Удивительно приятно проснуться и осознать, что у тебя ничего не болит. Такое с ним бывало в детстве, а после того как в одном из первых сражений его сбил рейтар на огромном коне, больше не повторялось. Он помнил это до сих пор. Рейтаров было совсем немного, лучников в три раза больше, но кавалеристы разбили их в пух и прах. Это был последний раз, когда он видел лучников в открытом поле. В осадах они были еще нужны, а в чистом поле… уже тогда их век закончился. В то ясное теплое утро он получил повреждение, когда рейтар в сверкающих латах на огромном рыжем коне врезался в него с хрустом и грохотом и поскакал дальше, разбрасывая других лучников и даже не заметив столкновения. С тех пор плечо и предплечье не давали ему спать на левом боку. Это было давно, позже добавились последствия других ранений – боль от них то затихала, то возобновлялась. Одной из последних, недавних, зимой, была рана в голень. Почти в стопу. Из-за нее он хромал. Но сегодня утром ни она, ни плечо не беспокоили солдата. Он лежал в теплой кровати, на простыне со следами от клопов, но даже эти насекомые не смогли разбудить его ночью, потому что у него ничего не болело и он прекрасно спал. Вдалеке ударил колокол. Внизу, в харчевне, кто-то ронял посуду со звоном, ругался. Вставать не хотелось, хотелось лежать, но снова прозвонил колокол. Для утренней службы было поздновато. Волков нехотя сел на постель, и нормальная жизнь вернулась к нему. Плечо заныло. Он дохромал до двери, открыл и крикнул: – Ёган! – Да, господин, иду. Ёган был тут. – Бродяги разбежались? – Ага, еще до зори, в село пошли. – Ты ж говорил, они в монастырь идут работать. – Ага, в монастырь. Но после похорон. Сегодня в Большой Рютте похороны. – А кого хоронят? – не понял спросонья Волков. – Как кого? Коннетабля и его людей, которых дезертиры порубили. Весь народ туда пошел. Думают, раз коннетабля хоронят, то кормить будут. – Дьявол, совсем из головы вылетело. Надо съездить отдать должное. Мальчишка был храбрый, и один из стражников, можно сказать, мне жизнь спас. – Умыться? Завтракать и лошадей седлать? – И еще руку перетянуть, бинты ослабли, и смазать мазью нужно. – Все сделаю, господин. – Он было уже пошел, но остановился. – Ах, да, чуть не забыл, трактирщик передал вам… Ёган показал арбалет. Солдат сразу понял, почему трактирщик пытался его оставить себе. Он как был, в исподнем спустился и взял арбалет в руки. Это было не оружие, а произведение искусства. – Сам он, конечно, передать мне его не захотел, – заметил солдат, разглядывая арбалет. – Теперь ясно, почему он собирался его припрятать. – Ага, лежит вон, в хлеву воет. – Воет из-за того, что арбалет пришлось отдать? – Да нет, из-за сына. Я ему сказал, что коня-то мы нашли, а его сынка – нет. Сынок его сгинул, вот он и воет. – Как бы он там не удавился в хлеву. – Не удавится, у него еще два сына есть и две дочери. И еще трактир. Кто ж от такого богатства удавится? Ёган ушел распорядиться насчет завтрака и воды. Солдат сидел на кровати и держал в руке удивительно красивый арбалет. На нем не было ни орнаментов, ни узоров, только великолепие совершенных форм. Ложе из желтого, твердого и легкого дерева зашлифовано до гладкости стекла. Волков не знал, что это за порода. Легкая и тонкая направляющая, колодка из каленой, клепаной стали, болты и клепки тоже каленые, намертво стягивающие плечи. А сами плечи… он таких не видел, но знал, что они называются рессорой. Три тонкие кованые пластины были стянуты в одну огромную силу. Зажим для болта, спуск, механизм натяжения, ручка. Все было совершенно. Вошел Ёган. Волков протянул ему оружие: – Возьми. Попробуй натянуть. – Чего? За веревку тянуть? – За веревку, – сказал солдат с усмешкой. – А как? – Как хочешь. Ёган взял арбалет и попытался натянуть тетиву. С таким же успехом он мог бы попытаться натянуть оглоблю. – Руки режет. Не могу. – Хороший арбалет, – сказал солдат, – специально бить броню сделан. Из таких рыцарей убивают. Он взял у слуги оружие и одной рукой, при помощи ключа, натянул арбалет. Это было несложно. – Хорошо, сейчас я вас перевяжу, а вы есть будете. А я коней пойду седлать. – Болты мне найди. – Это что такое? – Стрелы для арбалета. Должны быть в вещах дезертиров. – Хорошо. Волков сел на кровати, а Ёган стал снимать бинты. – Не знаю даже, как сказать, – начал он. Солдат сразу подумал, что речь пойдет о деньгах. – Так и говори. – Трактирщик просит шесть крейцеров и восемь пфеннигов. – Это за что еще столько денег? – удивился Волков. – Можно подумать, я тут на серебре ем. Его пиво – это помои. Он его бесплатно должен разливать. – Не знаю, мне пиво нравится, я к такому привык. Но деньги он не только за пиво просит, а за овес для коней. Говорит, что кони наши овса на крейцер в день съедают. И вам, говорит, еду отдельно готовят. Вы мужичьей едой брезгуете. И в комнате спите, и на простыне, вот и набежало. – Врет, паскуда, – беззлобно сказал Волков, – не могут четыре коня овса и сена на крейцер в день съедать. – Это точно, пфеннигов семь, не больше, – согласился Ёган. – Значит, сына потерял, лежит в хлеву, воет, а про деньги помнит? – Ага, он у нас такой, про деньги всегда помнит. – Ничего, не удавится, дай ему пять крейцеров, а если начнет ныть, напомни, что он арбалет хотел у меня украсть. – Напомню. Ёган прибинтовал плечо и руку к телу. – Не туго? – спросил он. – Хорошо, – ответил солдат. Ёган заметно мялся. Что-то хотел. – Что? – спросил солдат. – Я вот думаю, если мы сейчас на кладбище поедем, можно мне какую-нибудь рубаху из дезертирских надеть, а то моя больно ветхая, а там люди будут… – Люди? Ну надевай. – А можно мне ту, кожаную? Ту, в которой дезертир был убит. Тот, чьи сапоги я ношу. – Кожаную? Зачем тебе кожаная? Эту рубаху под кольчугу надевают. – Значит, нельзя? – Ты знаешь, сколько такая стоит? – Красивая она – наверное, талер. – Да, талер она и стоит, если брать у маркитантки. А если у мастера, то и все два. – Ну, ясно, – вздохнул Ёган. – Ты объясни, зачем она тебе?