— Что я сделал не так? Стал любимым, что же еще? Причем безо всяких на то оснований. Стал тем, кому хочется отдаться без остатка — пусть заботится и защищает от всего мира. И тем самым обречь себя на то, чтобы никогда не узнать мир. Конечно, этого признания прозвучать не должно. Я шагнула к нему и осторожно тронула за плечо. — Просто розовые единороги начали заканчиваться. Не хочу смотреть, что будет дальше. Отпусти. Еще одна длинная пауза. — Уходи. Ты права, единороги кончаются. А ты и так задержалась здесь дольше, чем любая до тебя. Бери ноутбук. Завтра в шесть у меня с отчетом, как вначале и работали. Его холодный голос окончательно убедил меня в том, что я приняла верное решение. Намного больнее было бы, когда он через пару недель сам попросил бы меня уйти. — Спасибо. — Тебя подбросить? Он так и не смотрел в мою сторону. — Не надо, Вадим. Спасибо. Мне не было грустно, я не собиралась лить слезы или оглядываться. Вадим не побежит меня догонять, в этом весь он и есть. А если бы побежал, то я бы не выдержала — засчитала бы как знак остаться. Но это уже был бы не тот Вадим, к которому меня так тянуло. Вот такой мучительный парадокс: я влюбилась в то, из-за чего и уходила. Его хладнокровие делало его каким-то целостным, впечатляющим, ничего нельзя изменить, чтобы не разрушить весь образ. Грустно не было, но немного пусто с непривычки. Ничего, нужно несколько дней, чтобы перестроиться. А его я увижу завтра в шесть. Сестра Кирилла приняла меня хорошо, как и было обещано. Она отличалась той же болтливостью и приветливостью, как и хозяин квартиры. Я сразу обозначила: — Лера, ты все же извини меня за вторжение. Думаю, что я всего на пару дней. Завтра же начну искать квартиру. — Да брось, Ариш! — она махнула рукой. — Этот придурок заявил, что ты ему чуть ли не жизнь спасла, а я здесь вообще на птичьих правах! Так что уживемся поди. Он, кстати, только вчера заявил, что долго там не продержится — ставлю, что максимум через неделю явится сюда побитой собакой. Не жизнь, конечно, но пару ребер точно — было дело. И долго там Кир не продержится — тоже ясно. Это дело вообще не для него, как бы он хорошо ни разбирался в девочках. Да и к счастью. Пусть занимается своим веб-дизайном — честно, законно, не так прибыльно, зато кости ломать никто не будет, если ошибется. Родителям позвонила уже из знакомой малюсенькой комнаты. Сказала прямо, что с Вадимом у меня никаких отношений нет, и вообще сбегала совсем не к нему. Отец не поверил. Я назвала адрес — пусть приходит и проверяет, где и с кем я живу. Но повторила все свои угрозы. Если попытается утащить меня силой — закачу скандал на всю страну. И пусть потом уже он отмывается от клеветы. Домой не вернусь, даже если помирать на улице буду — так и сказала. А Вадим никогда в этом решении роли не играл. Когда отец перешел на сплошной крик, что свидетельствовало о том, что все мои слова услышаны, я отключила вызов. Надеюсь, что он побоится выглядеть теперь идиотом и заберет заявление. Глава 23 Я настроилась вернуться к официальному обращению: Вадим Андреевич снова просто мой начальник, а я снова его подчиненная. Но за секунду до того, как он открыл дверь, передумала. Он не поправит, я это точно знала, просто повеселится. Ведь это нелепо — называть человека на вы после всего, что у нас было. И, вопреки предыдущим настройкам, забыла об официальности: — Привет, Вадим. — Привет. Заходи. Похоже, рубашку он только что накинул и не успел застегнуть. Или тоже решил, что официальный вид между нами уже не играет роли. Я с огромным трудом отлепила взгляд от его груди и живота, уверенно скинула сапожки и направилась к кухонному столу, на ходу открывая ноутбук. Говорила быстро, чтобы не сбиться с мысли: — Совершенно ненормальный клиент! Красного флажка нет, а Сергей вообще посоветовал с ним не связываться, но мне вроде бы удалось… Сейчас открою, посмотри сам. В общем, он просит определенный типаж, а когда ему в личку высылают фотографии — ни одна не подходит. А я сегодня ему взяла и отправила совершенный антипод: рыженькая худышка, метр пятьдесят, вместо запрошенной высоченной брюнетки. И никакого четвертого размера груди! Сомневаюсь, что у нее и полноценный первый есть. Так что ты думаешь? Он в восторге! И как такое понимать? Вот, смотри фото и его запрос, — ткнула на главную страницу сайта, где красовался снимок рыжеволосой Лики. Вадим стоял за моей спиной, потому я вздрогнула, услышав ответ: — Люди часто не понимают, чего хотят. Тебе ли не знать? Показалось, что он говорит вовсе не о клиенте. Выпрямилась, но не рискнула оборачиваться. Эта расстегнутая рубашка меня сводила с ума какой-то когнитивной неправильностью: или застегни, или сними уже ее, чтобы я могла провести пальцами по твоим плечам… Закрыла глаза, чтобы собраться, но замерла, почувствовав, как он приблизился вплотную. Он моего ответа не дождался: — Арин, я не смогу объяснить, почему вчера так разозлился. Но ты в чем-то права — и с твоей семьей тебе решать, как поступать, и сама ты имеешь право на личное пространство. Зато я так соскучился, что теперь даже не уверен, успею ли дотащить тебя до спальни. Так он вчера разозлился? Ни за что бы не подумала. И ведь я на другое настраивалась — оторваться от него, а не перевести круглосуточные ласки в ежедневные, по расписанию. — Вадим… — Я соврал, Арин. Не только вчера, я до сих пор злюсь. Хоть для этого нет никакого повода. Я попыталась оттолкнуть его, но вместо этого еще теснее прижалась. Он мгновенно обнял меня, а потом положил ладони на грудь, лаская сквозь плотную ткань платья. Я тоже соскучилась… Потому откинула голову ему на плечо, но все еще не теряла надежды найти подходящие слова, чтобы остановить. Получилось только сказать: — Вадим, давай сначала с делами… Он вдруг толкнул меня вперед, на стол. Задрал подол вверх и сразу же резким движением стянул колготки вместе с бельем до середины бедра. — Подожди… — я попыталась вырваться хотя бы для того, чтобы снять неудобную одежду. Он не позволил. Гладил мои голые ягодицы и, кажется, совсем не желал меня слушать: — Чего еще ждать, Арин? Сегодня обойдешься без спальни. Вадим резко надавил мне на спину, с силой прижимая к столешнице, а второй рукой проходился по бедрам, заныривал между ног, но не проникал внутрь. Да я уже от этого изнывала от желания, и последние аргументы против забылись. — Не поднимайся, — почти строгое приказание. Да я и не могла, он продолжал держать ладонь между моих лопаток. Когда звякнула ширинка, я застонала от предвкушения. Он прижал горячую головку, проникая лишь немного между складок, потом положил обе руки мне на талию и, крепко сжав, потянул на себя. Из-за стягивающих ноги колготок я не могла раздвинуть бедра шире, потому член входил трудно, каждый миллиметр движения ощущался слишком сильно. Попыталась потянуться рукой — стащить эти чертовы вещи, чтобы не мешали, но… — Не поднимайся! Внутри было невыносимо тесно, а когда он начал проникать глубже, то ощущения стали совсем непривычными, какими-то нестерпимо сильными. Как я ни пыталась расслабиться, теснота внутри не уменьшалась. Но ему удавалось еще и двигаться, все мощнее и с постоянно увеличивающимся темпом. Я жмурилась, закусывала губы, но стонала громче. Махнула непроизвольно рукой, сметая со стола пустую кружку, но вряд ли кто-то из нас обратил на это внимание. Едва я только пыталась приподняться, как он снова прижимал меня вниз, не позволяя уйти от этой невыносимой тесноты. Я кончила слишком быстро — не было никакой возможности оттянуть пик, но он не останавливался, не замедлялся и все продолжал входить в меня, крепко удерживая за талию и почти с силой насаживая меня на себя. Я обессиленно принимала всю его страсть, которая все никак не хотела заканчиваться. По-прежнему слишком тесно и слишком приятно, что я снова начала постанывать. Он кончил в меня, но не вышел сразу. Еще почти минуту я чувствовала, как член пульсирует внутри, вызывая во мне ответные сладкие спазмы. А потом просто отпустил и отошел на шаг. Кое-как поднявшись на трясущихся руках, я поправила подол. По внутренней стороне бедра стекала теплая капля спермы, но я не смогла разозлиться — противозачаточные таблетки уже давно действовали, мы в последние дни и не думали предохраняться. И еще вчера это не было проблемой — я могла пойти в душ, чаще всего в его же компании. Но теперь… теперь я просто подтянула колготки и решила, что смогу добраться до дома и так. Повернулась, но так и не смогла посмотреть на него. Боялась увидеть на его лице превосходство или, наоборот, сожаление, что прямо сейчас я снова уйду. Остатки вчерашней злости, о которой он говорил, или самодовольную улыбку победителя. Не знаю, что из этого расстроило бы меня больше. И остолбенела от делового тона, в котором был просто интерес к вопросу, и никаких эмоций к только что случившемуся: — Так, Арин, а теперь покажи, что там за клиент. Уже минут через десять я вышла из его дома и только там смогла спокойно все обдумать. Между вчера и сегодня была принципиальная разница. Нет, секс был таким же потрясающим, но все остальное кардинально отличалась. Он не поцеловал меня — ни до, ни после. Не прижал к себе с уже ставшей привычной нежностью. Вадим сегодня как будто поставил какие-то условия для новых отношений, но в этих условиях он все равно будет брать меня всегда, когда захочет. А я буду отдаваться, потому что эта треклятая влюбленность не оставляет мне выбора. Что-то явно пошло не так, как я планировала… Скорее для проверки своей гипотезы, в следующую встречу я, едва войдя в дом, приподнялась на цыпочках и потянулась к его губам. Мне физически надо было выяснить, он осознанно меня не целовал в прошлый раз, чтобы поставить какую-то дистанцию, или это вышло случайно. Вадим несколько секунд словно размышлял, но затем обхватил мое лицо и сразу прижался к губам, проникая языком в рот. Не прерывая поцелуя, толкнул меня к вешалке и принялся судорожно раздевать. Как бы то ни было и что бы я там ни проверяла, но эксперимент закончился тем же — страстным сексом прямо на месте. Кажется, притом он ни разу не оторвался от моих губ, я даже при оргазме вынуждена была посасывать его язык. Доказывать больше нечего: я влюблена в него до беспамятства, он, вполне возможно, тоже. Или хочет меня до беспамятства. И при таком раскладе любая наша встреча будет заканчиваться или страстью, или разочарованием, что мы не дали выхода страсти. А когда уходила, он вдруг начал: — Арин, а может ты сейчас… И осекся. Отвернулся. Мне до ужаса хотелось услышать продолжение — он или позовет на ужин, или предложит чаю, или остаться на ночь. А у меня еще руки дрожат до такой степени, что я соглашусь на что угодно. — Что? — спросила, не выдержав. — Ничего, — он вдруг посмотрел с иронией — один глаз прищурен сильнее, сказал совершенно другим тоном: — Увидимся завтра в шесть. Я начинаю привыкать к такому горячему расписанию. А ведь так и будет! Всегда или очень долго. У нас было больше шансов надоесть друг другу, если бы я осталась. Но такие визиты, вроде бы ни к чему не обязывающие, на фоне еще не остывшего желания только сильнее распаляют. Если он даже до сих пор не был влюблен в меня, то я сама провоцирую в нем азарт. И не отталкиваю, потому что пока представить не могу, как это делается. Лера встретила меня круглыми, перепуганными глазами: — Аришк… тут это… папа твой! Я удивилась только тому, чем же родитель успел перепугать мою подругу. Хотя одного его взгляда обычно хватает… А тот «Фольксваген» у подъезда сразу должен был навеять мысли — это же одна из двадцати любимых машин отца. Но я не обратила внимания, потому что была погружена в себя. Или мне уже давно было наплевать. Прошла в кухню и села напротив. Лера испарилась в дальней комнате. Отец выглядел спокойным — просто хмурился, но смотрел прямо и без раздражения. — Арина, пора этот бунт заканчивать. Я отвечала тоже ровным голосом: — Это не бунт, пап. И я только начала. — Многие уже начинают спрашивать… Пока скандал не вышел за рамки семьи, давай просто закроем этот вопрос? Я медленно вдохнула: — Почему бы уже не вынести скандал за рамки семьи? Ну, сообщи уже прямо — твой третий ребенок от рук отбился, ты слишком любил его и баловал, вот и добаловал на свою голову. Сокрушайся, переживай, но для твоей же репутации будет лучше, если разведешь руками и заявишь, что ничего со мной сделать не можешь. Не силой же меня держать. Поверь, это самый лучший выход… для твоей репутации. У него заходили желваки, но отец снова сдержался. Не зря столько времени прошло — он, как и я, настраивался на эту встречу: — Я понять только не могу, чего ты добиваешься? Скажи свои условия, и мы с матерью подумаем. Но вот это все, — он махнул рукой в сторону, видимо, показывая скромную по его меркам квартирку, — просто детский сад.