— Это точно, — удовлетворенно заметил торговец, упаковывая покупку в керамический горшочек. От взгляда Рениты не укрылось, что заливка горлышка оказалась запечатана похоже на то, как у виденного ею сирийского кувшинчика. Она тряхнула головой, отгоняя лишние мысли: «Я уже дошла. Стоило завести близкое знакомство со спекулаторями, как начали мерещиться враги Империи в каждом аптекаре и фуллоне. Бред». Ренита глянула в открытое окно лавки — не показался ли префект, которого сегодня она рассчитывала встретить возвращающимся домой на обед, а не из дома. Она специально вышла чуть раньше и не стала заходить в другие лавки — товар в этой и правда был неплох. Ее пациенты уже не внушали опасений, как в первые дни, да и скрыться от назойливых глаз Вульфрика хотелось очень. Почему-то германец-рудиарий решил обратить свое внимание именно на невзрачную целительницу, а не ее бойкую помощницу, которая приложила все усилия, чтобы оказаться в постели Вульфрика. Так что Ренита не особо торопилась в лудус и спокойно ждала префекта, боясь лишь того, что превратности службы оставят его сегодня без обеда, и она зря потеряет время. Но вот белые кони показались в верхней части проулка, и она поспешила распрощаться с торговцем. Префект уже сам остановился возле нее: — Ты покупаешь лекарства в этой лавке? — Да. А она чем-то не хороша? Скажи, не буду. Я же людей лечу. Префект пожал плечами: — Я же не аптекарь. И сам в аптеки не обращаюсь, да и к врачам в лучшем случае притаскивают. Не самому же туда бегать. Ренита улыбнулась: похожую присказку она слышала и в лудусе, причем совсем недавно — от Гайи о Марсе. Догадка ошеломила ее: «Что, и Марс?! И вовсе не разочаровавшийся в жизни он легионер, едва не запивший горькую, оказавшись не у дел? А вообще, с чего бы такой молодой и здоровый воин был бы уволен со службы? Был бы в чем виноват, вряд ли бы так уж отпустили бы пить и гулять… Конечно, его и Гайю засунули в этот лудус, сыграв на жадности ланисты!» Она не успела додумать эту мысль, вслушиваясь в тихие слова префекта: — Передай Хель, что мне ее порадовать нечем. Поганца не смогли задержать… Так что пусть будет готова к неожиданностям, — он задумался, понимая, что в двух словах не рассказать постороннему человеку, как предатель, которого выдал Гайе наемник, сумел сбежать от спекулаториев благодаря безумному стечению обстоятельств. …Группа его воинов зашла в съемную комнату утром, тщательно выждав, чтобы все соседи поганца ушли по своим делам и в первую очередь — отвели детишек в грамматическую школу своего квартала. Префект не хотел рисковать невинными жизнями, понимая, что поганец добром не сдастся. Он со своими ребятами, проклиная отсутствие Гайи, легко справлявшейся с задачками такого рода, тщательно продумал, кто и как зайдет по наружной лестнице на третий этаж, кто спустится по веревке с крыши шестиэтажной инсулы. Они не учли одного — положенные в таких случая для охраны подступов к зданию урбанарии были вызваны срочно, потому что делиться с ними планами заранее префект поостерегся, и прибежали по тревоге те, кто был свободен от патрулирования. Они выслушали свою задачу, толково кивнули и отправились на свои места. И вот тут все пошло не по плану — поганец оказался настолько отчаявшимся и отчаянным, что не кинулся с оружием на спекулаториев, к чему те были готовы полностью, а молча бросился в окно, по-летнему свободное от тяжелых дощатых ставень. Падение на римскую булыжную мостовую с такой высоты должно было закончиться как минимум вывихнутой ногой — ну разве что кроме все той же Гайи, обладавшей способностью приземляться по-кошачьи, мягко и безопасно, прыгая даже с большей высоты — с большей она разве что раскатывалась, гася инерцию, и легко вскакивала после кувырка на ноги. То ли настолько напуганный предстоящим допросом, то ли наглотавшийся каких-то хитроумный снадобий, придающих ненадолго человеку звериную силу и полное отсутствие страха, отнимая постепенно волю и разум, не испугался предстоящей встречи с мостовой и ожидающими внизу урбанариями. И все было бы хорошо — урбанариев было достаточно, но, возбужденные промелькнувшим телом и запахами прогретых в доспехах мужских тел, проходившие мимо на прогулку молосские доги, сопровождаемые неопытным рабом, лишь недавно приставленным к этим крупным и опасным животным, бросились в гущу событий. И почему-то в качестве объектов своего внимания избрали солдат, а не ускользающего из их рук поганца. Мгновенного замешательства хватило, чтобы ситуация вышла из-под контроля. А вот дальше и вовсе начались чудеса — луки наряда урбанариев оказались без запаса стрел. Вообще. На разъяренный вопрос старшего группы спекулаториев, успевших по лестницам слететь вниз, преодолевая в два прыжка пролет, урбанарии оправдывались: — Так мы никогда в город днем стрелы не берем! Тут же людей как скумбрий в бочке! А если в кого попадешь?! — А какого фавна вам тогда луки? По спине злодеев бить? — Луки? Так положено же! Осталось только плюнуть и пуститься всеми свободными силами своей когорты на поиски человека, о котором знали имя и адрес, а вовсе не описание внешности… Задача, непосильная даже для спекулаториев. …Конечно, Рените префект ничего подобного не сказал… Но и того, что вкратце она узнала и пересказала Гайе, вызвало у девушки искреннее негодование: — Красавцы урбанарии! Другие бы на пса посмотрели бы так, что это у него было бы замешательство на пару мгновений! Ренита в этот момент делала Гайе массаж — это был для них тоже самый разумный способ спокойно пообщаться, особенно после того, как Марс покинул валентрудий. — Скажи, — наклонилась Ренита к уху Гайи, удобно устроившись на ее длинных и сильных бедрах. — А Марс твой… Он тоже? — Это имеет значение? — Гайя ловко провернулась прямо под ней, оказавшись лицом к лицу и вглядываясь в глаза Рениты, в которых плескались не только привычные страх и любопытство, но и некое подобие решимости. — Имеет, — утвердительно кивнула врач, и даже прикрыла глаза в знак согласия. Гайя обратила внимание, что на сей раз ее волосы были не скручены на затылке, а тем же тугим жгутом, перевитым холщовой лентой, спускались на плечо. И хитон был хоть и неяркий, но не такой застиранно-побуревший от въевшихся пятен травяного сока и чужой крови. — А сама как думаешь? — Думаю, да, — и Ренита поделилась теми соображенями, которые ей пришли в голову во время полуденного ожидания на Пыльной улице. — Логично, — согласилась Гайя, думая о том, как же не заметил такую уловку ланиста, или же он и правда видит только возможность получить деньги. Не случайно же на пороге лудуса была выложена смальтой обычная для всех торговцев надпись: «Привет тебе, прибыль!». — И еще он слишком рьяно вернулся к тренировкам. Прошло всего ничего, и рана у него должна еще побаливать. — А Таранис? Уж он не римлянин. Ему-то с чего? Но он ведь тоже на учебной арене, — прищурилась Гайя. — Таранис, — вздохнула Ренита, разминая бицепсы подруги. — Он особенный… — Наверное, и Марс такой. Они просто нормальные мужчины. И себя не потеряли даже здесь. — Ты тоже себя не потеряла. Эх, а я вот… — А что ты? Ты молодец. И кстати, ты же собиралась вместе со мной тренироваться? Я уже и с наставником договорилась. Объяснила, что ты стесняешься сама попросить, но хочешь лучше знать, как наносят раны, чтобы лучше их лечить. — Вот это да, — восхитилась Ренита. — Я б не додумалась до такого простого и понятного объяснения! Вот что значит… Гайя прикрыла ей рот ладонью: — Мы друг друга поняли… И давай, сейчас и собирайся. — Правда?! Подожди, я массаж все же тебе закончу. — Спасибо. Это ты замечательно делаешь… На учебной арене, едва Гайя успела поставить Рениту в позицию, на них обратил внимание Вульфрик, причем его слова были адресованы именно Рените: — Наша недотрога решила показать себя? И наконец-то избавилась от хламиды? И правда, Гайе пришлось первым делом уговорить краснеющую и упирающуюся Рениту отказаться от закрывающего ее до пят одеяния: — Пойми, это я могу сражаться в чем угодно, даже в медвежьей шкуре. И твои хвосты под ногами не особо помешали бы, но все равно заставили бы быть осторожнее. А тебе и вовсе не должно мешать сейчас ничего. Тебе сначала надо научиться просто почувствовать свое тело. — Не могу. Мои ноги… — Что ноги? Сколько их у тебя? — Две! — Как и у всех. Что еще вызывает сомнение? — Все… — Но желание защитить себя, если не окажется рядом Тараниса или меня на худой конец, есть? — Да. — Тогда убираем тряпки. Должен же быть у тебя хитон какой покороче? Я же тоже не заголяюсь до бесстыдства. Это и не нужно. Наконец, после того, как Гайя едва не потеряла терпение оттого, что безвозвратно терялось время, нужный хитон был найден среди довольно скудных пожитков врача. И вот теперь все старания Гайи едва не свел на нет этот Вульфрик: — Может, ты бы хотела, чтоб тебя учил настоящий воин? И лучше я бы показал тебе другой меч? Уверяю, он тебе доставит больше удовольствия. Ренита уткнулась лицом в плечо Гайи, чтобы скрыть полыхающие щеки, и это не укрылось от наставника-галла. Он вытянул из стойки меч: — А настоящим воинам разве доставляет удовольствие пререкаться с женщинами? Чем бы они ни занимались? Вульфрик побледнел от злости — еще никто здесь не решался сделать ему замечание или сказать слово поперек. Но галл предпочел сделать вид, что ничего особенного не происходит: — Что тебя смутило? Я такой же, как и ты, рудиарий. Мы на равных по положению. Давай посмотрим, насколько мы равны в мастерстве. А то я уже давно не скрещивал меч с таким воином, как ты. Все больше новичков учу… Вульфрик рыкнул что-то на своем языке и без предупреждения обрушил сразу несколько ударов на наставника, но тот успел их отразить еще более головоломными выпадами. Гайя придержала Рениту за плечи и шепнула ей быстро: — Смотри и запоминай. Она и сама ловила каждое движение Вульфрика, а в голове все больше прояснялась картина — осенний вечер, перебравший римского вина германский вождь, летящий от ее пинка в лужу… Она чуть не хлопнула себя по лбу: вот где она видела этого гада! Это же он стал почти на полгода ее непримиримым врагом! И именно ее отряд сумел выследить и разгромить в лесу его шайку, а самого Вульфрика взять в плен. Она тогда даже не задумалась, что же будет с ним дальше — их работа была сделана, и ценные пленники под надежным конвоем отправлены в Рим. И вот теперь, если Вульфрик ее узнает, то он станет опасен не только для ланисты, пригревшего змею на груди, но и для нее самой. Она и так рисковала очень серьезно, открывшись Рените и наставнику, и германец не входил в ее планы совершенно. К тому же для Гайи было не понятно до конца, кто же активный заговорщик — ланиста или его помощник? У девушки снова зверски заныла голова — создавалось такое впечатление, что в этом проклятом всеми богами лудусе сплелся целый клубок заговоров. Она ломала голову — связаны ли между собой истории с жирным сенатором, порывавшимся достать мальчишку Вариния даже здесь, с наемниками, шедшими убивать ланисту, и с заговором против Октавиана. Казалось бы, решают люди свои мелкие проблемы с позором и деньгами… Но что-то заставляло ее задуматься — а не связано ли все это вместе с тем, что Октавиан старался всеми силами навести порядок в городе, порядком встрепанном гражданской войной, пусть короткой, но запутанной и жестокой. Цезаря любили. Октавиана начали любить еще при знаменитом дяде, но затем последовал кошмар попыток Марка Антония взять власть под свой контроль. И все эти игры и празднества хоть как-то должны были отвлечь умы и простонародья, и аристократии от уже привычного недовольства — она не осуждала молодого императора даже за безумные разгульные вечеринки. Но вот все то, что размножилось в городе бесконтрольно — стало предметом забот их когорты. И в первую очередь — дурманящие снадобья, просачивающиеся из сирийских и абиссинских провинций Империи. «Куда там Рените с ее отварами по гиппократовым папирусам», — подумала она, сдержав вздох. Ей уже довелось видеть молодых патрициев, чьи отцы покрыли себя славой в легионах Цезаря, сколотив своим отпрыскам приличное состояние и возможность следовать учению Цицерона, понятому ими слишком буквально: «Ничего не делать приятно». Не зная, чем еще занять себя, «золотая молодежь» Рима устраивала вечеринки еще более шумные, чем у Октавиана, проводила ритуалы, введенные в моду Клеопатрой за время ее пребывания в Вечном городе. А неизбежным атрибутом этих мрачных и мистических действ были как раз те самые полублаговония, полу-отрава. Торговля этими смертоносными снадобьями обогащала несусветно — но, в отличие от торговли вином, была запрещена римским законом. Соблазн мгновенного обогащения манил. А появление в городе когорты спекулаториев кого пугала, а кому и добавляло огня в кровь — сознание опасности заставляло быть ловчее. А бесстрашия как раз отрава и добавляла. Получался замкнутый круг — и разорвать его можно было двумя способами: либо силами спекулаториев, либо убийством Октавиана и возведением на Палатинский холм более лояльного к новым веяниям человека.