Прежде чем ответить, Нейя повертела в руках кружку, заглянула в нее, точно надеялась увидеть что-то кроме недопитого чая, и наконец отозвалась: — Наша жизнь нам не особо принадлежит, у нас слишком ценный дар. Его предпочитают использовать… в общественных целях. Только вот цели изменились. Я безмолвствовала, боясь нарушить тот хрупкий кокон доверия, который возникает между женщинами вне зависимости от возраста, стоит только этим женщинам остаться наедине. Такие разговоры случаются редко — слишком редко, чтобы пренебрегать ими. — Мы умеем лечить, — тем временем продолжала женщина, — не только тела, мы лечим души. И зачастую выходит так, что к моменту, когда душа исцелена, от наяды остается только тело. — Она грустно улыбнулась. — Многие так и доживают свою жизнь: не чувствуя и не ощущая. Только существуя. До конфликта с Марилоном нас предпочитали использовать как искусных лекарей для высокопоставленных особ — лордов, членов королевского Совета… Мы и лечили. Кто бы знал, что их волновало — измены, любовницы, ревность, злоба, обида. Но мы лечили. А потом пришла война, и мы вновь лечили. Тех, кто хотел забыть ужасы конфликта, — беженцев, лишившихся крова. Детей, оставшихся без родителей. Жен, потерявших в одночасье мужей и кров. Всех, кто хотел забыться. Многие из нас оставили свой дар там, в этих людях. Но поверь, это куда приятнее, нежели знать, что ты тратишь себя для исцеления какого-то высокопоставленного выскочки от беспочвенной ревности. Это правильнее. Ценнее. Я сцепила в замок похолодевшие руки. Слишком нагим получался разговор, слишком многое обнажалось в этом неверном, дрожащем свечном пламени. На этой кухне с выскобленным полом и синими занавесками. В этом уютном доме с геранью на окнах. К тому же было кое-что еще, что я проигнорировать просто не могла. Ожидание взаимности. И осознание, что она поймет. На принятие окончательного решения ушло всего полстука сердца. — Я не хотела выходить замуж, — выпалила я как на духу, — совсем не хотела! Отвернувшаяся было к окну женщина повернула голову и внимательно посмотрела на меня. — Расскажешь? — тихо спросила она. И то ли повисшая в воздухе откровенность повлияла, то ли доверие, возникшее между нами, — не знаю. Но я решилась. И, не расцепляя стиснутых рук, я говорила, говорила, говорила… И о своем странном бизнесе, и о случайно заключенном браке, и о дальнейших приключениях, смешных и не очень. А Нейя слушала. Слушала внимательно, вдумчиво, иногда задавая уместные вопросы и не интересуясь тем, что мне хотелось оставить за кадром. Улыбалась в особо забавных моментах, хмурилась, когда я рассказывала о сложностях, и сохраняла невозмутимое выражение лица, когда речь заходила о Локкурсе и иже с ним. Наконец слова иссякли. Закончив рассказ нашим прибытием сюда, я сделала глубокий выдох и, увлекшись набором новой порции воздуха, чуть не проворонила вопрос. Лучше бы проворонила. — Так ты его любишь? Я потупилась. Вопрос был откровенным. Слишком откровенным. — Мне хорошо с ним, — призналась я. — Поэтому ты не рвешься в Райдос? — Не только поэтому, — ответила я прямо на терзавший меня вопрос, понимая, что этим самым сдаю себя с потрохами. — Потому что рядом Марилон? Воздух в легких внезапно закончился. Тщетно попытавшись не показывать волнения, я исподлобья взглянула на женщину: — Откуда вы знаете? Моя собеседница пожала плечами: — Бурелом не пропускает марилонцев, девочка. Я бы купилась на твои темные волосы и смуглую кожу, если бы не твои глаза. Они ведь у тебя другого цвета, правда? С трудом проглотив ком в горле, я медленно кивнула. — Не стоит прятать свое прошлое. Ты не виновата в том, что родилась не там. Ответить у меня так и не получилось — губы предательски задрожали, по щекам полилось что-то горячее, и, не в силах больше сдерживаться, я уронила голову на руки и разрыдалась. Плакала я долго. Со шмыганьем носом, завываниями и всем тем, что так не рекомендовано демонстрировать девушкам, желающим удачно выйти замуж. Где-то на середине процесса, когда я устала выводить рулады и перешла на более удобные с точки экономии энергии всхлипы, Нейя пересела на мою лавку и, мягко обняв, привлекла меня к себе. Повинуясь нежданной ласке, я вновь включила сирену на полную громкость и успокаиваться начала лишь тогда, когда поняла, что мне нечем дышать. — Ну полно тебе, — мягко увещевала Нейя, поглаживая меня по плечу, — не стоит плакать. Все уже позади. Все закончилось. — Не закончилось, — еле выговорила я сквозь слезы, — ничего не закончилось. Я хочу уехать и забыть все, как страшный сон! И свадьбу эту, и… и все! — решительно закончила, вытирая ладонями залитое слезами лицо. — Не хочешь, — едва слышно сообщила мне женщина, — совсем не хочешь. Нейя была абсолютно не права, но спорить, на удивление, не хотелось. На смену слезам и полному раздраю пришло странное ощущение расслабленности. Шмыгнув носом, я окончательно притихла. — Он не должен узнать, — проговорила напоследок, — вообще не должен. — А ты думаешь, он не знает? — Хрупкая рука женщины нежно провела по моим волосам. — Он ведь не дурак, милая. — Не дурак, — покачала я головой. — Но ведь я спрашивала… про Бурелом. — Мало ли что ты спрашивала, — мягко улыбнулась наяда. И неожиданно предложила: — Знаешь, а иди-ка ты спать! Отдохнешь, успокоишься. Обещаю рано не будить, — озорно подмигнула она мне. Против такого соблазнительного предложения я устоять не смогла. Уже в комнате, обнаружив на комоде небольшое зеркало в медной оправе, я при свете керосиновой лампы изучила свое отражение. Да уж, раскрасавица хоть куда: глаза опухли, вместо носа — бесформенная картошка. Припухшие губы и всклокоченные волосы довершали картину. Нет уж, так дело не пойдет. Всхлипнув напоследок, я решительно потянулась к своей сумке. Большой деревянный гребень, который я с маниакальным упорством таскала с собой, нашелся в боковом кармане. Я не доставала его со времен Майкорса — с тех самых пор, как неосмотрительно решилась нагадить своей профессией в городе, где обрела дом и какое-то подобие семьи. Ладно, чего уж там. Приведя в порядок свою условно колосистую гриву, я посетила душевую комнату и, наклонившись, закопошилась в собственных вещах. Первую ночь в нормальных условиях я намеревалась провести, как и все порядочные люди, в кровати — желательно облачившись при этом в подобающее одеяние. Ночная рубашка, не пойми почему путешествующая со мной, обнаружилась на самом дне сумки, решительно зажатая сменными штанами с одной стороны и сменными же носками — с другой. Под всем этим великолепием лежали приснопамятные красные порты, так приглянувшиеся Керлу. Эх, Керл, Керл, как ты там? Небось пьешь пиво в уютном зале трактира и даже не подозреваешь, в какой ситуации находится твоя верная соратница. Издав особо жалостливый вздох, я потянула на себя рубашку… и замерла, нащупав под тонкой тканью что-то еще. Я никогда не страдала отсутствием любопытства. Скорее это был мой бич, благодаря которому мне удавалось регулярно влипать в неприятности. Да что там говорить — даже этим необычным путешествием я целиком и полностью была обязана своему любопытству. Наверное, именно поэтому, вместо того чтобы выпустить из рук что-то мелкое и твердое, я решительно извлекла его на свет божий. Серебристый ободок, украшенный небольшим зеленым камнем, торжественно сделал мне «привет» ручкой: на моей ладони, тускло посверкивая в слабом свете керосиновой лампы, лежало обручальное кольцо Орнессы. Я не знаю, сколько времени я безбожно потеряла, стоя и бездумно пялясь на неожиданную находку. Странно, что кольцо все это время было со мной — во время многочисленных ночевок и вытряхивания из сумки всего подряд оно рисковало быть потерянным, забытым и даже украденным. Но это коварное украшение выждало самый неподходящий для появления момент, чтобы все-таки попасться мне на глаза. Повертев кольцо в пальцах, я не удержалась — поднесла его ближе к мятущемуся огоньку лампы и все же решилась хорошенько рассмотреть. В храме мне казалось, что камень был больше. Хотя с похмелья и не такое привидится. Аккуратный одинокий кристалл был заточен в серебряную темницу в суровой защите четырех лапок-зажимов. Внутри камня клубился непонятный дымок. Что это такое? А хрен поймешь этих архимагов! У них вон даже багаж с приветом — что уж тут говорить об украшениях? Я с неприязнью покосилась на сваленные в кучу седельные сумки архимага. И ведь уехал же налегке — где ночевать будет? Воображение тут же подключилось к процессу, в красках нарисовав бескрайнее поле, одинокий огонек костра и архимага, сиротливо жмущегося к оному в тщетных попытках согреться. Нет, лесом, все лесом! Пусть живет как знает! И кольцо свое пусть заберет! С непонятной злобой я засунула ободок в боковой карман одной из герцогских сумок и с особым злорадством застегнула серебристую пуговицу. А затем, больше не отвлекаясь на одолевающие меня странные мысли, залезла под тяжелое мягкое одеяло и решительно закрыла глаза. В сон я провалилась почти сразу — и овец считать не понадобилось. Утро застало меня на грядке с большой корзиной в руках. Воистину сбор моркови — это не то, чем хочется заняться спозаранку. Нейя выполнила свое обещание — проснулась я действительно в полной тишине, сама. Часы мрачно показывали полшестого утра. Спать, как назло, не хотелось. Вот и пришлось натягивать платье и, содрогаясь от холода, спускаться вниз — на кухню, где проснувшаяся и, как всегда, румяная хозяйка уже суетилась за растопкой печи. Не успела я пристроиться в уголке, как тут же была нагружена корзиной и… дальше вы знаете. Хохлатая курица, кося желтым глазом, неподкупно следила за мной с плетня. Опустошив грядку, я с чистой совестью вернулась в дом, торжественно вручив плоды своей работы наяде. Та одобрительно кивнула и, не тратясь на слова, указала на стол, где уже лежали вымытые и готовые к нарезке… клубни картофеля. — Что, не нравится? — верно истолковала мой взгляд хозяйка. — Да уже как-то и не знаю, — честно призналась я, смело беря нож. Мне даже не пришлось кривить душой — я начала находить особую прелесть в занятии этим однообразным делом. Наверное, сказывалось присутствие Нейи, да и атмосфера располагала к неспешному праведному труду. — Вот и занимайся, — улыбнулась женщина, — когда еще спокойная жизнь выпадет? Майлиус-то и не живет на одном месте вовсе — то здесь, то там. Как блоха скачет. — Прям как блоха? — не удержалась я от улыбки. — Не совсем, — хмыкнула хозяйка, — но в целом так и есть. Да, по сути, и Лоен тоже на одном месте сидеть не приучен — вижу его от силы день-два в неделю. — И не скучно вам одной? — Оторвавшись от рабочего процесса, я мельком взглянула на женщину. — А здесь разве можно скучать? — с неожиданным лукавством взглянула она на меня. — Да дня не хватает, чтобы все успеть! Глаз да глаз нужен — и за хозяйством, и за пчелами. А нечисть… То лешие с кикиморами опять переругаются, то жабью свадьбу на болотах устроят, то зимой медведя из спячки погонят, чтобы, значит, муравейник перевезти подальше.