у вашей младшей дочери был. Она считала, что Гаврила Степанович ее возлюбленного жизни лишил. Вот и свершила месть. В точности картину убийства Блохина повторила, и нож и петля. Выдержав паузу, я спросила: — Про тайные ходы в тереме все домочадцы осведомлены были? — Какие ходы? — Адвокат откручивал крышечку карманной фляги. — Значит, все. А вы, Андрон Ипатьевич, не трудитесь, и без драконьей чешуи скажу: вы, когда врете, глаза влево скашиваете, даже удивительно, как при такой живой мимике вам в адвокатском деле удалось подвизаться. — Экая вы, Евангелина Романовна, разумница! — Хрущ приложился к фляжке, крякнул, утер рот. — Тогда, может, сами расскажете, как дело было? Маша тихонько вернулась, села за стол, взяла за руку сестру, та прижалась к ней, будто искала защиты. — Извольте, — сказала я, нагнувшись и ставя на стол саквояж, рядом легла моя сумочка. — Это улики, на основании которых выводы строятся. Орудия убийства: нож и струна, детские башмачки, письмо, дорожное платье, я его целиком доставать не буду, рукава пока довольно, и пуговка с этого самого платья. Публика настороженно молчала, опершись ладонями о столешницу, я чуточку насладилась вниманием и продолжала: — Анна Гавриловна, неизбывно тоскующая за милым покойным другом обнаруживает это послание, понимает, что именно им Блохина выманили… Вы, господа, полюбопытствуйте. — В первый раз это вижу! — всхлипнула Нюта. — Это не мое письмо. И почерк даже не мой. Нинель Феофановна сообщила елейно: — Аннушка вовсе малограмотна. — К прискорбию ее родителей, — подняла я руку, чтоб не мешали, — но мы здесь вовсе не для того, чтоб на упущения ваши в воспитании дочерей указывать. — Какие еще упущения? — обиделась барыня. — Я старалась девочек образовывать, это супруг покойный возражал. Вы ведь знаете, каким он был. — Все знают. Давайте после это обсудим. Пока я одну из версий излагаю. В общем, господина Бобруйского убить мог кто угодно из домочадцев. Даже вы. — Мне это зачем? Гаврила, конечно, чудовищем был, но мне от его смерти выгоды никакой. — Наибольшую выгоду Анна Гавриловна получает, — кивнула я. — Жалко даже, что ею не воспользуется. — Отчего же? — Если она убийца, по закону прав владения будет лишена в вашу, Нинель Феофановна, пользу. — А ведь правда! — Хрущ отодвинулся от вдовы, скрипнув стулом. — Так и есть. — Я, Евангелина Романовна, — проговорила барыня с достоинством, — женщина пожилая и нездоровая, недолго мне осталось, о душе я своей пекусь да грехи мужнины замаливаю. Адвокат посмотрел на Машу: — После Мария Гавриловна в очереди на наследство. — Пару капелек чудесного зелья мачехе — и богатая невеста! — поддержала его Дульсинея с азартом. — Маня, — барыня молитвенно сложила руки, — неужели? Те лекарства, которыми ты меня после возвращения пользовала, действительно отрава? Падчерица затрясла головой, не в силах вымолвить ни слова. — Я вас предупреждала, — не унималась Дульсинея, — еще когда вы на балу чудили, говорила, травят вас, дурман подмешивают. Вы капельки пить перестали, в себя пришли. Нюта от сестры не отшатнулась, напротив, сжала ее в объятиях: — Маняша не могла, это я батюшку зарезала, из мести, о капиталах не думая! — Если бы это были вы, — вздохнула я, — струну действительно отрезали бы ножницами, а не ножом. Посмотрите, на лезвии зарубка даже осталась. Это значит, что убийство готовилось заранее, а вам, девице припадочной и оттого провалами в памяти страдающей, письмецо в шкап подложили, чтоб сыскарей на вас направить. Ну, Мария Гавриловна, не желаете признаться? Пуговка эта мною в тайном ходу найдена, как раз у логова покойного господина Бобруйского. Вы ведь умная, умнее всех, могли такую комбинацию придумать. Беспутная сестрица родителя порешила, а вам только и оставалось маменьку опекать недолго. — Бедная я несчастная! — заголосила вдова. — Наказание такое мне за что? О жизни спокойной мечтала, с внуками… Она схватила пинетки, орошая их слезами. — Гаврила, паскудник, даже этого меня лишил, и ты, Маша, этому поспособствовала, наябедничала ему про сестринское счастье. Мария Гавриловна посмотрела на нее недоуменно, перевела взгляд на Нюту: — О чем она говорит? Нет, нет, это не я! И убила не я. Платье мое, но… Быстрым шагом обогнув стол, она выхватила из саквояжа наряд, приложила его к себе. — Я его с год уже не надевала. Оно мало даже. — Разумеется, мало, — сказала я. — Садитесь, не хватало нам нового обморока. Нелегко вам? Срок-то… Пятый месяц, поди, пошел? Маша рухнула на руки Крестовскому, он успел ее поддержать, укоризненно вздохнул: