С самого утра неизвестно, что предпринять. Приятели разъехались в разные стороны, одна ябеда Елька гуляет с черным пуделем по кличке Кай. Несмотря на жару, на нем попонка, завязанная множеством тесемок. — У Кая три золотых медали, — хвастается Елька. — Тетя оставила его у нас. И он должен ходить одетый, иначе у него шерсть будет плохо лежать. Потом она добавляет: — У нас цветной телевизор. Если хочешь, приходи смотреть. Фантастно, я тебе говорю. В песочнице возятся какие-то нестоящие малыши, у Петрека нет намерения даже со скуки завязывать дружеские отношения со щербатыми учениками первого или второго класса. На утренних сеансах идут известные наизусть фильмы: «Всадник без головы», «Флип и Флап в иностранном легионе», «Подводная одиссея», «Поединок чудовищ»; телевидение предлагает «Знак Зорро» и «Вильгельм Телль». Всадника в черной маске Петру пришлось бы смотреть восьмой раз в жизни, меткого стрелка из лука — в пятый. Решительно нечего делать. Ведь не будет же он взбираться на горку на детской площадке, крутиться на карусели или подтягиваться на перекладине для сопляков. На площадке воняет смолой; раскаленный асфальт, которым она покрыта, напоминает липучку для мух. На газонах поставили душевые, детвора с криком вбегает под струи воды — это тоже занятие, недостойное будущего ученика седьмого класса. Облизывая мороженое, Петрек вспоминает, как они шли по обочине шоссе. Славек, кажется, говорил, что любит шоколадное и такое зеленое, неизвестно какое. Что-то делает Муцек, когда Петрека уже нет с ним? Наверное, трюхает степенно за дедушкой, дедушка остановится, и Муцек остановится, дедушка сядет, и Муцек уляжется под стулом, дедушка встанет, и Муцек тоже поднимется, чтобы снова следовать по пятам за своим хозяином. Обиделся ли Муцек на Петрека? Знает ли он, что не раз и не два Петрек попросту забывал о существовании Муцека, поглощенный собственными делами? Муцек никогда ни о чем не забывает, когда нужно, он сумеет дать понять, что ему нравится, а с чем он никогда не согласится. Как всегда после возвращения в Варшаву, Петрека охватывает тоска по всему, что осталось там, у дедушки. Новой является только мысль об Эле, но и она созвучна привычной тоске. У цветной капусты вкус вываренной бумаги (Петрек, конечно, не ел вываренной бумаги, но представляет себе, что у нее должен быть именно такой вкус), в квартире душно. — В гостях хорошо, а дома лучше. Ешь, Петрек. Наверняка ты питался, как придется, не считаясь с тем, что тебе необходимо регулярное калорийное питание. Когда отец так говорит, можно подумать, что регулярное калорийное питание — самая важная вещь в мире. — А вот и нет. — Мой дорогой, я прекрасно знаю, как питается дедушка. Ломоть хлеба с медом и кружка простокваши. Компот какой-то невыразительный, переслащенный и липкий. — Почему ты не ешь? — Ем. — Я стою в очередях, а ты нос воротишь, — ни с того ни с сего взрывается мама. — Вернешься из лагеря, будешь ходить обедать в столовую. Хватит с меня твоих капризов. После обеда некуда деться. Раскаленный асфальт пышет жаром, в рот набивается пыль. — Что ты болтаешься? — Скучно. — Не думаешь ли ты, что мы с мамой оба должны тебя забавлять? О, нет! Займись чем-нибудь путным. — Я не знаю чем. — Сделай что-нибудь полезное. — Лежа на диване, отец шелестит развернутой газетой (это напоминает жужжание мух над столом у дедушки, а здесь даже и мух нет) и дает Петреку ценные советы. — Просмотри учебники для седьмого класса, почитай книгу из обязательного чтения, приведи в порядок полки. Не остается ничего другого, как закрыться в комнате и просмотреть эти учебники, а также вытащить все со стеллажа и разложить на полу. То, что Петрек собирал несколько лет, на худой конец, можно назвать сокровищами: куски полевого шпата с черносмолистыми и янтарно-желтыми вкраплениями, просвечивающие розовым раковины, громадная шишка неизвестно с какого дерева, тройной колос, штык со сломанным острием, затвор от настоящей винтовки (здорово проржавевший), какая-то часть от чего-то (никто понятия не имеет, что это такое), старый оловянный солдатик (солдатик красно-сине-золотой и садится на сивую лошадь) и, наконец, шведский, датский или норвежский комикс, в котором ничего нельзя понять, но можно разглядывать картинки, представляющие гиганта в леопардовой шкуре и шлеме космонавта. Рядом с гигантом красивая девушка, одетая весьма скупо, в бикини из той же леопардовой шкуры, а вместо шлема на голове у красивой девушки пылает звезда. — Может быть, ты наконец ликвидируешь эту помойку? — За дверью пахнет бензином, мама чистит замшевую куртку. Каким образом она знает, что происходит в комнате Петрека, остается тайной. — Большой мальчик, а собирает и хранит всякую ерунду. Замечание мамы что-то напомнило отцу, слышен шелест свертываемой газеты, скрип дивана — значит, отец встал. — Петр, иди-ка сюда! Заранее ясно, что разговор будет не из приятных. — Скажи-ка, мой дорогой, сколько стоил блок марок «Союз — Аполлон»? Не знаешь? А может, ты мне скажешь, сколько стоит венгерская космическая серия? Или монгольская, посвященная запуску зонда на Марс? Палец отца обвиняюще указует на Петра. — Раздавать будешь, да? И кому? Лесневским! Не получишь маску, не о чем говорить. До октября не даю тебе на карманные расходы. Ты должен научиться уважать деньги. Заработаешь, тогда раздавай, пожалуйста, сколько хочешь. Если Петрек сейчас ответит, тотчас же начнется длинная тирада, что отец в его возрасте не только берег каждый грош, но уже сам зарабатывал — собирал макулатуру, бутылки, металлолом, нанимался копать картошку и собирать клубнику — и при всем том отлично учился, лучше всех в классе. Поэтому Петрек предусмотрительно молчит. — Запомни, что я тебе сказал! — заканчивает отец. Он подходит к окну, смотрит вниз. — Ванда! — зовет он мать, и теперь они вместе смотрят из окна. — Соседи снизу «фиат» купили, «малыша». — Тесный, — морщится мама. — Я предпочла бы «вартбург». — Как же, будет у нас «вартбург», когда сынок все выносит из дома и раздает. Тут хоть миллион заработай, ни на что не хватит. Уже можно было потихоньку, на цыпочках, ретироваться в свою комнату, поскольку между родителями, скорее всего, начнется очередной разговор на тему о том, какой автомобиль стоило бы купить, если бы они вообще когда-нибудь смогли выложить такие деньги. — «Трабант» экономичнее, небольшой расход бензина, не ржавеет. — Вида у него нет. Мыльница. — Можешь ездить «роллс-ройсом», если тебе нужен вид. Я говорю реально. — Мне нравится «шкода». — А мне нет. Только «фиат», «трабант» или «сирена». — Все равно ведь нет денег. Снизу доносятся голоса соседей, которые моют и без того безукоризненно чистый, сверкающий автомобиль. По тротуару и мостовой стекают струи воды с белыми клубами мыльной пены. — …а я тебе говорю, что это реально. — Начало отцовского высказывания заглушили крики владельцев маленького «фиата», и неизвестно, что реально и почему. Жаль, что Петрек не взял с собой к дедушке этот комикс на непонятном языке. Ты похожа на нее — мог бы он сказать Эле, перелистывая потрепанные страницы. В самом деле, если хорошо приглядеться, то девушка со звездой похожа на Элю — такой же цвет волос, и вообще. Если бы у него была фотокарточка Леснячки, он мог сравнить ту, со звездой над головой, с настоящей Элей, которая стояла с ним на крыльце, когда вдруг хлынул дождь из черной тучи. Впрочем, зачем ему фотография? Стоит закрыть глаза, и сразу появится Эля на ступеньках деревенского крыльца, такая, какой он увидел ее в первый день. Петрек достает финский нож и кладет его на вытянутую ладонь, которая напоминает ему вилы для пикировки сеянцев. Гулкие шаги, Эля сбегает по ступенькам, обрадованная, что опять, как в прошлом году, приехал Петрек, сейчас она спросит его об отметках и похвалится, что у нее в табеле почти одни пятерки. Под забором лежит обиженный Муцек. Мы собирались купаться — говорят его недовольно опущенный хвост и грустно поникшие уши. Лесняки издеваются над Марианом за то, что он играл с девочками. — Заснул ты, что ли? — В комнату заглядывает мама, измеряет взглядом кучу сокровищ Петрека, рассыпанных по полу. — Если ты не ликвидируешь этого балагана, то я сама все выброшу. Смотреть противно. Почему кажется, что дома как-то душно? Конечно, все это хлам и старье, только не для Петрека, он не намерен ничего выбрасывать и не чувствует никакого раскаяния из-за подаренного кляссера и книжки. Как дедушка не только догадался, что цветы были сорваны для Эли, но и сумел понять, почему они были брошены? Дедушка понимает все, или почти все, а отец немного, хотя Петрек живет с ним постоянно, а с дедушкой неполный месяц, всего три недели в году. Когда люди называют что-нибудь черным, скорее всего, это действительно черное, но когда то же самое говорит отец, неизвестно, правда ли это. Может быть черное, а может и не быть, во всяком случае, Петрек не видит этого черного цвета. Каждое утверждение отца звучит как аксиома из учебника арифметики. Никто в здравом уме не будет отрицать, что числитель умножается на числитель, а знаменатель на знаменатель, что одно хорошо, а другое плохо, что это черное, а не белое, и все тут. А дедушка говорит иначе, так, будто он хочет услышать мнение Петрека, будто он заинтересован узнать, что Петрек думает о разных вещах. И кроме того, он объясняет, а когда кто-нибудь объясняет, понять значительно легче. Хотя бы, например, о пауке, который плетет хитрые сети, или о том, что иногда надо вспоминать об умерших. Даже самые сердитые нагоняи дедушки не были совсем серьезными, они сопровождались улыбкой, скрытой в морщинках вокруг глаз, еле заметным подрагиванием мохнатых бровей, прищуриванием век. Многим мальчишкам я говорил то же самое, что и тебе, хотя это все равно, что о стену горох — так можно бы перевести невысказанные мысли дедушки. Отец, хотя он и родной сын дедушки, не получил он него в наследство способности понимать других, для отца важно только то, что думает он сам, он считает, что правда всегда на его стороне. Наконец-то кончился этот тягостный скучный день, когда неизвестно, куда деться. — В нашей экскурсии была одна девочка твоего возраста. Прекрасно воспитана, никуда не лезла. Я хочу, чтобы вы подружились. Завтра вечером к нам придут Янковские с Лилианой. Я прошу тебя, Петр, веди себя так, чтобы не было за тебя стыдно. Эту новость мама выкладывает Петреку, когда тот уже лег спать. — Пап Янковский работает в бухгалтерии на предприятии у отца. Очень симпатичный человек. Петреку не хватало только какой-то прекрасно воспитанной Лилианы, которую родители теперь полгода будут ставить ему в пример. — Какой ты все-таки! Другой на твоем месте обрадовался бы, а тебе хоть бы что. …Когда Петрек просыпается, еще очень рано, по середине улицы ползет оранжевая поливальная машина, круглые щетки скребут по асфальту, кругом пусто и прохладно. От магазина доносится дребезжание — разгружают бутылки с молоком. Из полуоткрытых, задернутых занавесками окон доносится звон будильников. Одни звонят тонко и пронзительно, словно маленькая собачка заливается лаем, другие — солидным басом, словно кто-то бухает в колокол. На балконе соседнего дома появился отец Ельки-ябеды, в майке и пижамных брюках, посмотрел по сторонам и, широко расставив руки, осторожно сделал два приседания. В этот день мама отпросилась с работы. Надо походить по магазинам — завтра Петрек уезжает в лагерь, а сегодня приходят в гости Янковские. — Две пары носков, тренировочный костюм, брюки, две рубашки, свитер, сандалии. — Сандалии были рассмотрены со всех сторон и со вздохом отложены в сторону. — Неужели ты не понимаешь, что все стоит денег? Уже истрепал. Куртку тоже испачкал смолой. На тебя будут пальцем показывать: вот неряха. Они долго ходили по магазинам, мама тащила одну тяжелую сумку, Петрек — другую. Наконец, они купили все, что хотели купить, точнее, то, что мама хотела купить. Этого было немало, тяжелая сумка прямо отрывала руку. — Уложи свои вещи, я потом проверю, все ли ты взял. Не забудь, как в прошлом году, полотенце и зубную пасту. Я не намерена краснеть из-за тебя. Сумка уже застегнута на молнию, но мама снова ее открывает, рассматривает уложенные вещи, велит принести из ванной лавандовое мыло, из шкафа шесть носовых платков. И оставить финку, в лагере нож не нужен, да и несчастный случай возможен. Комикса с девушкой, которая на голове носит звезду, мама тоже не разрешает взять, в клубной комнате будут журналы. Разве Петрек не помнит, что в прошлом году воспитательница была им недовольна из-за комикса. Книжку по школьной программе — пожалуйста, но никаких комиксов! Обеда сегодня не будет, потому что приходят Янковские, около пяти часов будет полдник. Внимательно приглядевшись к Петреку, мама вдруг приходит в отчаяние. Зарос, как разбойник, люди увидят — испугаются. Немедленно в парикмахерскую, а потом сразу домой. У дедушки никому не было дела до того, пострижен Петрек или нет, и даже это несчастное смолянистое пятно на куртке не имело большого значения, во всяком случае, никто не ужасался по этому поводу. Пятно есть пятно, не о чем разговаривать. Что бы сказала мама, увидев перепачканных Лесняков? Брр, страшно даже подумать.