Когда моя жизньРазбитым носом дышитКогда онаТечёт кровью по бёдрам,Убей меня –Это отличный выходУдарь меняХолодным ножом под рёбра… Она оборвала песню резко. Мне показалось, что в ней должно быть что-то ещё. — Что скажешь? — спросила она после паузы. — Не дождёшься. — Чего? — Не буду я тебя убивать. Говно идея. Хотя текст сильный, ты молодец. — С чего ты взял, что это мой? — Чужие так не поют. — Ты прав, мой. Всё-то ты видишь, всё-то ты чувствуешь, весь такой умный… Так какого чёрта ты тут? — Я уже говорил. — Да. Я тебе нравлюсь. Я помню. — Это проблема? — Ещё какая. Если бы ты просто хотел меня трахнуть, я бы тебе дала и разбежались бы. Пять минут потерпеть и свободна. Дольше терпела. Но тебе же не этого надо, да? — Не этого. — А больше у меня ничего нет. — У тебя есть ты. — Нет меня! — Лирания бросила гитару и вскочила с кровати. — Нет никакой чёртовой меня! Я мёртвая! — Не вижу медицинских оснований констатировать смерть, — пошутил я неловко. — Я в этом разбираюсь, поверь. — Знаешь, что, — сказала она решительно, — уходи. Ты хороший парень и крутой прем, но уходи. — Почему? — Я бы сказала, что ты мне не нравишься, добавила бы ещё каких-нибудь гадостей, но это будет нечестно. Ты мне нравишься. Но никаких отношений у нас не будет. — Принято, — пожал плечами я, но с места не сдвинулся. — Вот ты упрямый… Зачем ты так? — Если бы я делал только то, что мне разрешают, я бы не был премом. — Хорошо, — сказала Лирания. — Ты можешь остаться. Меня к тебе тянет, я перед тобой в долгу, я с тобой пересплю. Начнутся очередные мучительные, дико токсичные отношения, которых у меня хватало. Я буду презирать тебя, за то что ты такой добрый, презирать себя, за то, что тебя не достойна, мучить тебя истериками, мучить себя угрызениям совести, потом начну резаться, и все это будет набирать обороты до тех пор, пока ты не выдержишь и не пошлёшь меня ко всем чертям. После этого мы уже никогда не сможем смотреть друг на друга. Сейчас тебе кажется, что это не так, но поверь — результат гарантирован. Так что, остаёшься? Мне раздеваться? — Нет, если ты так настроена, — отказался я. — Я уйду. — И не пытайся больше за мной ухаживать, понял? — Принято, — бросил я через плечо, выходя из комнаты. Почему меня так тянет к надломленным? *** — Можно войти? Это я. — Заходи! — Шоня валяется на кровати в халате, волосы ещё влажные. — У вершков офигенные бритвы, знаешь? — она задрала к потолку ногу и придирчиво её рассматривает. — Мне, кажется, пока не нужно. Я потрогал подбородок. Девушка проводит по голени пальцем, проверяя качество эпиляции, халат сползает вниз, обнажая бедро так, что я отвожу взгляд. — Скажи, прем, почему ты решил, что я девственница? — Просто предположил. Угадал? — Ага. В точку. А знаешь, почему? — Рискну предположить, потому, что у тебя не было секса. — Не, почему у меня секса не было? Все же после установки импланта начинают, чего тянуть-то. — Почему? — Смеяться не будешь? — Постараюсь удержаться. — Когда я доросла до мыслей о сексе, то решила, что мой первый раз будет роскошным. Не торопливый перепих с озабоченным прыщавым девственником в драном модуле, а настоящий романтический трах с опытным нежным любовником на роскошной кровати в шикарной комнате. И чтобы в окне Средка, которая далеко внизу. Понимаешь? — Понимаю, — кивнул я. Я стою у окна и смотрю на Средку, точнее, на отражение девушки в стекле. — Меня даже «Поганкой» прозвали, потому что я никому не давала, и отшивать приходилось иногда жёстко. Но ты точно не девственник, кровать — лучше не придумаешь, комната — отпад, окно есть, Средка внизу. Сможешь быть достаточно нежным, чтобы не обломать мне мечту? — Приложу все усилия. Отражение в окне избавляется от халата, и когда я поворачиваюсь, то вижу, что её натуральный цвет — рыжий. — Только не спеши, я немного нервничаю… Я не спешу, я предельно нежен, и всё происходит наилучшим образом. *** Ночью не могу уснуть, стою на балконе своей комнаты и смотрю на город. Это далеко не самая высокая башня, но видно достаточно, чтобы задуматься — а что, я, собственно, собираюсь со всем этим делать дальше? Туман и неон сияют внизу, облака и луна вверху, посередине мерцают огни башен. Дмитрий прав — это красиво. Если смотреть из башен, а не с низов. Может быть, поэтому он поселился внизу — чтобы не терять из виду детали. А может быть, это было его ошибкой, потому что не видна перспектива. Не знаю. Я мало уделял внимания своему внезапному сыну, которого встретил уже взрослым и с которым мы так и не стали близкими людьми. Слишком разный жизненный опыт и слишком большой напряг. А теперь мне его чертовски не хватает. Я никогда не собирался жить в этом мире. Всего лишь очередная командировка. Когда Дмитрий выбрал его для себя, я и не подумал поинтересоваться деталями. А когда меня занесло сюда снова, мне стало пятнадцать или шестнадцать, в общем — не до того. Гормоны и всё такое. В этом главная проблема. Не в гормонах, это, я надеюсь, пройдёт. В том, что мне категорически не хватает информации. Я вижу куски картины, но не вижу целого. Вот, к примеру, кланы. Представительница одного из них сначала хотела меня убить, потом пригласила к себе, а теперь, может быть, хочет убить снова. Но какова их функция в городе? Падальщики? Черви, выедающие отмершие части мегаполиса и возвращающие материалы во вторичный оборот? Я могу сходу придумать полдесятка более рациональных методов. И что с их детьми? Этот вопрос меня до сих пор гложет — я, пусть и в сложной ситуации, отказал им в помощи. Это грузит мою и так много чем отягощённую совесть. — Братик Док? Ты тут? Нагма стоит в дверях балкона и таращит на меня заспанные гляделки. — Ты чего не спишь, колбаса? — Проснулась, всё не так, не поняла где я, испугалась. Пошла тебя искать, а тебя нет. — Вышел подышать, не спится. — Я лягу у тебя? — Ложись. Посидеть с тобой? — Пожалуйста.