Тэк пробыл в этой комнате, наверное, полчаса, максимум сорок пять минут, за это время я испытала два оргазма, заставила его смеяться, рассердилась, испугалась и почувствовала себя защищенной. Живой каждую минуту сорока пяти минут. Трепетно живой. Я опустила руки и обхватила себя руками за талию. Боже. Хочу ли я вернуться к своей черно-белой жизни? А затем я вспомнила его слова, не только те обидные, которые он произнес, но и другие. Он жил в другом мире, и я должна была вписаться в его мир, он сам мне так сказал. И, честно говоря, его мир более был чем немного пугающим. Он просил меня довериться ему, но он был тем, кем был. Я не знала точно, сколько ему лет, но уж точно не семнадцать. Он был тем человеком, которым и собирался стать по жизни. Да, ему было не семнадцать, не нужно было чему-то обучаться и взрослеть, он уже был взрослым и был тем, кем хотел стать. Я знала его недолго, но знала достаточно о мужчинах, он надеется, что я изменюсь и стану той, кем бы он хотел меня видеть. Он ожидал этого от меня, как и все мужчины, потому что женщины постоянно совершали такое дерьмо. Но он стал же тем, кем хотел быть, и я должна была принимать его именно таким, сама меняться и изменять его жизнь, и я должна была принять решение сейчас. Принять его таким, каков он есть, и жить в многоцветном мире — в его мире, отказавшись от своего собственного. Или вернуться к черно-белому, надеясь, что мой настоящий мужчина мечты встретится на моем пути и снова раскрасит мой мир. Я приняла душераздирающее решение, вытащила руки из волос, наклонилась и схватила шорты, бормоча: — Я вызову такси. Я натягивала шорты, когда услышала движение на кровати. И я как раз собиралась отыскать свою футболку, когда две руки скользнули вокруг меня, одна по ребрам, другая –– по груди, притянув меня спиной к твердой, теплой груди Тэка. Почувствовала, как защекотала его козлиная бородка по шее, он пробормотал: — Детка, ты принимаешь неправильное решение. Почувствовав его руки на себе, щекотание его козлиной бородки, я готова была передумать, вернее передумала в мыслях. Но губы почему-то отказывались раскрываться, а потом выдохнув, я произнесла: — Мне нужно идти. — Не лажай, Тайра, — предупредил он, и у меня перехватило дыхание. — Ты не можешь точно сказать, что я принимаю неправильное решение, ты не спрашивал меня раньше, но я спрыгнула с американских горок, Тэк. С одной из них, которая вышла из-под контроля, спрыгнула. Мне не нужно прыгать на такую же. Я хочу слезть с американских горок. Его руки сжались на мне, а губы, все еще прижатые к моей шее, зашевелились. — Расскажи мне о своих американских горках, дорогая. — Слишком поздно уже, — прошептала я. — Теперь уже поздно спрашивать, Тэк. Он немного помолчал, потом прошептал в ответ: — Не уходи, детка. — Отпусти меня. –– Прошептала я. — Мне нужно идти. Он не отпускал. Не долго, захватывающее дух мгновения. Отпустил. Я почувствовала, как слезы собираются в горле, бросившись через темную комнату, чтобы надеть свою футболку. Натягивая ее через голову, услышала его скрипучий голос: — Я попрошу одного из парней отвезти тебя домой. Вот оно. Дело сделано. Конец. Боже. Я одернула футболку вниз, с трудом проглотила слезы, угрожающие задушить меня. Потом тихо спросила: — Лэни может мне завтра позвонить? Голос Тэка был тихим, когда он ответил: — Я передам ей, что ты просила. — Спасибо, — прошептала я, глядя, как он направляется к двери. — Сейчас за тобой придут, — сказал он мне, выходя за дверь. — Спасибо, — тихо повторила я, направляясь к двери. Но Тэк исчез. 16 Ты особенная На следующий день после полудня я сидела на веранде, рядом со мной сидел дядя Марш и рассказывал мне истории, как он с моей мамой, своей сестрой, рос в Огайо. Тетя Бетт сидела за барной стойкой на моей кухне, ее пальцы летали по клавиатуре ее супертонкого ноутбука, она была вся в работе, несмотря на то, что была суббота. Она просто решила оставить нас с дядей Маршем наедине. Но по моему опыту, тетя Бетт отключалась от своей многогранной жизни примерно за полчаса до полуночи. Все остальное время она была в разъездах, работала, бронировала билеты, ходила по магазинам, общалась с семьей и друзьями и, вообще наблюдая за ее кипучей деятельностью, от нее уставали все вокруг. Неудивительно, что после похищения она выглядела ничуть не хуже. Удивительно было то, что она и дядя Марш были счастливы оставить похищение в руках Хоука Дельгадо без вмешательства полиции. — Хоук знает, что делает, — пробормотала тетя Бетт и бросилась на кухню к своему супертонкому ноутбуку. Понятно же, что тетя Бетт была в курсе всего, связанного с похищением, и также понятно, что она не собиралась вводить меня в курс дела. Я была счастлива оставить все как есть, поскольку мои мысли были заняты совсем другим. Когда они с дядей Маршем пришли навестить меня сегодня утром, я прервала разговор о Тэке, сразу заявив, что все кончено. Я ничего не стала объяснять, они оба знали меня достаточно хорошо, что им потребовалось одного взгляда на выражение моего лица, чтобы промолчать, не расспрашивая. Как и обещал Тэк, мне позвонила Лэни, и как выяснилось, она была с Эллиотом. Она все еще была напугана, поэтому я не стала настаивать, расспрашивая ее о том, что там происходило. Я просто слушала, как она говорила, что «Хаос» помогает им залечь на дно, что означало, что все уладится. Это не наполняло меня радостными мыслями. Эллиот может и любил мою лучшую подругу, но он совершил глупое дерьмо, из-за которого ее похитила русская чертовая мафия. Тем не менее я решила закатить свой шипящий припадок по позже, когда мое сердце не будет так сильно болеть и когда Лэни оправится от драмы, положив конец всем драмам. В основном, весь день я сосредоточилась на том, чтобы пережить этот день, потому что, как я уже упоминала у меня болело сердце. Как такое случилось, я не могла сказать. Я твердила себе, что едва знаю Тэка, и большая часть того, что я знала пугала меня, что-то смущало, а что-то мне совсем не нравилось. Но даже при этом то, что мне нравилось и нравилось слишком сильно, продолжало всплывать в мыслях, и как я ни старалась все это выбросить из головы, они все равно не пропадали. Я хотела ему позвонить. Хотела пойти на попятный. Но каждая логическая клеточка в теле (а их было, надо признать, не так уж много) продолжала меня удерживать. Его жизнь была кошмаром, его мир меня пугал, и он причинил мне боль. В первую же ночь, когда мы познакомились, он вышвырнул меня из своей постели, даже не задумавшись на секунду, на следующую же ночь переспал с другой женщиной в той же постели. Затем он затеял со мной свою игру. Мне нужно было раньше обратить внимание на эти красные флаги и держаться от него подальше. Я понимала это, понимала. Да, понимала и знала. Но это не означало, что мне не было сейчас больно. Я любила своего дядю Марша и больше всего мне всегда нравились его истории. Но, сидя рядом с ним на задней веранде, обычно я лелеяла такие моменты, слушая его, а сейчас я была полна своих мыслей. — У тебя голова забита байкерами. Я моргнула, глядя на свой двор позади дома, потом посмотрела на дядю. — Что? — Спросила я. Он перевел взгляд с моего двора на меня. — Дорогая, у тебя голова забита байкерами. Ты же знаешь, что я все вижу. Ты находишься не на своей веранде, а за много миль отсюда. И ты знаешь, что я это тоже знаю, что дело не в том, что тебя и твою тетю похитила русская мафия. Это слова я никогда не ожидала услышать от своего дяди. Или от кого-то другого, если уж на то пошло. С другой стороны, я никак не ожидала, что меня похитит русская мафия. Я втянула воздух через нос и оглянулась на свой двор. — Все кончено, — тихо сказала я, надеясь, что на этом разговор о байкерах закончится. Мне следовало бы знать своего дядю лучше. Это же был дядя Марш. Ему явно было что мне сказать, и он собирался это осуществить. Он и сказал: — Возможно, но на следующий день после того, как тебя похитила русская мафия, думаю, поскольку со мной такого никогда не случалось, обычно голова забита моментами похищения. А не мыслями о байкерах, и не выражением лица, на котором написано, что тебе только что разбили сердце, — возразил дядя Марш. Это правда. Поэтому я промолчала. — Как долго ты была с ним? — Спросил дядя Марш.