Побежал и Ричи. В двух кварталах от школы наткнулся на брошенный кем-то велосипед, не долго думая вскочил на него, и помчался дальше, вниз по холму, к шоссе, к «Жемчужине»... У самого подножия холма дорога была перегорожена двумя машинами полицейского участка Сан-Селестино; рядом, собравшись в кружок и о чем-то разговаривая, стояли копы — Ричи заметил, что поверх обычной униформы на них были одеты пухлые черные бронежилеты, а в руках помповые дробовики. Увидев летящего прямо на заслон мальчишку на велосипеде, полицейские закричали, замахали руками, приказывая остановиться. При других обстоятельствах он бы и остановился, но не сейчас. — Черта с два, — пробормотал Ричи, закусив губу и чувствуя, как сердце колотится где-то в горле. — Пацан, стой! Дорога закрыта! Стой, тебе говорят! — Заворачивай, заворачивай!!... — Осторожно, он... В последний момент, когда велосипед проскочил в зазор между автомобилями, Ричи не выдержал и заорал сам. Вслед ему раздались крики, один из полицейских пальнул в воздух, но он мчался дальше, ничего не слыша из-за гудящего в ушах ветра. Ричи и сам толком не знал, что будет делать, если отель окажется захвачен, и как сможет помочь родным, и старался об этом не задумываться. Может, это просто неудачное совпадение, уговаривал себя он, может у всех троих одновременно оказались выключенными мобильники, а телефонного звонка они не слышали? Уже совсем недалеко от дома Ричи увидел еще один заслон на шоссе и все его надежды пошли крахом. Это был даже не заслон, а блокпост, сооружение из больших камней и мешков с песком, перекрывшее дорогу от одной обочины до другой. Еще за сотню, а то и больше, метров от него Ричи пришлось сбавить скорость, чтобы объехать замершую посреди шоссе машину со все еще мигающим маячком на крыше. Возле нее, лицом вниз, в уже начинающей подсыхать луже темной крови лежал полицейский. Второй сидел на месте водителя, уронив голову на грудь. Ричи усилием воли заставил себя продолжать крутить педали, не поворачивать назад... В следующее мгновение он понял, что повернуть ему уже не дадут. На блокпосту в его сторону поворачивал дуло тяжелый пулемет, а по обеим сторонам от него встали, целясь из маленьких автоматов «оса», трое ортунгайских боевиков. Чувствуя, что ноги стали как ватные, Ричи остановился, слез с велосипеда и поднял руки. Один из ортунгайцев что-то крикнул на своем языке — странной смеси делисийского и какого-то из мганских диалектов. — Я... я не понимаю! — крикнул он в ответ по-североимперски. — Иди сюда! Держи руки над головой и иди сюда! Побежишь — убьем! — боевик перешел на тот же язык, и для пущей убедительности помахал в воздухе автоматом. — Хорошо, я иду! Не стреляйте! От страха у него кружилась голова, и прошибал пот; еле чувствуя горячий асфальт под ногами, Ричи медленно приближался к блокпосту и уже мог разглядеть вблизи грим на лицах чернокожих, когда сзади послышался гул мотора. Расслабившиеся было ортунгайцы снова вскинули оружие. — Стой! — приказал один из них Ричи. — Встань на колени и держи руки в воздухе. И не двигайся! Он подчинился. Автомобиль, судя по звуку, затормозил в нескольких метрах позади, хлопнула дверца. Ричи, пользуясь тем, что сейчас внимание сосредоточено не на нем, немного повернул голову и скосил глаза... Выйдя из своего старого «мадано», к блокпосту шагал Даниэль, белый как полотно, с расширившимися от страха глазами. Держа руки над головой, он что-то быстро говорил по-ортунгайски. Боевики переглянулись, потом тот, что был за пулеметом, встал, и перескочив через мешки с песком, пошел ему навстречу. Что-то спросил. Даниэль остановился, заискивающе улыбаясь и не переставая тараторить. Ричи даже не понял сперва, что в потоке непонятных слов вдруг прозвучало «ложись!» по-парадиански. Рука Даниэля плавно скользнула во внутренний карман пиджака, а обратно появилась, уже сжимая пистолет, и только тогда Ричи сообразил, что от него требуется. Время будто замедлило свой ход; он упал, перекатился на спину и увидел, как пулеметчик заваливается назад, раскинув руки. Разом ставший сосредоточенным и спокойным Даниэль открыл огонь по опешившим солдатам Армии духов, что остались на блокпосту. Один из них схватился за грудь и рухнул, исчезнув из поля зрения. Даниэль прицелился в другого, но тут же вскрикнул и выронил пистолет, прижав окровавленную кисть к животу. Над наваленными друг на друга мешками вырос еще один боевик, которого ни Ричи, ни Даниэль, до этого не заметили. Боевик улыбался, вскидывая винтовку с оптическим прицелом. Ричи бросился к лежащему в паре метрах от него пистолету, и в этот момент произошло две вещи сразу — Даниэль закричал «Ричи, не надо!», и пуля, выпущенная снайпером, с визгом ударила в рукоять и отшвырнула пистолет в сторону. Он глубоко вздохнул, закрыл глаза и поднял руки вверх. Удар приклада в спину сбил Ричи с ног, а в следующее мгновение ему в висок ткнулось дуло автомата. Он скрипнул зубами от боли; ортунгаец, что-то рыча на своем языке, уперся коленом между его лопаток, не давая пошевелиться. Было трудно дышать. Раздался топот нескольких пар ног, потом глухие звуки ударов. Первые несколько секунд Даниэль сносил их молча, а потом вдруг закричал; Ричи рванулся, но оседлавший его боевик схватил мальчика за волосы и приложил головой об асфальт. От боли потемнело в глазах. Тем временем избиение продолжалось, крик Даниэля резко оборвался после очередного удара. Раздался звук передергиваемого затвора, а через секунду резкий окрик. Ортунгайцы о чем-то заспорили. Ричи рывком подняли с земли. — Подними его! — приказал снайпер на плохом парадианском, указывая на Даниэля, который лежал, скорчившись, в позе зародыша, с залитым кровью лицом. Нос сломан, видимо, от удара приклада или тяжелого армейского ботинка, очки разбиты. Он дышал тяжело, с хрипами. — Черт... Даниэль, ты как? Ты меня слышишь? — срывающимся голосом пробормотал Ричи, опускаясь возле него на колени. — Не говорить с ним. Подними его. — повторил снайпер. — Ты тупой? Подними его и веди вниз. В большой дом. Быстро! Ричи попытался было выполнить приказ, но тут один из боевиков, улыбаясь, шагнул к Даниэлю и наступил на его простреленную кисть. Тот снова закричал и закашлялся, в горле булькала кровь. Снайпер что-то рявкнул по-ортунгайски и мучитель, не переставая улыбаться, убрал ногу и отошел. — Ну, подними его! Пошел! Ричи снова попытался поднять Даниэля, забросив его руку себе на плечо, но удалось это только со второй попытки. Он не был слабаком, да и худощавый Даниэль весил немного, но сейчас он безвольно висел на плече у Ричи, еле переставляя ноги, пока они спускались к пляжу. Сзади, держа автомат наперевес, шел один из боевиков. Когда Даниэль, сплевывая кровью, попытался что-то сказать мальчику, охранник ткнул его в спину прикладом. Двери домика дяди Антонио были распахнуты настежь, и Ричи успел заметить, что внутри царит разгром. У дверей «Жемчужины» несли караул двое боевиков, еще несколько заканчивали сооружать укрепленную огневую точку из мешков с песком, которые они перетаскивали с одного из катеров, застывших у берега. Чуть поодаль в песок был воткнута длинная металлическая балка. Конвоир о чем-то быстро переговорил со стоящими у дверей ортунгайцами. Один из них смерил пленников презрительным взглядом и мотнул головой, приказывая заходить внутрь. Втащив Даниэля в холл «Жемчужины», Ричи огляделся. В столовой, окна которой наполовину были завалены мешками, он увидел с полтора десятка боевиков — некоторые за столами, некоторые прямо на полу, привалившись спиной к стене и положив автоматы на колени. Большинство молча и сосредоточено ело — и, конечно, не привезенные с собой пайки. Над ближайшим к двери столом склонились, разглядывая карту города на светящемся экране ноутбука, двое — один огромный, с блестящей, как шар, лысой головой, в камуфляже; другой тоже высокого роста, но худой, с заплетенными в дредлоки волосами, в черном костюме и зеркальных солнечных очках. С ним-то и заговорил конвоир, почтительно отдав честь. Костюм слушал, печально покачал головой, потом взял со стола трость и цилиндр (тут Ричи наконец понял, что перед ним шаман Черной мистэри) и вышел к ним в холл. — Ты — сын хозяев этой гостиницы? Вопрос был задан негромким, мягким голосом, на чистом парадианском. Видимо, на лице Ричи отразилось удивление, так как шаман пояснил: — В молодости я учился в университете Рэйес-сити. Мы не дикари, как вам рассказывают. Итак, ты — сын хозяев гостиницы? — Да. Мои родители живы? — Они живы и беспокоятся о тебе. Скоро ты сможешь их увидеть, а пока, пожалуйста, отвечай на вопросы. Кто этот человек? — шаман брезгливо ткнул тростью в грудь Даниэля, почти потерявшего сознание от боли и потери крови. — Парень моей сестры. Даниэль. — Я вижу, тебе тяжело его поддерживать. Можешь опустить его на пол. — Я... не устал. — выдавил из себя Ричи, хотя на самом деле он выбился из сил, стараясь не дать другу упасть, и сам с трудом держался на ногах. — Не ври, — все так же мягко сказал шаман, и отдал приказ по-ортунгайски. Конвоир подхватил Даниэля под руки и усадил около стены. — Икенна сказал, что он убил двоих наших бойцов. Это так? Ричи кивнул. Шаман снова сокрушенно покачал головой. — Плохо. Ладно... Иди наверх. Твои родители и сестра в номере номер семь. Но сначала отдай свой мобильник. Он выполнил приказ. Потом спросил: — Вы убьете нас? — Нет, если нас не заставят сделать это. Иди. Ричи сделал шаг к лестнице и остановился. — Даниэля ранили... — он секунду поколебался и добавил: — ...господин. Он истечет кровью, если... Шаман пожал плечами. — Никто из моих людей не станет оказывать ему помощь. Я надеюсь, твоя мать или сестра сумеют перевязать его. Давай, мальчик, беги к родителям. Скоро я зайду и поговорю с вами. Икенна! Выслушав приказ по-ортунгайски, конвоир грубо поставил Даниэля на ноги (тот застонал от боли) и потащил вверх по лестнице. Ричи хотел было помочь, но Икенна что-то сердито проворчал и оттолкнул его, знаком приказав идти вперед. Охранник у седьмого номера (еще по одному стояло у шестого и пятого), долго возился с замком, тихо ругаясь себе под нос, пока не смог наконец открыть дверь. Ричи чуть ли не влетел в комнату, и его тут же заключили в объятия родители и сестра. — Ричи! Ричи, как ты?.. — Они тебя не тронули, сынок? — Погоди... это кровь! У тебя вся рубашка в крови! — Я в порядке! — чуть ли не выкрикнул он. — Па, ма, Сильви, успокойтесь! Это не моя кровь. Это... В этот момент Икенна втолкнул в номер потерявшего сознание Даниэля, и Сильвия, испуганно вскрикнув, бросилась к распростершемуся на полу парню. Дверь захлопнулась. — Его надо перевязать, — сказал Ричи, опускаясь на колени рядом с сестрой, которая плакала и умоляла Даниэля очнуться. — Они ему ладонь прострелили. Ма, можно что-то...? Анетт быстро оторвала полосу ткани от простыни. — Подвинтесь-ка, — сказала она, отстраняя детей. — Сильвия, дорогая, успокойся... Ричи, оторви, пожалуйста, еще пару лоскутов. Леон, воды. Пока Ричи возился с простыней, Леон притащил из угла комнаты наполовину полный бак от кулера, который им оставили ортунгайцы. Анетт, смочив лоскут водой, аккуратно вытерла и перевязала руку Даниэля, отерла кровь с его лица. — Помоги его поднять, — попросил сына Леон, и они вместе осторожно положили Даниэля на кровать. Сильвия присела рядом, гладя его по волосам, по щеке, что-то шептала на ухо, просила очнуться. — За что они его? — тихо спросил Леон. — Он что, напал на одного из этих... — он осекся, — на них? — Застрелил двоих, — так же тихо ответил Ричи. — Наверху, на шоссе. У них там такая баррикада... то есть, ну, как здесь, мешков навалили... Отец покачал головой. — Тихоня-тихоней, а тут вот взял и застрелил... Зря это он, конечно. Тех, кто не сопротивлялся, когда они напали, пальцем не тронули. А Тони вот тоже, героем решил стать... У Ричи екнуло сердце. — Что, что с ним случилось? — Леон нахмурился еще сильнее и опустил голову. — Па, ну? Что произошло? Он жив? — Он стал стрелять по ним, — сказала Анетт и обняла Ричи за плечи. — И его ранили. Я пыталась как-то помочь, но... — она всхлипнула, но сдержала слезы. Ричи ошеломленно смотрел на нее, потом перевел взгляд на отца. — Три пули в грудь, — мрачно сказал Леон. — Полчаса назад Тони умер. Я же ему, дураку, кричал, мол, брось пушку. Так нет... — Мы пытались положить его на кровать, — добавила Анетт, — Но куда нам... и он прямо на полу... — Он здесь?.. Отец указал на другой конец комнаты. Там, у самой стены, были, как показалось Ричи вначале, навалены одно на другое несколько одеял. И лишь подойдя ближе, он различил под ними контуры человеческого тела. Упав на колени (вдруг закружилась голова), Ричи отбросил одеяла в сторону. Глаза дяди Антонио были закрыты, лицо спокойное и бледное, на губах даже, кажется, застыла усмешка. Цветастая рубашка обожжена и продырявлена на груди, мокрая от крови. Родители что-то говорили, звали Ричи по имени, но он не слышал их.