Родителей не интересуют подробности болезни Муцека, болел и болел, и дело с концом. — Очень милая девочка, — хвалит мама Элю Лесневскую. — И эти мальчики тоже симпатичные. — Это отъявленные хулиганы. — Они совсем не похожи на хулиганов. — Дорогая моя, это пресловутые Лесневские. — Фамилия Лесневские произносится твердо, почти со скрежетом. — Нашла кем восхищаться! — Не так страшен черт, как его малюют, — вмешивается пани Михалина. — Мальчишки как мальчишки, не лучше, не хуже других. — Позвольте нам остаться при своем мнении. — Да, пожалуйста. Пожалуйста. Никто вам не запрещает думать по-своему. Через заднее стекло автобуса еще долго видать дедушку, рыжего Муцека у его ног, пани Михалину. — Ну, наконец то кончится это разгильдяйство. Через несколько дней поедешь в лагерь. Пожалуй, не будем больше посылать тебя летом к деду. Больше от этого плохого, чем хорошего. Кто знает отца, тот без труда может понять, что отец взбешен, не просто обозлен, а именно взбешен. Но сейчас, в автобусе, он не проявит своего негодования, а сделает это лишь дома. На этот раз по дороге нет красочных и солнечных рассказов о далеких путешествиях, воспоминаний о встреченных людях и увиденных городах, о вкусе и запахе нездешних кушаний, о приключениях, которые случаются даже во время переездов автобусов. Мама начинает о чем-то рассказывать бесцветно и без воодушевления, но отец прерывает ее, говоря, что на рассказы будет еще много времени, завтра, через неделю, через месяц. Как можно было предвидеть, дома отец, шагая между сервантом и диваном-кроватью (три шага в одну сторону, три шага в другую), выпаливает: — Постарел он, очень постарел за этот месяц. Трудно иметь к нему претензии, что он допустил болезнь Петра, и не это меня серьезно беспокоит. Как тебе нравится, моя дорогая, присутствие этой особы в доме моего отца? — Она производит симпатичное впечатление. — Эх, ты! У тебя все симпатичные, а я тебе скажу, что нет дыма без огня. — Что ты имеешь в виду, Генек? Кто-то ведь должен помогать свекру по хозяйству. — Помогать, — язвительно фыркает отец. — Представляю я себе эту помощь! Из ванной, в которой сидит Петрек, слышны ускоряющиеся шаги между сервантом и диваном, три шага в одну сторону, три в другую. — Мы должны действовать. Я, конечно, напишу Евгениушу и поделюсь с ним своими наблюдениями, но, так или иначе, ситуация, по моему мнению, требует каких-то радикальных решений. — Что ты имеешь в виду? — Самое естественное — чтобы отец жил у нас. «Это невозможно, невозможно, — думает Петрек. — Дедушка никогда не согласится бросить дом и сад. Это нужно сейчас же сказать отцу». Петрек выскакивает из ванны, с него течет вода. Набросив на себя только купальное полотенце, он вбегает в комнату. — Дедушка не захочет к нам переезжать. — Ааа, вот и компетентный консультант. А почему это ты считаешь, что дедушка не захочет переехать? — Отец беспокоится, что дедушка живет один, — начинает объяснять мама. — У нас он будет иметь соответствующий уход. Готовый обед, удобства, горячая вода, газ. — Когда дедушка женится, он не будет один… — Петрек оборвал фразу, он уже понял, что именно этого нельзя говорить, во всяком случае не теперь. — Что ты сказал? — Что дедушка может жениться. — Откуда это пришло тебе в голову? — Я так просто сказал, — солгал Петрек. — Ведь дедушка может жениться. Если захочет, то может. — Он говорил тебе об этом? — Нет. — В самом деле нет? — В самом деле. — Ты что-то крутишь. — Отец взял Петрека за подбородок, задрал голову вверх и посмотрел в глаза. — Я вижу, что ты обманываешь меня. — Ничего не обманываю. — Марш спать. Через тонкие стены слышно все так отчетливо, словно родители разговаривают на расстоянии вытянутой руки, а не за дверью соседней комнаты. — Вот и пожалуйста, я не ошибся. — Геня, не нервничай, помни о своем сердце. У тебя нет никаких доказательств, что дело обстоит так, как ты предполагаешь. Это все домыслы. — Дорогая моя, а откуда у Петрека взялась эта идея с женитьбой? Дети в этом возрасте очень наблюдательны. Он мог и услышать что-нибудь. — Может, он не так понял. Ты ведь знаешь Петра, вечно он что-нибудь придумывает, одно глупее другого. — Этого он не придумал. Впрочем, было видно, как она то и дело подчеркивала свое положение. Я с трудом сдерживался, чтобы не высказать все, что я думаю о ее поведении. Все совсем не так, как считает отец. И дедушка не немощный старик, и пани Михалина ничего не подчеркивает. Достаточно вспомнить вечерние беседы, звон моющейся в тазике посуды, голоса, смех — в общем, все-все. То, что говорит отец, несправедливо, он не должен так говорить, потому что… потому что он ничего не понимает. Если бы он побыл у дедушки хотя бы две недели, побыл по-настоящему, а не просто заехал выпить чаю и прихватить корзину ягод, он на все посмотрел бы совсем иначе. — Ах, Ванда, не будь наивной. Я знаю этих людей, как-никак я вырос среди них. Я не поверю ни в какой альтруизм. Это голый расчет, там все очень хорошо считают, а не сентиментальничают. — Но ты согласишься, Геня, что свекор… — О да, папа всегда был бескорыстным, я именно поэтому серьезно беспокоюсь, что из всего этого получится. Этот разговор идет и идет без конца, несмотря на то, что родители, конечно, устали, они вернулись вчера ночью, с утра поехали за Петреком, завтра им рано идти на работу. Зажигаются над домами цветные огни неоновых реклам, стихает шум автомобильных моторов, из открытых окон раздается одна и та же пулеметная очередь и слышна одна и та же громкая бравурная музыка. Эля прибежала вместе с братьями, просила написать ей, говорила о дожде в фильме «Конец каникул», а ведь каникулы еще не кончились ни для нее, ни для Петрека. Едва перевалило за середину июля, еще больше месяца до первого звонка. Но она была права, эти каникулы уже кончились, странные каникулы, совсем по-другому воспринимались привычные вещи. Интересно, Эля тоже увидела что-нибудь совсем иначе? Может ли он, Петрек, быть тем, кого она видит теперь совсем иначе? Ведь что-то произошло между ними в тот день, когда Эля вошла через скрипящую калитку и остановилась у клетки с кроликами. А может быть, это случилось во время той игры в вышибалу? А может, в тот момент, когда он положил ей на колени письмо в голубом конверте? Раньше или позже, но произошло. Эльжбета Лесневская, Эля Леснянка, рыжая Элька, Морковка. Петрек напишет ей, но не так просто. Это будет необычное письмо, в нем будет идти тот дождь, хлеставший косыми жгутами воды по лицу, будет ползти низкая темная туча, будут пахнуть брошенные в грязную лужу цветы. Ты помнишь? А я помню все и, знаешь, никогда не забуду. Он напишет такое письмо Эле. И еще одно. Дедушке. Может быть, в письме будет легче сказать дедушке, что Петрек изменился, что он многое понял. И еще он передаст дедушке то, чего не передал за все эти дни: слова ветеринара о саде счастливого человека. Это важно, наверное, даже очень важно. Как так случилось, что он забыл повторить эти слова дедушке? Ничего, он напишет об этом, дедушка прочтет и спрячет письмо Петрека в ящик, где лежат поздравительные открытки к дню рождения от отца и дяди Евгениуша, а также письма от Бранека, присылаемые на Девятое мая каждый год уже много лет. — Я совершенно не понимаю твоего сомнения. (Это отец.) Ты ведь как будто доверяешь мне. Я с чистой совестью могу сказать, что исхожу из общих интересов. — Я как-то не очень могу все это себе представить. (Теперь мама.) — Что тут представлять? Как-нибудь поместимся. — Но уроки… — Уроки будет делать в нашей комнате. В его возрасте я располагался на подоконнике, и тоже было неплохо. — А если свекор не согласится? — Оставь это мне. Слышен скрип раздвигаемого дивана-кровати — знак, что и этот разговор скоро придет к концу. — Ты, Геня, до сих пор не ставил этого вопроса так решительно. Я, признаюсь, этого не ожидала. И к тому же сразу после нашего приезда, я даже не успела прийти в себя. — До сих пор, — отец резко подчеркивает это «до сих пор», — я не ориентировался в ситуации так, как ориентируюсь теперь. — Наверное, ты прав. — Мама говорит сонным голосом, неуверенно, она утомлена поездкой к дедушке, сбором смородины, да и этим разговором. — Я прав вне всякого сомнения. * * *