— Двести два килограмма. Весовщик заметил Петрека. — Чего стоишь? Лучше помог бы, чем смотреть! Петрек помогал подымать дверцы клеток и загонять свиней на наклонный помост и поэтому проглядел приезд ветеринара. Подгоняя громоздких белотелых животных, он испытывал горькое чувство обиды за Муцека, который лежал пластом, за кричащих от боли свиней, за себя самого за то, что бежал вдоль кромки асфальта, обжигавшего сквозь подошвы сандалий, за то, что знал, зачем гонят хрюшек на весы, за Элю, которая расчесывала ему волосы, и еще за дедушку, который стоял, уронив руки, и задавал свои непостижимые вопросы над цветущим, зеленым холмиком. Потом почувствовал, что слезы щекочут глаза. Нет, он не заплачет… — Чего пришел, если такой мягкосердечный? — Воспользовавшись перерывом, весовщик поднялся на помост и достал из кармана пачку сигарет. — Такова жизнь, паренек, ничего не поделаешь. Петрек хотел возразить, но вместо этого кивнул головой. — Ступай домой, это не для тебя. — В воздухе рассеялся голубоватый дым. — Думаешь, мне не жалко, ведь я люблю живность. Но так уж заведено. — Я пришел к пану ветеринару… — Беги во двор, только быстрее, доктор скоро уедет. Там его мотоцикл. Но мотоцикл уже трогался с оглушительным ревом и проскочил бы в ворота, если бы переднее колесо не забуксовало в глубокой, никогда не просыхавшей луже. Одним прыжком Петрек догнал мотоциклиста и, не обращая внимания на грязь, перепачкавшую сандалии, изложил дедушкину и свою просьбу. — Собака, говоришь? А я еду к корове. Посуди сам, кому подыхать: корове или собаке? Ну, говори. Это было уже слишком, губы Петрека задрожали, он с трудом подавил отнюдь не мужское рыдание. — Муцек по моей вине, по моей… — он не докончил. Ветеринар тронул его за плечо. — Не реви. Садись. Поедем к корове, потом к твоей собаке. Только не плачь, куртку мне измочишь. Мужчины не плачут. — Я не плачу. — Тогда порядок. Держись, поехали. Огромная, словно вспухшая корова качалась на раскоряченных ногах и то ли мычала, то ли кричала. Этот звук, глухой и странный, не походил ни на что на свете. — Делаем пункцию, — решил ветеринар и вдруг напустился на Петрека. — А ты выкатывайся, подожди у мотоцикла. Живо! Петрек заткнул уши, чтобы не слышать. Устроившись на теплом, прогретом солнцем седле, он перебирал в памяти весь вчерашний день. Если бы не заглянул к Лесневским, не встретил Славека, не пошел бы меняться голубями… Хватит, хватит… Не надо об этом. Сейчас вернется ветеринар, они поедут к Муцеку, все будет хорошо. Но «сейчас» оказалось не таким уж «сейчас», трудно сказать, сколько времени прождал Петрек того момента, когда ветеринар потянулся наконец к каске, висевшей на руле. — Корова сырым клевером объелась. — Но вы ее вылечили? Из-под каски на него глянули темные, проницательные глаза. — Сделал, что мог, — отрезал ветеринар и носком ботинка пнул педаль. Тут из-за ограды показалась чья-то голова. — Куда обратиться за страховкой? — прозвучал вопрос, а ветеринар пояснил: — В волостном правлении скажут. Не потеряйте свидетельство. Это важно. Мотоцикл рванулся с места. — Я знаю твоего дедушку, — крикнул через плечо ветеринар. — Прекрасно знаю пана Юзефа. Они уже были у дедушкиной калитки. С появлением ветеринара все стало на свое место. Молодой человек достал из сумки и разложил на краю стола инструменты, шприц, ампулы. Занялся больным. — Здорово потрепали, но мы его заштопаем. И укол сделаем. Завтра сделаете второй, я оставлю лекарство. Перевязывайте так, чтобы не сорвал бинта, когда очнется, либо соорудите воротник из картона. Через пару дней навещу пациента. Плохо, что много крови потерял. Лишь вымыв окровавленные, руки, ветеринар обратился к дедушке: — Как здоровье, пан Юзеф? — Помаленьку. Выкарабкается? — Старый пес? — Двенадцать лет. Жалко его. — Все будет хорошо. Поите отваром ромашки. И молоком. Есть он сейчас не будет, но можно растереть яичный желток с сахаром и дать несколько ложечек. Я еще заеду. Потом они беседовали о яблонях и сливах, дедушка советовал прививать, дело несложное и такие молоденькие деревца всегда принимаются. И еще — несколько ульев поставить в сад, сборы гарантированы. — До свиданья, пан Юзеф. — До свиданья. Осторожно, легонько трогал Петрек рыжую шерсть, тот единственный клок на шее, торчавший из-под бинтов. Муцек лежал по-прежнему недвижимый, только чуть вздымавшиеся бока свидетельствовали о том, что жизнь в нем еще теплилась. — Петрек, принеси воды. Спустя минуту: — Сбегай в лавку, внучек. Купи хлеба. Если распродан, попроси отложить для нас буханку. Когда ароматная овальная буханка исчезла за дверцей буфета, дедушка спросил: — Пойдешь к ребятам? — Нет. — Петрек покачал головой. — Я должен здесь оставаться. Надев старую шляпу, дедушка побрел к дверям, но у порога обернулся и сказал: — Я тебя, внучек, не виню. Не злой умысел тут причина, а случайность. И от меня Муцек часто убегал, бродяга этакий. Ну, раз уж все возможное сделано, будем жить дальше. Иду полоть. И вышел, пронзительно скрипнув дверью. Неизвестно, долго ли просидел Петрек над спеленутым бинтами Муцеком. — Петрек, идешь на котлованы? — В дверном проеме теснились трое Лесняков, позади них торчала голова Мариана. — Тихо. — Что случилось? — Муцек болеет. — А мы думали, что ты обиделся, — вздохнул с облегчением Лесняк-старшой. — Не сердись, Петрек, мы же пошутили. Ты свой парень, но ведь посмеяться не грех, верно? В другой раз его бы порадовали эти извинения. Сегодня он принял их равнодушно. Всё, кроме его беды, казалось мелким и неважным, всё, даже Эля. Да, даже приди она сюда, он и то не покинул бы своего поста возле забинтованного Муцека. — Тогда мы пойдем. Не дождавшись ответа, мальчики исчезли также тихо и внезапно, как появились. Во всяком случае, когда Петрек вторично глянул на дверь, то увидел лишь ветки сирени на фоне голубого неба. Вдруг Муцека забил мелкий озноб, затряслись кончики ушей. Он застонал. С невероятным усилием поднялось одно веко и блеснул глаз, мутный, налитый кровью. — Муцек… Видимо, он не расслышал или не понял, веко опустилось. — Дедушка! Дедушка! — Что случилось? — Муцек трясется. Стонет. — Посмотрим, что творится. Раздвинув сжатые зубы пса, дедушка просунул ему в пасть ложку молока и приподнял его лисью морду.