— Выведите этого! — Ренита показала на Вульфрика, яростно сжимающего кулаки. — Он кинулся на моих пациентов. — Кого именно? — уточнил легионер городской стражи. Ренита замешкалась — Таранис стоял, тоже сжимая кулаки, совершенно обнаженный и прикрытый только повязкой через грудь. — Так кого обидел этот гладиатор? — повторил вопрос урбанарий. — Кажется, он тоже ранен. Мы не можем увести его в таком состоянии. — Он скандалил. Хорошо, я сейчас его перевяжу. Он не из нашего лудуса, так что отведите его туда, куда положено. — А вот и не угадала, — высокомерно хохотнул Вульфрик. — Я заключил контракт на месяц с вашим лысым ланистой. Так что, девка, могла бы и без этих споров и представлений сделать то, что я тебе велел. Не заставляя своих бывших любовничков за тебя вступаться. — Это почему бывших? — ошеломленно и невольно произнес Таранис. — Потому что она мне понравилась! — безаппеляционно изрек германец, подставляя руку под иглу Рениты. — Да у вас тут Вельзевул ногу сломит. Разбирайтесь сами со своим начальством, хозяевами, — махнул рукой урбанарий и увел свой отряд. На счастье Рениты, в сполиарий вбежал наставник Гайи, бородатый галл: — Что тут случилось? Почему охрану вызывали? Но Ренита, поймав злобный взгляд Вульфрика, предпочла смолчать, испугавшись, что он отыграется на Таранисе. И она сделала то, что делать ей не следовало — потому что знала уже, какие слова ей придется услышать от гордого кельта, когда он очнется. Ренита влила в чашу лошадиную дозу оглушающего отвара, так, чтобы без особого вреда для себя и окружающих кельт заснул бы на несколько часов глубоким и беспробудным сном. И добавила туда другой отвар, сильно пахнущий лесными травами и чесноком, способный заглушись запах любого зелья. Таранис уже пил этот жгучий настой, спасающий от воспаления и горячки, и его ничто не насторожило, тем более, что мысли мужчины были заняты совсем другим. Он безропотно принял чашу из рук Рениты и сам осушил ее до дна. И почувствовал, как все вокруг закрутилось в хороводе, потемнело — и исчезло. Глава 3 — Гайя, иди-ка сюда! — повелительно окликнул ее помощник ланисты, осанистый и солидный седеющий человек, мало имеющий отношения к гладиаторам и их кровавому ремеслу, но сведущий в денежных делах. — Иди помойся как следует, прихорошись там… Сегодня твою ночь на правах свободного человека и победителя нынешних игр купил Вульфрик Безжалостный. Рагнар, стоявший рядом с ней и показывавший левой рукой, как можно рубить топором почти без разворота, используя только его естественную тяжесть и силу кисти, так и замер с топором наперевес. Мужчина побледнел так, что это стало заметно даже со светлой кожей северянина. Он решительно шагнул вперед: — Можно мне срочно увидеть почтеннейшего ланисту? Помощиник смерил его взглядом: — Ты сам хочешь переспать с Вульфриком? Рагнар, которому кровь и бросилась в щеки и уши, удержал себя в руках: — Хочу сделать ему более выгодное предложение. Гайя переводила взгляд с помощника ланисты на Рагнара, не понимая еще, что затеял друг. Откуда-то сбоку вывернулась мулатка и прошептала ей голосом, полным ядовитой зависти: — Вот так всегда. Как выгодный клиент, так мимо меня. Что они в тебе, такой огромной, нашли? Гайя в недоумении уставилась на мулатку — не ожидала такой злобности в этом милом и легком внешне существе. Помощник ланисты увел Рагнара с собой, и на учебной арене все вернулись к своим занятиям. Гайя подумала, что надо бы снова забежать к Рените — может, к ночи ближе ей понадобится какая помощь. И точно — врач, успевшая переодеться, но донельзя уже замученная, тщетно пыталась доискаться свою помощницу. — Гайя, я хочу тут разгрузить немного. Марса и того велита уже можно отправить по камерам. Марса только с учетом тебя. Ты же сумеешь за ним присмотреть и привести ко мне, если что? Или позовешь. — Я же днем на тренировках. — Днем я и сама зайду. Да и ночью. Мне вообще не спится, — Ренита пригляделась к девушке повнимательнее. — Что с тобой? Тебя не обрадовала моя мысль? Но если тебе тяжело будет приглядывать за Марсом, давай тут оставлю. Просто ему спать надо, а ребята стонать будут всю ночь. — Нет, что ты! — встрепенулась Гайя. — Мне только в радость быть с ним рядом. Тут другое… Она вкратце пересказала то, что случилось только что на учебной арене. — И ты понимаешь, что это означает? — поинтересовалась она у Рениты, не решаясь поделиться своими впечатлениями от этих странных боев. — Он же, как я поняла, и в карцер в тот раз попал именно за отказ в этом участвовать. — Знаешь, думаю, он прав. Ему там ничего не грозит. Раненая гордость не гноится. А вот то, что я увидела про этого Вульфрика… Ренита, округляя глаза, поведала Гайе случившееся в сполиарии: — Я первый раз за несколько лет охрану вызывала. И теперь он тут, ему отвели комнату в гостевых покоях. И я должна еще ходить ему перевязки делать. Вот уж удружил Таранис, — она совершенно сокрушенно бросила руки вниз. — Надсмотрщика бери с собой. — Придется, — вздохнула Ренита. — Ну что, я Марса соберу? — Он-то согласен? Может, ему тут лучше? — Зато мне хуже. Они тут слоями уже лежат. Марс обрадовался новостям несказанно: — Надо же, не иначе, как птичка какая на Олимп мои мольбы донесла. Есть новости. Их надо передать. — Что делать будем? — Может, доверимся этой врачихе? Ты сама говоришь, что она неплохая. — Неплохая врач и неплохая, как выяснилось, подруга. А отправить ее к командиру?! — Она же в город ходит. — А сможет ли сейчас? У нее же там работы по горло. — Вот под предлогом покупки редкого снадобья и отпроситься, — у Марса всегда все было просто. — Давай ты мне сейчас по дороге, пока я тебя веду, все и изложи. А ты не торопись, давай, ковыляй как следует. Можешь на мне повиснуть. Это Марса устроило абсолютно, и он обнял Гайю целиком, делая вид, что ему идти невероятно трудно и он нуждается в опоре. …Гайя увидела, как уводили Рагнара — и едва узнала его. Его мышцы, натертые ароматным маслом, блестели в свете факела, а зеленые глаза казались огромными из-за нанесенных вокруг них черной краски. Свежий шрам на правой руке был скрыт высоким серебряным наручем, частично закрывшим и татуировку, сделав ее еще загадочнее — она начиналась на кончиках пальцев, пряталась в футляре наруча и возле локтя вырывалась оттуда совсем густым и причудливым узором, постепенно растворявшимся на плече. Густые прямые волосы северянина были подвиты в легкие локоны и присыпаны блестящей пудрой по последней римской моде. А вот его глаза потрясли ее до глубины души — он увидел ее и на мгновение они стали прежними, обдали ее теплом майской листвы. Но, едва она успела ему улыбнуться благодарной и виноватой улыбкой, как глаза его потухли, отвлекшись на окрик ланисты. Она остановилась — раньше за нее таким образом никто не вступался. Да, конечно, где-то промелькивало у ребят желание помочь, чуть облегчить тяжелую солдатскую участь — но особо и не в чем было. Она же не могла отдать тому же Марсу свой щит или положенную ей поклажу — а вдруг им с ходу в бой, и у него, уставшего за двоих, не хватит сил? То же самое и с разъездами, нарядами, караулами и прочими прелестями службы. Здесь в тренировках тоже поблажек не было. …Гайя вспомнила, как трудно вживалась в новое подразделение, оказавшись в преторианской гвардии. Отобранные сквозь мелкое сито, соответствующие высоким требованиям личной гвардии императора не только по происхождению, но и по внешним данным — они не сразу смогли привыкнуть к мысли, что одним из них окажется женщина. Воины прекрасно понимали, что боевые заслуги Гайи вполне соответствуют истине — она же не одна перешла сюда, и префект, которого знали и уважали далеко за пределами его легиона, был тому порукой. Но подчиниться центуриону-женщине даже на плацу для многих стало невыполнимой задачей. Все встало на свои места только тогда, когда окончательно сформировалась когорта спекулаторум — выполнявшая любые задания по личному распоряжению императора и все то, что находил нужным ее префект для благополучия Римской империи. Их когорта была намного меньше, чем основная и, наверное, ее следовало бы назвать манипулом, если не полуманипулом — их было чуть больше двухсот, но зато все не ниже декуриона, а центурионов было столько, что если бы каждому набрали бы по центурии, получился бы легион. Идея принадлежала еще Марку Антонию, но у него когорта спекулаторум занималась обычной разведкой, могла и разведку боем провести. А Октавиан задумал такое подразделение, которое могло бы взять под свое крыло все то, с чем не справятся не только вигилы и урбанарии, но и преторианцы, больше готовые разгонять бесконечные бунты, которые жители города и всей остальной Империи были готовы поднимать по любому поводу. Выборы местных эдилов, падение уровня воды в водопроводе и задержка с раздачей бесплатного хлеба — все мгновенно приводило к опрокидыванию повозок и лавок из ближайших термополий, в ход шли факелы… Урбанарии и преторианцы ценой своих разбитых голов, забрасываемые камнями и гнилой дрянью, водворяли зыбкий порядок; вигилы, тоже под градом камней и брани, тушили возникшие пожары, а власти устраивали очередные гладиаторские игры — там народ мог выплеснуть свою клокочущую ярость, вызванную не столько тяжелой жизнью, сколько беспробудной душевной ленью. — Но ведь кто-то бросает первое слово? — вопрошал сам себя и своих подчиненных риторическим вопросом префект когорты спекулаторум. — И мы не должны допустить, чтобы это слово прозвучало, чтобы оно упало в предназначенные уши. И вот тут Гайя оказалась на своем месте. С ней рядом был Марс, и они радостно принялись передавать новым товарищам все то, что прочувствовали на своей шкуре за годы войны, которая шла не только и не столько на полях сражений, но и во время сложных переговоров, и на каждой болотной тропинке. Дни проходили в бесконечных тренировках, где и Гайе с Марсом пришлось многому научиться — одно дело леса и болота, а другое дело виллы патрициев и подземная канализация Рима. Заодно она сумела показать всей когорте, что знает и умеет не меньше их, и что не придется в схватке с поганцами думать, как ее уберечь и спасти. И вот все, так хорошо начавшись, оборвалось этим безумным заданием. Девушка вздохнула с болью — она понимала, какого ужаса избежала сегодня. К гибели или ранам она была готова. Но оказаться в лапах этого чудом вырвавшегося на поверхность варвара, в душе так и оставшегося варваром… И все же ей смутно казалось, что где-то она его видела… Он германец, значит, там и видела. Но вот где? Все эти германские вожди были до глаз заросшими бородой и завернуты в шкуры — где уж там разглядеть. И глаза у них похожи друг на друга — голубой лед и черная ярость. Голова раскалывалась, и чем ближе к ночи, тем сильнее. Она и так мучилась головной болью, когда над Римом начинали заходить с Тибра и со стороны Остии влажные низкие тучи — после того случая на тропе, когда она попала в засаду. А ту еще и Вульфрик постарался. Гайя проклинала Вульфрика, так засевшего ей в мозг. Добравшись до камеры, она уже по привычке поверила лоб Марса — мужчина спокойно спал. Зато не спалось ей — волосы как будто тянули назад, усиливая головную боль. Она расплела косу, расчесалась, попробовала лечь с распущенными волосами, но ей казалось, что они лезут в рот Марсу, норовят запутаться за его шею, она откинула снова спутавшуюся гриву назад. Встала осторожно, чтобы не потревожить спящего Марса и снова расчесалась, заколов волосы своими любимыми шпильками, переданными командиром. Теплые деревянные палочки успокоили еще и своей надежностью — при желании они без особых усилий превращались в грозное оружие, потому что их веретенообразные окончания были заточены острее меча.