Она почти кричала, только очень тихо, так, чтобы ее слышала застывшая с тряпкой в руке врач. Наконец, Ренита совладала с собой: — Вообще, в лечении многое зависит и от поведения самого больного. Насколько он хочет излечиться. Вот твой Марс, например, — она вновь вернулась к своей работе и склонилась к раненому. — Сегодня я разрешила ему уже встать ненадолго. Вот только еще не выяснила, смог ли. — Уверена, что смог, — Гайя тряхнула косой, забрасывая ее за спину. Ренита что-то сделал с ногой лежащего на столе парня, он выгнулся дугой и открыл глаза: — Где он?! — Тут его нет, — поспешила успокоить Гайя. — Это Ренита вправила твой перелом. Теперь дело за тобой. Будешь ее во всем слушаться, и снова будешь нормально ходить. — Моя голова, — простонал он, пытаясь вырвать руки из ее захвата, чтобы ощупать голову. Но Гайя держала его крепко — рана еще не обработана как следует, и лазить туда руками не надо. — А что твоя голова? Были бы мозги, вытекли бы, а так просто больно, — пошутила она, и глаза, оказавшиеся большими, серыми и окруженными длинными пушистыми ресницами, дрогнули в улыбке. — Гайя, — обратилась к ней Ренита. — Мне так неудобно, что я снова нагружаю тебя работой. — Ничего страшного. Они же не виноваты, что все так обернулось, — девушка невольно поежилась, вспоминая события недавних часов. …Ей повезло, что сегодня наставник выдал ей шлем, какие не использовались в войсках, но часто применялись гладиаторами — с закрытой дырчатым забралом нижней частью лица. Публика видела только глаза воина, и в этом была определенная интрига — женщины ставили приличные деньги, стараясь угадать, насколько красив гладиатор. Увидеть, угадали или нет, можно было только после боя — победитель сдергивал шлем с убитого, разрезая ремни под подбородком, а затем снимал свой. Ну, или наоборот, уж как сложится — важно, что в финале боя. Ей, как и опасался Марс, пришлось выйти сначала с паре с Таранисом. Они оба были готовы к такому повороту событий и договорились заранее — показать красивый бой и закончить ничьей. — Хочешь, я тебе легко подставлюсь? — предложил кельт. — Ты удар контролируешь хорошо, подранишь после всех наших танцев, и никто не придерется. — Нет, — категорически отказалась она. — А если эти идиоты потребуют добить? Да и женский организм выносливее. Давай уж ты меня, раз это так необходимо. Он поморщился при одной мысли, что его меч изуродует это прекрасное полуобнаженное тело: — Тебя не смогу. Кому угодно перерезать горло, но вот даже слегка задеть тебя… Давай красивую ничью. Она согласно кивнула, опуская шлем на лицо и вдохнула поглубже — им предстоял долгий и сложный бой. Уловка Гайи и Тараниса сработала: публика хлопала и топала от восторга, а они вытворяли на арене невероятные прыжки и повороты, подкатывались друг под друга, отбивали удары из-за спины — и при этом не нанесли друг другу ни одной царапины. Весь амфитеатр с удивлением наблюдал мелькание черной туники Тараниса и голубой гайиной, каскады ударов их четырех на двоих мечей — и звук букцин, призывающих к всеобщему вниманию, прозвучал совсем неуместно. Она остановили бой и разошлись по разные стороны арены, повинуясь указаниям эдитора, спешно вышедшего в центр песчаного круга. Гайя, переводя дыхание, проклинала шлем, под которым было невозможно стереть стекающий на глаза пот. Но вот она проморгалась и замерла — на арену под пышную речь эдитора вышел размашистым, уверенным шагом гладиатор, показавшийся ей чем-то знакомым. Его безупречную внешность, присущую племенам центральной Германии, слегка портили только оттопыренные уши, зато пронзительно-синие, ледяные, в отличие он мягких сапфиров Терамиса, смотрели даже не жестко, а злобно. Это темная ярость словно затопила арену. — И свободный ныне великий и бесстрашный Вульфрик Безжалостный готов порадовать почтеннейшую публику жителей Великого Рима своим выступлением. И он сразится в бою со столькими гладиаторами Лудус Магнус, со сколькими захочет, — вещал эдитор. Он обратился к Вульфрику, разминавшемуся на глазах публики, чтобы показать игру своих мускулов: — Выбирай, бесстрашный и удачливый Вульфрик, с кем из этих лучших бойцов лучшей гладиаторской школы нашего города ты хочешь сразиться? Вульфрик на правах свободного бойца переводил взгляд с Гайи на Тараниса: — Это что, девка? Баба? — в его голосе звучало глубокое презрение. — Да как она вообще посмела предлагать себя не в постели голой, а в качестве бойца? Каждое его слово, каждая интонация разносились далеко, достигая самых верхних стоячих мест. Амфитеатры так и строили, чтобы акустика позволяла публике ловить каждый вздох и предсмертный стон гладиаторов. Потому и запрещалось аренным бойцам под страхом смерти произносить что-либо на арене. Зато Вульфрик, будучи свободным наемным гладиатором, высказываться мог. Эдитор попытался исправить положение: — Наш новый, но уже прославленный боец, Невеста смерти! — Вон! — прорычал германец, говоривший по-латыни, но с заметным лающим акцентом. — Пошла вон, шлюха! Тобой я позабавлюсь в постели. И посмотрю, как ты воешь в руках настоящего мужчины, раз весь ваш лудус не смог насадить ее на вертел так, чтобы она забыла путь на арену и стала рожать детей без остановки. Распалившись и явно работая на публику, Вульфрик, использующий преимущества свободного и высокооплачиваемого гладиатора, подскочил и внезапно ударил Гайю рукояткой меча по шлему, а она не смогла ему ответить, потому что лорарии уже успели забрать у нее меч. Девушка пошатнулась, но устояла на ногах. Эдитор, не желая дальнейшего скандала, вывел Гайю с арены и передал в руки наставника: — Держи ее. И смотри, чтоб ничего не сотворила. Гайя подняла на наставника расширенные от гнева, потемневшие глаза: — Как же так? Меня унизили на глазах всего города! — И что? Ты жива и цела. А выходку этого зарвавшегося германца забудут к следующим боям. — Не верю. Он столько наговорил мерзости. И я-то никогда не забуду. — Марс твой не слышал, вот и радуйся, — наставник провел заскорузлой рукой по ее щеке. — Ну-ка, пойдем лучше посмотрим, как Таранис его зад надерет. Но воинская удача в этот день была не на стороне Тараниса. У него по настоянию Вульфрика отобрали второй меч и сняли шлем, и мужчины сражались только мечами, держа их двумя руками. Они были примерно одинаковы по росту и силе, но Таранис уже порядком устал, вырисовывая сложный рисунок боя с Гайей, а Вульфрик явился на арену свежим и бодрым. Таранис не успел отразить удар, и меч Вульфрика скользнул по его груди, прочерчивая ее наискось от плеча до соска. Кельт с трудом удержал меч, и попытался достать Вульфрика. Ему удалось нанести легкий порез чуть выше локтя, но это никак не отразилось на боеспособности германца. — Замените, — повелительно махнул он мечом, показывая на Тараниса, стоящего ровно и прямо, несмотря на стекающую по груди и животу кровь. Кельта вывели, выпустив на смену ему другого гладиатора. Не успел Таранис оказаться в руках Рениты, кинувшейся к нему со слезами на глазах и потребовавшей у надсмотрщика отнести его на руках на перевязку, как в сполиарий занесли еще одного — с рассеченным бедром. Ренита металась от одного к другому, борясь с собой. Рана в бедро была тяжелее, но отойти от любимого было выше ее сил. Мужчины оба лежали молча, сдерживая стоны, и по очереди пили такую желанную сейчас воду из ее рук, чувствовали на себе ее аккуратные невесомые прикосновения. — Все хорошо, — она провела только что вымытой от их крови рукой по его длинным волосам, успевшим пропитаться на концах кровью с груди и испуганно отдернула руку. — Голова цела? — Да, не волнуйся так, любимая, — он поймал и поцеловал ее ладонь, снова запачканную его же кровью. — Я полежу, отдохну, а ты помоги ему. Но едва она успела закончить перевязывать бедро терпеливо дождавшегося свой очереди мужчины, как два лорария внесли и положили третьего гладиатора, голова которого была сплошь залита кровью, а нога безвольно болталась, несмотря на понож. Парень был без сознания, поэтому врач поинтересовалась не у него, а у лорария: — Это что, все этот рудиарий? И никто его не усмирил? Лорарий с удивлением покрутил головой: — Заговоренный и неутомимый. Троих уложил, а достать его и то слегка только этот, с разрисованной щекой, сумел. Сейчас жди, придет. Ренита ахнула. Вульфрик зашел в сполиарий, окинув ледяным презрением всех, кто там находился: — И где? — Что именно? — осторожно поинтересовалась Ренита. — Врач, кто еще? Мне надо эту царапину замотать, — он опустился на лавку с видом человека, не привыкшего просить. — Врач здесь я. Сейчас я закончу с тяжелораненым, и займусь тобой, — она увидела его возмущенный взгляд, но не изменила тон. — Сам говоришь, царапина. Вот и подождешь. Там на столе чаша с водой, попей. Вульфрик грохнул кулаком по столу: — Ты еще мне приказывать будешь? — Да. В сполиарии приказываю я. Это обитель врача. Он встал и подошел к ней, пытаясь удержать за руку, но был остановлен Таранисом, в одном прыжке слетевшем со стола и преградившем путь зарвавшемуся рудиарию. — Не смей! — Это почему? — Будь остальные в сознании, они бы сейчас тоже встали бы рядом со мной. — Она баба. И должна выполнять желания мужчин. — Она лекарь, — в голосе Тараниса перекатывались камни, а скулы побелели. — Надсмотрщик! Охрана! Кто-нибудь! — метнулась в дверь Ренита. — Помогите! Полдекурии урбанариев мерным шагом, грохая доспехами, пронеслись по коридору и ворвались в сполиарий, рассредоточившись по сторонам. — Что случилось, почтеннейшая? — поинтересовался их командир, немолодой усатый легионер.