«Хочу», – отвечают ее глаза. Санни нет смысла отказываться от этой ночи. Она не хочет останавливаться. – Если что, ты можешь меня ударить, Франки, – шутит он. – Я могу ударить тебя сейчас, – смеется Санни. И больше они не говорят ни слова. Ее рыжие волосы на подушке – словно огненный ореол. В широко открытых глазах Санни – целое небо. И Дастин тонет в этом небе. Весь, без остатка. Это небо – его. Жаркие прикосновения. Закушенные губы. Железные объятия. Ласковые касания. От поцелуев Дастина на животе девушки остается чуть влажный след, а кожа покрывается мурашками. От настойчивых касаний Санни Дастин сильнее сжимает в кулаке ее волосы. Обоим становится душно, и на коже блестят капельки пота. То нежность – легкая, как дуновение южного ветра, то страсть – алая, словно кровь на белоснежных лепестках подснежников. Санни и Дастин без ума друг от друга, без ума от своего неба – одного на двоих. Под его загорелой кожей – крепкие мышцы. Санни чувствует их – теперь она может касаться Дастина так, как захочет, там, где хочет. Ее глаза закрыты, но его образ перед ее глазами. А еще она слышит плавную музыку – сначала она доносится издалека. Но потом становится все громче и громче, все настойчивее, объемнее, ярче, и, в конце концов, обрушивается на них обоих. Накрывает с головой, погребает под собой – так, что не хватает кислорода. Санни хочет крикнуть, что она любит его, любит своего Дастина, но не может этого сделать. …И наступает тишина. Из музыки остается только их сбивчивое дыхание и биение сердец – в унисон. Дастин прижимает Санни к себе – ее волосы теперь покоятся на его груди, и издалека кажется, будто это огненная рана на сердце. Девушка медленно гладит его по щеке, пряча лицо. Они приходят в себя. – Ты плачешь? – вдруг тихо спрашивает Дастин. Ему кажется, что на разгоряченную кожу попало что-то влажное. – Эй? – Нет, – глухо отвечает Санни, не поднимая головы и еще плотнее прижимаясь щекой к его груди. – А что тогда?.. Она перебивает Дастина. – Тш-ш-ш. Я хочу послушать его. – Кого? – шепотом спрашивает Дастин. – Твое сердце. – Надеюсь, это не сопли, – ворчит Дастин. – Ты такой дурак, – Санни умудряется укусить его. – Тихо, пожалуйста. И они лежат обнявшись под светом задумчивой луны, серебрящей кровать и спину Санни. Им хорошо вдвоем. «Я люблю тебя». «Пожалуйста, будь со мной». * * * В который уже раз Лилит оказывается в шикарной квартире Октавия. Ей привычны эти стены, окна и мебель, и она знает, где и какая комната расположена, но она силой воли заставляет себя не думать о том, что однажды могла бы оказаться настоящей хозяйкой этого дома. Фантазии рвутся наружу, но Лилит отлично понимает, что ей не стоит так утопать в иллюзиях. Реальная жизнь мало похожа на мечты, даже самые искренние. Чтобы ей стать хозяйкой этой квартиры, то есть женщиной Ричарда, должно произойти чудо. Лилит росла в католической семье, но в чудеса не верит. Она верит только в себя. И сейчас просто наслаждается моментом. Она сидит в кресле – сегодня Лилит женщина-вамп. На ней кроваво-красное обтягивающее платье с декольте, собранные в элегантный пучок волосы, эффектный макияж – чего стоят алые пухлые губы. В ее руке – ногти под стать платью тоже красные – бокал вина. Сухого, с горчинкой и невероятным ароматом. Такое вино жалко пить – оно пахнет лучше, чем духи. Лилит чувствует себя девушкой из высшего общества – она сроднилась со своей ролью. И понимает, что ничем не отличается от настоящих светских леди, чьи наряды стоят столько, сколько стоит аренда квартиры за несколько месяцев. Она – такая же. Просто у нее нет столько денег. Лилит чувствует себя достойной. Ричард тоже пьет вино и разговаривает по телефону у барной стойки с мягкой серебристой подсветкой – это единственное освещение в гостиной. Лилит сидит с абсолютно прямой спиной и слушает разговор. Это звонит менеджер «Красных лордов». Кажется, Октавий должен возвращаться в Нью-Йорк. Лилит не хочет этого. Она боится этого. Боится, что кумир ее детства так просто сорвется и улетит, оставив ее одну. – Нет, на днях я точно не смогу прилететь, – раздраженно говорит Октавий. – Нет, серьезно, ты давал нам больше дней отпуска. Почему я должен возвращаться раньше? Лилит слышит это, облегченно выдыхает и залпом допивает вино. Звонит ее телефон, но она отключает его – снова неизвестный номер. – Что? – продолжает разговор Ричард. – Какая мне разница, чего хочет Гектор? Мужик, ты же знаешь его, он просто помешанный. Нет, конечно, я понимаю – Гектор наше все и даже больше, и без него мы – никто, – в его голосе появляется усмешка, – но я не собираюсь по его первому требованию все бросать и ехать обратно. Лилит подходит к Октавию и обнимает его. Зачем – и сама не знает. Ее просто тянет к нему. Такому прекрасному, такому идеальному, такому… Лилит останавливает внутренний монолог и думает, стал ли за это время Ричард для нее родным. Она не должна к нему так привязываться. Октавий машинально обнимает девушку, продолжая разговаривать по телефону. Он злится. – Иди к черту, мужик, – сообщает он менеджеру. – И нет, я не знаю, что с Кеззи. Какая еще рыжая? – так искренне удивляется он, что Лилит подозревает его во лжи. И это ее веселит. – Вообще-то, я играю. Окей, поговорим потом. Я занят. – Раздражает, – хмурится он, когда кидает телефон на барную стойку. – Они хотят, чтобы ты вернулся? – трется об его плечо Лилит. – Хотят, – фыркает Октавий. – Но какой смысл быть звездой, если твоей жизнью распоряжаются другие? Так ведь? – Он гладит девушку по волосам. – Так, – соглашается она, не отводя от музыканта взгляда. – Ты волен сам распоряжаться собой и своим временем. Октавий целует ее в щеку и наливает вино в их пустые бокалы. – Сладкий, – вдруг говорит Лилит, – по телефону ты сказал, что играешь? Я хочу посмотреть, как ты это делаешь. Можно? – Без проблем. Идем, – беря Лилит за руку, Октавий тянет ее за собой в одну из комнат. Это настоящая домашняя студия со звукоизоляцией, музыкальными инструментами и непонятными Лилит здоровенными штуковинами, которые Санни называет мониторами и комбиками. Главное место в этой комнате с синими стенами, конечно же, занимает огромная барабанная установка. Она стоит посредине, и Лилит с искренним восхищением рассматривает ее. – Какая большая, – Лилит кончиками пальцев касается одной из тарелок. – Мне всегда было интересно, как барабанщики таскают их за собой? – Открою тебе секрет, крошка Лил, – ухмыляется Октавий, – установку можно собрать и разобрать. – А ты умеешь? – невинным взглядом смотрит на него Лилит. Она знает, что Сладкому нравится показывать свою значимость. – Естественно, Лил. Правда, это не быстрый процесс, но это довольно легко. И это умеют делать все, кто работает с барабанами. – Октавий берет палочки и ловко вращает их в пальцах. Лилит пытается повторить, но у нее ничего не получается, и он смеется. Эта девушка кажется ему слишком милой, несмотря на сегодняшний броский макияж. – Хочешь попробовать поиграть? – предлагает он девушке. – Конечно! – Ее глаза горят. Октавий усаживает Лилит на круглый табурет – она осматривается, ей все интересно. А он начинает рассказывать про правильную постановку рук и ног. – Тут есть педали! – восклицает Лилит с каким-то детским восторгом. – Еще бы, – смеется Октавий. Лилит пытается извлечь звук с помощью педали и колотушки, но у нее не слишком хорошо получается – это смешит музыканта. – Я знаю, что это тарелки. А как называется эта штука? – Бочка или бас-барабан. – А эта? – Хай-хэт. Хэт. Педали как раз и нужны для игры на хэте и бочке. – А вот это? – Навесной том. – А это?.. – Малый барабан. Оснащен подструнником, видишь? Лилит не умолкает – с горящими глазами задает вопрос за вопросом, а Октавий отвечает ей. Он рассказывает о составе и конфигурации ударных установок, говорит что-то об истории инструмента, показывает звучание – в его ловких пальцах палочки словно живые. Лилит с удовольствием наблюдает за Ричардом – когда он рассказывает о своем инструменте, словно становится другим, каким-то ей совсем незнакомым. Оживает, сияет. И даже улыбка у него другая. – Сладкий, а почему барабанщики часто выступают в наушниках во время выступления или во время записи? – живо интересуется Лилит, замечая наушники. – На студии включают метроном, чтобы записываться ровно, – отвечает Октавий. – На живых выступлениях – тоже. Но помимо этого звукрежи подают в наушники то, что играют другие музыканты, потому что их может быть банально не слышно. И «подмешивают» клик, барабаны… – Что такое клик?.. – Запрограммированный метроном. Давай, Лил, попробуешь сыграть свой первый бит, – смеется Октавий. – Это совсем просто. Так, бери палочки. Нет, ты взяла слишком близко к концу, пальцы должны быть выше. Он поправляет палочки в руках Лилит, будто бы терпеливый учитель, и объясняет, что делать. Сначала Лилит учится стучать одной палочкой по хэту – при этом Ричард заставляет ее считать вслух до четырех, потом второй палочкой – по малому барабану, а затем объединяет удары. По крайне мере, пытается сделать это – у нее плохо получается управляться обеими руками. Когда же музыкант говорит ей начать нажимать на педаль баса, Лилит совсем сбивается. У нее совсем не получается поймать ритм. Октавий только смеется, слушая ее игру. Лилит надувает губы и заявляет, что раз ему так весело, то пусть он покажет экстра-класс. Октавий легко соглашается. Он закатывает рукава рубашки – сегодня они вновь были у его матери на вечеринке, – и садится за установку, моментально преображаясь. Нет больше скучающего красавчика, появляется увлеченный своей игрой барабанщик, каждое движение которого выверенное и четкое. Лилит смотрит на него с упоением, вдруг как-то резко осознавая, что Сладкий – не просто ее бывший кумир, воплотившаяся мечта, которая некогда был секс-символом подростков, он – музыкант. Талантливый. Сильный. Настоящий. Как Санни. И выражение его лица точно такое же, как и у Санни, когда она берет свою гитару в руки и начинает перебирать струны. Лилит смотрит на Октавия с теплой улыбкой. Он хорош. Действительно хорош, хоть она плохо разбирается в музыке. Лилит не понимает, как Октавий физически успевает ударять по всем этим тарелкам, бочкам, томам, не понимает, как он не сбивается с заданного темпа. Она наблюдает за каждым его движением и видит, как напрягаются мышцы на его предплечьях. А еще видит свет в глазах. И это ее почему-то радует.