— Это меня чрезвычайно радует; тем не менее я предлагаю вам хорошенько парламентарно подумать, что истинная действительность или действительная правда никогда не может быть просто рассказом или описанием. То, что вы тут знаете про меня, это, так сказать, маленький сноп света от фонаря. Позвольте мне только дней на восемь остаться у вас, и тогда вам засветит солнце, под лучами которого все темное просветлеет. Покорнейше прошу вашего разрешения представить вам здешнее общество! Прежде всего вот наша отважная фрау Розали Эберсбах. Потом… Он хотел перейти к другим, но фрау Розали оттеснила его: — Если что-либо делаешь, надо это делать правильно. Поймите меня! Я сама позабочусь о представлении. А для этого нам не надо никакого господина, который хотя и учен, но никак не может запомнить полного имени. — Ну, — обиделся он, — вы хотите, пожалуй, вспомнить все имена, которые носили с колыбели? Я назвал самое верное, и этого вполне достаточно! — Достаточно! Я бы этого не сказала! В обычном случае достаточно, да, но в случае представления, когда многое зависит от первого впечатления, это не может быть достаточным, — и, обращаясь к белой скво, она продолжила: — Итак, меня зовут фрау Розали Эбершбах, урожденная Моргенштерн, овдовевшая Лейермюллер, из Хаймберга, что в Саксонии, а это Юлиус, мой второй супруг и кузнечный мастер… И подобным же образом она перечислила всех переселенцев, потом пригласила жену вождя присесть. Скво охотно приняла это предложение, и вскоре между дамами завязался оживленный разговор, который по просьбе скво они вели очень тихо, потому что индейские женщины должны молчать в присутствии мужчин, даже когда те ни о чем не разговаривают. Такой момент, впрочем, наступил и сейчас. Вождь подсел к Хокенсу и долго, не говоря ни слова, мрачно глядел прямо перед собой. Индейская вежливость запрещала другим нарушать его молчание. Прошло с четверть часа, когда вождь, наконец, заговорил: — Пусть мой брат Сэм скажет мне, куда пошли Олд Шеттерхэнд и Виннету! — Они присматривают за нихора, чтобы при необходимости предупредить вас. — Тогда Сэм может мне рассказать, что произошло! И Сэм в немногих словах сообщил обо всем, что знал о миссии Шеттерхэнда и Виннету. Когда он закончил, Нитсас-Ини снова помолчал, затем произнес: — Завтра падет наказание. Мои белые братья готовы нам помочь? — Да, — ответил Сэм. — Ваши враги — наши враги, а наши друзья могут стать вашими. — Мы раскурим по этому поводу трубку мира. Он снял с шеи калюмет, открыл кисет с табаком и набил трубку. Раскурив ее, вождь поднялся, выпустил дым вверх, к небу, потом вниз, в землю, потом во все четыре стороны света и торжественно произнес: — Все собравшиеся здесь бледнолицые должны стать нашими братьями и сестрами, Я говорю это от имени всего племени навахо. Хуг! Собственно говоря, по обычаю следовало бы произнести длинную речь, но обстоятельства предписывали краткость. Вождь передал трубку Сэму, а сам уселся на землю. Старый Сэм встал, сделал шесть предписанных ритуалом выдохов и сказал: — Я пью священный дым и говорю от имени моих белых братьев и сестер. Мы станем навахо сыновьями и дочерьми, мы будем на их стороне в битве и в мире. Я сказал. Хуг! Он тоже сел и протянул трубку вождю, выкурившему ее до конца. Потом он выбил пепел и снова повесил трубку на шею, после чего сказал: — Завтра, прежде чем солнце поднимется высоко, прольется кровь убийцы и двух его друзей. — Думаешь, они к этому времени доберутся до нас? — спросил Сэм. — Они будут здесь. — Но они же не поскачут открыто, они будут прятаться. Нужно внимательно смотреть, чтобы увидеть их. — Я вышлю навстречу им двух воинов с орлиными глазами. Они сообщат мне, в каком месте они встретят негодяев. — Об этом можно легко догадаться. Они же пойдут по вашим следам и подъедут к тому месту, где стоит этот лагерь. Достаточно спрятаться где-нибудь поблизости, и они окажутся у нас в руках. — Мой брат сказал верно. Тем не менее я вышлю разведчиков, чтобы окончательно удостовериться, где расположились бандиты. — А если у тебя не будет на это времени? — Кто же мне сможет помешать? — Нихора. — Они мне не помешают, напротив, помогут схватить убийц. Убийцы окажутся между нихора и нами. Нихора погонят их на нас. — Хорошо бы, если так. — А почему нет? — Мне кажется, Олд Шеттерхэнд думал по-другому. — Но ведь он уехал как раз для того, чтобы предупредить нас! — Не уверен, может, это было только отговоркой. Нитсас-Ини на несколько мгновений задумался, а потом спросил подавленным голосом, ибо уже почти провидел истину: — Может быть, он полагает, что нихора не пойдут прямо к нашему лагерю? — Думаю, что это именно так, — столь же тихо ответил Сэм. — И все это из-за вас? — Думаю, да, хотя Шеттерхэнд ничего не говорил. — Он смолчал, потому что среди моих белых братьев есть люди, которые могут испугаться, — сделал вывод Нитсас-Ини. Подошел Вольф. Усаживаясь сбоку от вождя, он услышал последние, тихим голосом сказанные фразы и возразил Сэму: — Здесь вы не правы. Нихора не придет в голову тратить свое время, чтобы ловить вас снова. Единственно верное, что они могут сделать и что они непременно сделают, так это нападут на нас, и только одержав победу, они смогут заняться и вашими душами. — Ваша точка зрения не столь беспочвенна, если не ошибаюсь, — заметил Хокенс, — однако мы находимся у них в тылу, а старое, испытанное правило гласит, что тыл во всех случаях должен быть безопасным. — Я же говорил, что Шеттерхэнд и Виннету даже не знают, где они оказались! Нихора отделили нас от них, потому трудно посоветовать им что-либо хорошее. Чтобы слова его стали выразительнее, он заговорил громче, и все их услышали. Так получилось, что и Сэм невольно повысил голос: — А я повторяю сказанное: для Виннету и Олд Шеттерхэнда нет ничего невозможного. Они всегда знают, что нужно делать. — Но бывают и иные ситуации. — Не для этих двоих. Они и теперь знают, зачем уехали и почему мы должны стоять лагерем именно в этом месте. И вдруг из-за ближайших деревьев послышался низкий мужской голос: — Ты прав, Сэм! Всегда нужно отстаивать честь и доброе имя своих друзей. Мы, впрочем, действительно очень хорошо знали, что и почему делали. Эти слова произнес Олд Шеттерхэнд. Подойдя ближе, он пожал руки навахо, Вольфу и белой скво, а потом обратился к вождю: — Почему мои братья не выставили часовых? Правда, бояться было нечего — мы с Виннету отправились вперед, но об осторожности забывать нельзя. Он нисколько не удивился, что навахо оказались здесь. Так же вел себя и Нитсас-Ини. Он знал, что Олд Шеттерхэнд брал с собой его сына Ши-Со. Почему же теперь с ним не было юноши? Отцовское сердце так стосковалось по сыну, что он едва сдерживался, чтобы не спросить. Однако он, воин и вождь, не позволял прорваться своим чувствам наружу. Белая скво, увидев Шеттерхэнда, вскочила. Но и она не осмеливалась задать ему вопрос. Глаза ее несколько мгновений вглядывались в темноту, потом вдруг она сорвалась с места с громким, торжествующим криком: «Ши-Со, звезда моя!» Присутствующие сидели, не говоря ни слова. У вождя было совершенно неподвижное лицо, словно он превратился в каменную статую. И только минут через десять во тьме послышались легкие шаги. Скво вела своего сына за руку. Когда она вошла с ним в круг света, спокойно уселась на прежнее место. Ши-Со подошел к отцу и протянул ему руку. Вождь внимательно смотрел на сына, разглядывая его молодое и сильное тело, его свежее лицо с интеллигентными чертами. В какой-то миг глаза его загорелись радостной гордостью, а потом лицо его снова стало непроницаемым, как и прежде. Он не схватил протянутую руку сына, а сделал вид, будто совершенно не увидел ее. Ши-Со повернулся и опустился на землю возле Адольфа Вольфа. Обижаться на отца ему и в голову не пришло. Он знал, как любит его отец, но помнил он и законы племени, поэтому уже сожалел о протянутой руке. Он сделал это только потому, что приехал из Европы: обычаи его родины не позволяли этого делать. Он был юношей и в присутствии мужчин не мог делать ничего, что не было настоятельной необходимостью в данном положении. Олд Шеттерхэнд с довольной улыбкой наблюдал за этой сценой. Он знал, что в этом семействе гнездится больше любви и счастья, чем у многих белых пар, проявляющих на людях кучу внимания и нежности, но, оставшись вне поля зрения чужих глаз, живущих, как кошка с собакой. — Мой брат Шеттерхэнд был в нашем лагере? — спросил вождь. — Нет. Если бы я был там, то едва ли вернулся. А Нефтяной принц с Батлером и Поллером? — Были. — Вы дали им оружие и снаряжение? — Да. — Они говорили, что вместе с нами ехали и вместе с нами попали в плен к нихора, а потом им удалось убежать? — Точно так. Откуда мой брат знает все это? Может быть, он говорил с тремя убийцами? — Нет, — ответил Олд Шеттерхэнд. — Я просто предположил. Этим убийцам нужно было оружие, значит, они обязательно должны были обратиться к вам. Да даже имей я время, мне бы не пришло в голову скакать к прежнему вашему лагерю, потому что к вечеру я узнал, что вы его оставили. — От кого? — Мне сказали это собственные глаза. — Уфф! Так ты нас видел? — Да. Я сидел на высоком дереве, выслеживая нихора, когда увидел, как вы едете по другому берегу. — Так, может быть, и нихора нас видели?