– А мне показалось, что пустых домов больше, чем шесть. – Конечно, больше. Многие съехали. Вольные уехали отсюда на север. Несколько семей. А из крепостных кто-то в Большую Рютту перебрался. Так они и ехали. Шел дождь. У солдата болело плечо, а Ёган болтал без умолку. А дорога больше напоминала две неглубокие канавы с водой. С одной стороны, справа, дорога поросла кустарником и редкими пучками орешника. С другой стороны редколесье, на долгие мили залитое огромными лужами, попросту стало болотом, только с деревьями. Солдат накинул капюшон, дождь не прекращался. – Староста, почитай, каждый день хоронил людей. Похоронит ребенка, а потом, глядь, и мать этого ребенка слегла. Опять могилу копай. С таких семей поп, дай Бог ему здоровья, под конец за отпевание и деньги уже не брал. У людей и денег уже не было, семьи вымирали, – бубнил Ёган. – А потом вроде все на лад пошло. Даже свадьбы играть стали. И тут новая напасть. – И что за напасть? Дезертиры? – Не, дезертиры на юге лютуют. Вчерашние – так это у нас первые были. Молодой барон пропал. – Как так? – На войну поехал и пропал. Солдаты, что с ним были, вернулись, а он – нет. Ранен был. Поехал, наверное, домой, а по дороге его дезертиры убили где-нибудь. Такое иногда случалось. Дестриэ, рыцарский конь, мог стоить огромных денег, доспехи тоже. Раненый рыцарь – желанная добыча для бандитов. – У него, наверное, был хороший конь? – сказал солдат. – У него было два коня. Говорят, что одного из них он купил за двенадцать имперских марок. Я даже не знаю, сколько это денег. – Это примерно пятьдесят коров, – прикинул Волков. – Пятьдесят?! – ужаснулся Ёган. – Примерно. Может, больше. Я точно не знаю, почем у вас тут коровы. – Моя худоба крейцеров на сорок потянет. – Ну, тогда он еще больше отдал за своего коня. – С ума сойти. А вдруг такого коня убьют? – Дестриэ – это турнирные кони, их редко убивают на турнирах. А в бой на таких только герцоги и графы идут. У них на много таких коней денег хватит. Волков переехал с одной стороны дороги на другую, чтобы избежать огромной лужи. И увидел то, что они искали. Ёган продолжал говорить что-то про коров и коней, когда солдат его окликнул: – Стой. – Лошади встали. – Видишь? – спросил солдат. – Нет, а чего? Ёган, скорее всего, и правда не видел, а вот у Волкова глаз был наметан. Он такие картины видел сотни раз. Всю сознательную жизнь смотрел. – Не видишь? – Нет, а чего видеть-то? – Вон, – солдат указал вперед, – копыта из канавы торчат. – Где?.. А-а, вот она, наша коняга. Ёган проехал вперед шагов тридцать и спрыгнул с коня, Волков двинулся за ним. Полузатонувший труп лошади лежал в придорожной канаве, только ноги торчали в сторону дороги. Дорогой конь был убит. Какое-то животное вырвало ему кусок из шеи. Ёган встал руки в боки и со знанием дела заявил: – Волки. – Где ты видел, чтобы волки нападали на всадников, да еще такой кус из шеи могли вырвать? А почему дальше жрать не стали? Или волк один был? Да один бы никогда не напал. – А кто ж тогда? Медведь? – Не знаю. А у вас тут медведи водятся? – Не видал, – признался Ёган. – Кабаны – да, лоси опять же… – Ты где-нибудь видел, чтобы лоси грызли лошадей? – спросил Волков и, оглядевшись вокруг, добавил: – Интересно, а куда парень делся? И следов никаких. – Да какие тут следы? Все утро дождь льет. Хотя стоп, вот след. – Ёган остановился. – Вот еще… Босые ноги… Солдат тоже увидел отпечатки босых ног на глине. – А парень босой уезжал? – Не, они босые не ходят. – Кто – они? – Ну, они, семейство трактирщика. – А не помнишь, в чем он был? – Не помню. Может, в чунях, может, в деревяшках. Но не босой точно. Волков слез и чуть прошелся подальше в редколесье. Следы терялись под водой, которой было залито все вокруг. Ёган стал орать, звать малого, но все было тщетно. Никто не откликнулся, и следов они больше не находили. Было тихо, сыро и безлюдно. – Ты с коня седло сними, – сказал солдат. – Седло ламбрийской работы. – А то как же, че ж бросать такую вещь дорогую. Я бы подковы отодрал, да инструмента нет. А подковы-то хорошие. Наш кузнец за такую работу крейцер попросит. Волков смотрел, как Ёган ловко снял седло с мертвой лошади, которая к тому же была полупритоплена. «Из него вышел бы неплохой солдат, – подумал он, – из крестьян всегда солдаты получаются лучше, чем из городских». Наконец, вымазавшись в глине, Ёган вытянул седло из-под лошади и отмыл его в луже. – Красивое, – заметил он. – Ламбрийское. У них все красивое. – А почему так? – Не знаю, – ответил солдат. – У них всегда все красивое. Наверное, земля такая. – Какая? – Ёган залез на коня и поместил седло позади себя. – Вы там были, господин? – Бывал. – И как там? – Там красиво. Горы, долины, дожди, много солнца, много рек. Все растет, все цветет. День-два пути до моря. – Прямо рай там. – Прямо рай, – согласился солдат. – А города один богаче другого. И все время воюют между собой. – А чего воюют? Чего хотят? – Не знаю. Благородным всегда чего-то не хватает. То земель, то денег. Так, за разговорами, они доехали до монастыря. Широкий, приземистый, со старыми стенами. Монастырь был, как говорится, намоленный. «Стены толстые, но не высокие, локтей двадцать. Башен нет, рва нет. Ворота дубовые, на железной петле, но петли в кладке ходят. Три-четыре удара бревном – ворота вывалятся, хотя останутся целыми. Две сотни еретиков за два часа взяли бы этот монастырь, а они монастыри любят. В них всегда есть чем поживиться», – размышлял солдат. У ворот, на бревнах и пеньках, сидели люди. В основном бабы с детьми, но были и мужики. Все хворые и один увечный, с замотанной в окровавленную тряпку рукой. Его поддерживал мальчишка. Ёган спрыгнул с коня и постучал в дверь, открылось небольшое окошко. – Моему господину нужно к брату-лекарю, – сказал он. Ворота распахнулись, и солдат въехал во внутренний двор монастыря. Толстый монах закрыл за ними ворота. – Отец, а когда отец Ливитус посмотрит раны моего господина? – спросил слуга у монаха. – Братья трапезничают, – сообщил тот, – а после будет молебен, а после он вас примет. До вечера примет. – Мы приехали из Рютте, нам бы до вечера обратно успеть. Может, позовешь отца Ливитуса? – заискивающе произнес Ёган. – Сын мой, сюда все приезжают издалека. Всем нужен то отец Ливитус, то брат Иорис. А у нас сейчас трапеза, а затем молебен, – монотонно и пискляво бубнил монах. – Хотите, станьте под навес и ждите. Я и так пустил вас внутрь, хотя все страждущие ждут за воротами.