— Перешел без помех? — Ага. — А я с похвальной грамотой, — не преминула прихвастнуть Эля, поскольку была трудолюбивой сестрой ленивых братьев и факт этот доставлял ей огромное удовлетворение. Тут Петрек поднял глаза и обомлел: вместо рыжей, худющей девчонки в трех шагах от него стоял кто-то почти незнакомый. Пожалуй, он не узнал бы Элю на улице: она как-то повзрослела, выросла, ее волосы, которым была обязана своим прозвищем — «Морковка», отливали золотом на солнце. Лесняк-меньшой, дожидавшийся своей очереди, не понял, почему Петрек медлит, и рассердился: — Чего ждешь? Бросай! — Перекос! Ясно, что перекос. Нож выскользнул из пальцев и шлепнулся плашмя о землю. Муцек, растянувшийся на солнцепеке, взглянул с упреком, как бы говоря: не берись за игру, недотепа, ведь мы собирались на котлованы, видишь же, что мне скучно. Валяться под забором можно и дома… — Отец сегодня в первую смену, — сообщила Эля, не заметив произведенного ею впечатления. — Он говорил, что оборвет до конца черешню, когда вернется. — Петрек уже знает, — перебил сестру старший Лесневский, который перешел в восьмой класс. — А тебя никто не просит стоять у нас над душой. Мешаешь. — Пожалуйста. Она обиделась и ушла, деревянное крыльцо загремело от ее быстрых шагов, хлопнула дверь. — Шуток не понимает. — Сказав это, Лесняк-старшой старательно примерился и метнул нож с вывертом, наверняка, так, что лезвие по рукоятку вонзилось в землю. — Вот как надо бросать. Учитесь, дети. — Почему же она не понимает шуток? — Петрек не мог удержаться от этого вопроса. С исчезновением золотоволосой мир и игра уже не казались столь увлекательными, как минуту назад. — Да потому, — загадочно ответил Лесняк-старшой. — Зачем ее прогнал? — ни с того ни с сего возмутился Мариан. — Мешала тебе? — Мешала. А ты не лезь. Знаем мы, почему ты ее защищаешь. — Много ты знаешь. — А кто вчера вечером играл с девчонками в вышибалу? — В голосе Лесняка-старшого было столько презренья, что уши Мариана запылали. — Раскусили они тебя, не волнуйся. После этого заявления воцарилась мертвая тишина. — Чья очередь? Петрек с минуту повертел финку. Он чувствовал, что мог бы метнуть удачно, если бы золотоволосая смотрела на него, а теперь ничего не выйдет. И действительно, финка упала боком на землю. — Перекос, — объявил с удовлетворением Лесняк-старшой. — Лопух ты, Петрек. На крыльце снова появилась пани Лесневская, поставила на ступеньку кошелку, ведро и скомандовала: — Кончай игру. Принимайтесь за картошку, только потоньше срезайте кожуру. Без особого энтузиазма, но и без возражений братья обступили кошелку. — Можете поиграть одни, — разрешил старшой друзьям. — Мы поработаем. В два счета управимся. Как это ни странно, но в семействе Лесневских Эля по-прежнему пользовалась особыми правами. Домашнюю работу выполняли ее братья, — вероятно потому, что она была одна, а их было как-никак трое. — Твои родители снова порхают по белу свету? — поинтересовалась пани Лесневская. — Уехали на экскурсию. — Живут же люди. Кто бы подумал, что из Генека такая персона получится. Тут она сделала паузу, чтобы минуту спустя добавить: — Твой отец великолепно учился, всегда получал похвальные грамоты. В школе его называли «профессор», но он этого не любил, сердился. Вот и вышел в люди, даже на экскурсии ездит. — Тут она обратилась к сыновьям: — Учеба — первое дело. Кто хорошо учится, тот далеко пойдет. — Вечно ты свое, — недовольно фыркнул Лесняк-старшой. — Учеба да учеба. С громким плеском падали в ведро очищенные картофелины, работа у братьев спорилась. Чик-чик — картофелина словно выскакивала из серой одежки и, белая, чистенькая, плюхалась в воду, сталкиваясь округлым брюшком с другими картофелинами. — Оставайся, Петрусь, обедать, — предложила пани Лесневская. — Простокваша будет, ты ее любишь. Муцек заскулил под забором. Он явно был глубоко разочарован поведением Петрека: вместо котлованов, купания, погонь за брошенной палкой приходится скучать под чужим забором. — Спасибо. Я хотел искупаться. — Как хочешь, я не принуждаю. — Оставайся. — На крыльцо вышла Эля. — Потом будем вместе снимать черешню. Петрек уже открыл рот, чтобы отказаться, но вдруг неожиданно для самого себя согласился. Конечно, он останется. И будет рвать черешню вместе со всеми. Между тем, услыхав это приглашение и выраженное Петреком согласие, Мариан почему-то помрачнел как туча и подбросил на руке финку. — Так играешь или нет? Надоело ждать. — Играй, кто тебе запрещает, — посоветовал другу Лесняк-старшой. — Мы сыграем, когда наработаемся. — Нет, — отрезала пани Лесневская. — Надо нарубить и принести дров. Где это видано, чтобы такие добрые молодцы все играли да играли. — Ох, мама, вечно ты… — Не ворчи. Обижают вас, что ли? Видимо, братья рассудили, что никакой обиды нет, так как протесты утихли. Ведро исчезло в недрах дома, крыльцо тоже опустело. Солнце забралось на самую верхушку неба, выжигая последние остатки тени. — Играем? — Э, нет. Слишком жарко. — Какие же вы, право! Хотели закончить игру, сами говорили. — Некогда нам. — Надо было сразу сказать. Претензия Мариана как бы повисла в раскаленном воздухе и осталась без ответа. Во всяком случае, братья Лесневские не собирались объяснять свое поведение. — Тогда я пошел. — Никто тебя не держит. — Но я в самом деле уйду, — пригрозил Мариан. — И Славек со мной уйдет. И Петрек. — Ступай себе. Скатертью дорога. После столь жесткой отповеди Лесняк-меньшой захихикал и как бы между прочим заметил, кивнув в сторону забора: — Сегодня девчонки тоже играют в вышибалу. — Заткнись, — осудили его братья. — Много ты понимаешь. Не вмешивайся в дела старших. Свидетель этих довольно непонятных препирательств (все-таки это походило на ссору) оказался в трудном положении. С одной стороны, Эля пригласила его на обед, а он это приглашение принял, с другой стороны, был обижен Лесняками, меньшим, средним и старшим, как и Мариан, поскольку братья недвусмысленно заявили, что никого не держат и предпочли бы избавиться от непрошеных гостей. Только вот Эля… — Мне, что ли, дрова колоть? — крикнула откуда-то из глубины дома невидимая пани Лесневская. — Топить нечем! — Сейчас, сейчас! — Лесняк-старшой подошел к колоде и вырвал торчащий в ней топор. — Я буду колоть, вы — таскайте. Коренастые чурбачки разлетались от его точных ударов. Колоть следовало с таким расчетом, чтобы поленца получались не слишком тонкими, не слишком толстыми. Жара нарастала. — Если поедешь на котлованы, я с тобой, — сказал Мариан, который, несмотря на обещание уйти, вовсе не ушел, а топтался на месте, вертя финку в руке. — Пожалуй, поеду, — согласился Петрек, хоть и знал, что никуда не поедет, пока еще раз не увидит Элю. Если Эля выйдет на крыльцо, он сможет покинуть свой пост у забора, если не выйдет, ничего не поделаешь, — останется, ведь она пригласила его на обед.