Надеюсь, он об этом не пожалеет. Наверняка сейчас думает, что делать со столь внезапно свалившимся на голову сомнительным счастьем… — Чентолев хребет, — прошептала я. Йонто отстранился, придерживая меня за плечи, недоуменно нахмурился. — Я видела карту, — пояснила я. — Когда смотрела на Чентолев хребет, на душе было так спокойно… Там безопасно. Думаю, именно туда ушли оставшиеся аштары. — Оставшиеся? — переспросил Йонто растерянно. — Память мира гораздо лучше человеческой, но он не оплакивает тех, кого когда-то считали его душой. Он бережет их… За Чентолев хребет есть путь лишь тому, кто чист сердцем и помыслами. Другие никогда не отыщут дорогу. Йон, я знаю, как это звучит, но… — Пойдем туда, — кивнул он. — Ты веришь мне? — удивилась я. — Только тебе я и верю, — улыбнулся Йонто. Я улыбнулась в ответ и едва успела поймать в ладошку зевок. Вечерние потрясения не прошли даром. Усталость навалилась каменной плитой, такой же давящей и холодной, веки отяжелели, и стоило большого труда держать глаза открытыми. — Тебе нужно поспать, — заметил мое состояние Йонто, и я без возражений перебралась на лежанку у дальней стены. Мне было хорошо. Здесь и сейчас. Рядом с этим человеком, чувствуя его тепло и заботу, зная, что с ним я могу ни о чем не волноваться и быть собой. — Йон, — удержала его ладонь я, — однажды мне предсказали три пути, лишь два из которых окажутся торными дорогами… Но то, что я увидела на них, мне совершенно не понравилось. — А третий путь? — серьезно спросил он. — Что ты видишь на нем? — Небо. И солнце. Оно греет. И ослепляет. Я не вижу ничего… И не хочу видеть. Знаю только, что без тебя будет темно. А я… я боюсь темноты. Последнее я прошептала, закрыв глаза. И никакое он не бездорожье. Самая что ни на есть ровная дорога, широкая и надежная. Единственно верная дорога. Я почувствовала, как меня укрывают одеялом, и провалилась в вязкий, точно свежий мед, сон. Огонь лениво облизывал поленья, освещая пещеру неровным светом, а на стенах танцевали тени. Ана обязательно увидела бы в этом танце какой-то смысл. Она во всем видела смысл, даже в жизни того, кто уже отчаялся оный отыскать. Она сама была смыслом его жизни. Ана спала, а Йонто сидел рядом и просто смотрел. Вспомнилась ночь, когда он встретил ее — босую, растрепанную, испуганную. От одной мысли, что он мог не вернуться за ней, становилось страшно. Тогда она пообещала найти то, что он ищет, а Йонто не поверил. Каким же глупцом он был… Сейчас он не сомневался в ее словах. Чентолев хребет так Чентолев хребет, в конце концов, сам недавно размышлял, что лучшего места для беглецов не существует. И если им действительно удастся… Они будут счастливы. До недавнего времени Йонто не задумывался над тем, что такое счастье. Он ничего не ждал от судьбы, ни о чем не просил, не веря, что его услышат. Не молился ни Великому предку, ни Небесам… Он понятия не имел, что счастье невелико ростом, сероглазо и доверчиво. Не знал, что ради него захочется жить. Йонто осторожно коснулся ее лба, отводя прядку волос, и нахмурился. Кожа была ледяной. — Ана? — тихо позвал он, но она даже не пошевелилась. Она вообще была слишком тихой… И дыхания он не слышал. — Ана! — сжал ее плечи Йонто. — Открой глаза! Что с тобой? Глаза она открыла. Взгляд был затуманенным, беспомощным, и от него внутри что-то оборвалось. — Холодно… — едва различимо прошептала она. — Мне так холодно… Йон… Ресницы сомкнулись, и, сколько он ни звал, она не просыпалась, была холодна как лед и почти не дышала. Подхватив Ану на руки, Йонто открыл тропу и вышел перед знакомым домиком. Дверь оказалась незаперта, и он без стука распахнул ее, перешагнул порог. — Шана! — выдохнул с отчаянием, увидев хозяйку дома. — Помоги! Умоляю, помоги! Шаная без слов метнулась к лежанке, смахнула с нее какие-то вещи и бросила: — Неси сюда. Она долго молчала, сжимая тонкое запястье Аны, и к моменту, когда все же заговорила, Йонто вконец извелся. — Это чары. Сильные и древние, кто же сейчас такими в здравом уме пользуется? — О чем ты? — тихо спросил Йонто, глядя на темный от сока трав палец Шанаи, обрисовавший прореху на рукаве платья Аны. Неужели?.. — Ее привязали через кровь, — подтвердила ужасную догадку Шаная. — Это та самая девушка, которую ты хотел вытащить из дворца, так? Ничего не выйдет, Йон. Чем дольше она пробудет вдали от дворца, тем меньше сил останется. Впрочем, даже там ее силы будут уходить, медленнее, но все же. До тех пор, пока… — Разорви привязку! — перебил он. — Прошу, разорви! — Это не в моей власти, — покачала головой лекарка. — Только тот, кто наложил чары, может их отозвать. — Канро… — с ненавистью выдохнул Йонто. — Это он… Он ни за что не отпустит ее. Он… — С его смертью ничего не решится, — легко прочитала мысли воспитанника Шаная. — Привязку это не снимет. Она смотрела на него как на глупца. Откровенно говоря, оным он себя и чувствовал. — А что снимет? Шана! — Нити прочны и уже проросли в тело и душу… — пробормотала она, коснувшись амантитового браслета на неподвижной руке. — Лишь границы миров уничтожат чары. Но ты так и не нашел способ избавиться от браслета, верно? И хотел ли искать? Шаная выразительно кивнула на другое запястье Аны, где вился тонкий обручальный узор. Символ возможного и такого близкого счастья, сейчас он казался насмешкой. — Отнеси ее во дворец, — устало сказала Шаная, прерывая затянувшееся молчание. — Иначе до утра она не доживет. И, Йон… Без глупостей, ладно? И ей не поможешь, и себя погубишь. — И что ты предлагаешь? — хрипло спросил он. — Сдаться? Вот так просто?! — Иногда смирение — лучший выход, — пряча взгляд, обронила лекарка. — Но решать только тебе. Не ошибись, мой мальчик. Об иных ошибках приходится жалеть всю жизнь… Йонто не помнил, как открыл тропу, как ступил на нее. Очнулся уже в коридорах дворца, темных, пустых и тихих. Слишком тихих, будто никто и не заметил их исчезновения… Он нес Ану, легкую, как перышко, холодную, словно камень, а в голове эхом звучали последние слова Шанаи. У него нет права на ошибку. Он не готов заплатить за нее жизнью Аны. Но и смиряться тоже не желал. У Йонто было что предложить владетелю. Безумная идея, которая, тем не менее, могла сработать. И поставить на кон свою собственную жизнь он совершенно не боялся. Дворец тонул в тумане. Белом, то густеющем, то редеющем, позволяющем разглядеть очертания предметов и лица людей. Последних, как назло, было слишком много, и все что-то хотели, что-то говорили… Звуки вязли в липкой влажности, и смысл сказанного получалось уловить не всегда. Да и не нужно было. Из туманного забытья Канро выныривал лишь затем, чтобы выпить очередной горький отвар, приносимый упрямым Агрийо. Отвар успокаивал, отгонял боль… На время. Сила корежила тело. Рвалась наружу, чувствуя слабость хозяина, нашептывала, соблазняла… Канро пытался ее усмирить, черпал дрожащими ладонями, но она утекала сквозь пальцы… вновь не подчинялась, а подчиняла, не питала его, не отзывалась. Сила и туман сплетались в единое целое, и под их покровом к ложу владетеля кралось безумие. Безумие смотрело печальными глазами и качало головой. — Ты слишком жаден, — говорило оно. — Жадность тебя погубит… Безумие грустно улыбалось и касалось его волос прозрачными ладонями. Оно хотело, чтобы он отпустил Анну. Отказался от той, что могла даровать ему безграничную силу… — Зачем тебе сила? — удивлялось безумие. — Зачем тебе власть? Ты помнишь, кем был когда-то? О чем мечтал? Чего хотел по-настоящему, к чему стремилась твоя душа? Канро не мог ответить на эти вопросы. Он честно старался, но проклятый туман скрывал воспоминания, путал их. Владетель знал лишь одно: Анну он не отдаст. Не позволит ей уйти. Не допустит, чтобы она дарила свое доверие кому-то еще.