— Уехал. Территория у него большая, без надзора не обходится. Только уедет — сразу что-то приключается: то болотники с кикиморами из-за ягоды дерутся, то лешие медведя посередь зимы будят, чтобы, дескать, деревянников урезонить. Я тихо фыркнула, представив себе внезапную медвежью побудку. Этот смешок не прошел не замеченным хозяйкой. — Вот и я о чем! — Она жестом остановила встающую меня и сама принялась наполнять глубокие глиняные тарелки. — А Лоен здесь один. Вот и мечется, как между молотом и наковальней. Хорошо что хоть Майлиус приехал, поможет немного. — Этот поможет, — хмыкнула я, вспоминая уже усвоенную привычку архимага приходить на помощь сирым и убогим. — Нет, ты не подумай, что он какой-то альтруист, — словно прочла мои мысли женщина, — он справедливый. Но в помощи не откажет. «Особенно сирым и убогим», — мысленно закончила я фразу, захватывая в плен деревянную ложку. После обеда я безо всякого энтузиазма поскребла песком и щеткой торжественно врученный мне огромный котел и, повинуясь суровым указаниям хозяйки здешних мест, набросала туда какой-то неизвестной мне травы из запасов лесничего. — Лоен попросил, пчел брызгать будет, — пояснила Нейя, высыпая в котел серо-бурый порошок из глиняной кринки. — Чтобы размножались лучше и мед слаще был. Любит он пчел своих больше жизни… Лучше бы женился! — торжественно закончила она, беря в руки самую большую ступку из виденных мною. — А чего не женится? — Я по-быстрому сполоснула руки под медным рукомойником. — Да понимаешь, не найдет себе по душе-то, — просто сказала женщина, разминая траву с порошком в однородную кашу. — Чтоб и красивая, и хозяйственная, и пчел любила… Уж подумываю на землю подняться, — она кивнула на потолок, — в храм. Богов попросить, чтоб уже решили все в лучшем виде. — На землю, вы имеете в виду Валигур? — спросила я, не совсем понимая, о чем речь. — Его, родимого, — кивнула Нейя. — Лет десять там не была. Почитай, с конфликта-то самого. Много хоть изменилось, не скажешь? — Много, — кивнула я и, уразумев, что моей помощи не требуется, по старинке присела на подоконник. — Дома новые построили, многоэтажные. В портовых городах причалы новые оборудовали. Женщина на мгновение оторвалась от работы и неожиданно остро взглянула на меня. — А люди? — Тихий вопрос не сразу дошел до моих ушей. — Люди… — Я задумалась. Вопрос был сложным и к быстрому ответу не располагал. — Люди, пожалуй, не изменились. Те же проблемы, те же вопросы. — Ясно, — понурилась Нейя. — Я в принципе и не ожидала. Но надеялась. Следующий вопрос назрел сам собой. — А почему вы интересуетесь? — Да… — Женщина махнула рукой. — Считай, прошлое тянет спросить. Сколько на свете живу, людей насквозь, почитай, вижу — мысли, желания. Оттого и не поднималась в Валигур. Думала, изменится что-то после войны-то. Да где там… Я вздохнула. Это не укрылось от внимательной хозяйки. — Знаю, знаю, что тебя терзает. — Разве? — Я потрясенно уставилась на женщину. Но та лишь улыбнулась и развела руками. — А что делать-то? Дар у меня такой — людей видеть. Недаром почти полсотни лет на королевской службе состояла. Не при короле, конечно, так — но насмотрелась… — Разве русалки служат короне? — Вопрос вырвался у меня прежде, чем успела задуматься о его целесообразности. — Русалки — нет, — покачала головой Нейя, — а вот наяды служили. До определенного момента. Неожиданное откровение меня поразило. Отринув мешавшие мысли, я впервые посмотрела на женщину внимательно. — Что, не похожа? — усмехнулась она. — Уж не обессудь. Люди всегда хотят видеть или крылья, или рога. — Я уже видела, — проигнорировала я отсылку к чертям. — Просто впервые вижу наяду. — Небось и слышишь тоже впервые. — Женщина присела за стол и приглашающе указала рукой на стул напротив. — Не впервые, — приняла ее приглашение я и, пользуясь случаем, коротко рассказала о нашей с Майлсом ночевке в русалочьем стане. Не умолчала и о пыльце, и о странной привлекательности пней и коряг. Женщина выслушала меня с непроницаемым выражением лица и усмехнулась: — Вот, значит, как… Видать, сильно вы им приглянулись. Мы зря пыльцу не тратим. В ответ я пожала плечами и мельком посмотрела на стоящий на печи дымящийся чайник. — Знаю, знаю, — верно истолковала мой взгляд Нейя, — с полки мешок подай, третий слева. Пока я бегала за мешком (оказавшимся на поверку достаточно тяжелым), наяда успела не только заварить чай, но и разлить его по двум зеленым чашкам. Прозрачная плошка с тягучим медом довершала картину. — И пряники, — прокомментировала свои действия женщина, забирая у меня мешок и выставляя на стол глиняную миску. В мешке действительно оказались пряники. Облитые какой-то странного цвета глазурью, они были сделаны в форме звезд и полумесяцев. — Лоен принес, — сказала Нейя, — сторговал где-то за баснословную цену. Небось опять с юшцами виделся. Пользуясь случаем, я стащила из миски приглянувшийся мне пряник и с удовольствием надкусила его блестящий бок. К моему вящему восторгу, пряник оказался с начинкой. Яблочное повидло, выполнявшее роль оной, было сварено как надо — без обилия сахара и с добавлением корицы. — Вкусно, — зажмурилась от удовольствия я. Женщина, с улыбкой наблюдавшая за моими действиями, расцвела. — Мне очень приятно видеть в своем доме человека, который так искренне радуется мелочам, — сообщила она. Внезапная откровенность невесть отчего заставила меня устыдиться и уткнуться носом в чашку. Из чашки вкусно пахло смородиновым листом и мятой. А еще… — Вишневые веточки? — Я вопросительно взглянула на Нейю. Женщина ответила не сразу, прежде изучив меня внимательным взглядом. А затем неожиданно поинтересовалась: — Хорошо в травах разбираешься, значит? Я передернула плечами и честно призналась: — Не особо. Чему-то научена, что-то читала, о чем-то не имею ни малейшего представления. — А кто тебя учил? — последовал следующий вопрос. Прежде чем ответить, мне пришлось собраться с мыслями. Затрагивание настолько болезненной темы не могло пройти бесследно. — Госпожа… госпожа Мирьям. — Голос осип, и, чтобы продолжить, мне пришлось откашляться. — Она жила под Майкорсом. Взяла меня на обучение. — Надолго? — На два года, — грустно улыбнулась я, — почти на два года… Спустя три дня после похорон из нашего дома вынесли последний стул. Не постыдились разобрать даже печку — пронюхали, что травницы хранят там особо ценные ингредиенты. Но просчитались — не настолько богаты мы были. Стоя на пригорке, я сжимала в руках небольшую дорожную сумку и, наблюдая, как занимается пламя на прохудившейся соломенной крыше, думала, как жить дальше. Нет, можно было, конечно, спуститься и сообщить охреневшим жителям поселка, что они не правы. Да вот только жила я здесь на хромых птичьих правах, и они это прекрасно знали. Особенно староста — полуглухой старик Мартис, захаживающий, бывало, к нам за мазью от ревматизма. Каждый раз, сидя на низкой лавке для посетителей и наблюдая, как я хлопочу у печи, он интересовался, кем я прихожусь госпоже целительнице. Та до поры до времени культурно отшучивалась, но я была уверена, что наступит день, когда шутки закончатся и придется держать ответ. Но день не наступил. Больше не мешкая, я закинула сумку на плечо и, бросив последний взгляд на полыхающий дом, сбежала с пригорка. Мне срочно нужна была лошадь. Дождь глухо барабанил по крыше. Недопитый чай в чашке давно остыл, надкусанный, но так и не съеденный пряник сиротливо приютился рядом. Словно пытаясь нарушить повисшее после моего рассказа молчание, наяда зажгла свечу, и теперь причудливые отблески прыгали по стенам. — Вот так, — печально констатировала я, все еще сжимая в руках чашку. — А затем я приехала в Майкорс, сняла комнату. И завертелось… Женщина задумчиво кивнула. — Как все получается… Выходит, у каждого была своя война. Вновь повисло тягучее молчание, которое в силу природного любопытства теперь пришлось разбавлять мне. — Вас ведь тоже затронуло. Мне Майлс рассказывал. — Про лагерь, что ли? — отмахнулась женщина. — Да, было дело. Для большинства. А у нас, наяд, были свои задачи. — Какие?