— Он зять старого зятя, — ответила Вика, убирая со стола грязную терку. — Он на его дочери женат. — А старый зять чей зять? — Старый ничей. Старый сам себе зять. Там два зятя живут. И сын с ними. — Сын? — удивленно спросила я. — Чей сын? — Молодого зятя. — А мать у него есть? — А как же. Она дочь старого зятя, он с ней разводится. Вилки раскладывай. — Подожди, кто с кем разводится? — Молодой зять разводится, — влезла Наталья. — Он не любит ее, он мою маму любит. Он музыкант, он для нее на флейте играет, вы скоро услышите. Хмыкнув, она скорчила недовольную рожу и показала язык буфету. — Наташа! — грозно произнесла Вика. — Да ладно, мам, мне десять лет, я уже большая. Я видела, как вы с ним под забором целовались. — Что ты мелешь?! Под каким забором?! — взорвалась моя подруга. — Под каким это забором? — вежливо поинтересовался Викин папа, заходя в дом. Он подошел к бревну с полотенцами, вытер мокрые руки и сел за стол. — Не под забором вовсе, а у забора, — пробормотала Вика. — Под березой. Папа, ешь сыр и макароны. Так вот, у молодого зятя есть сын. Ты их уже видела — и зятя, и сына. Молодого зятя зовут Игорь. А его сына — Антон. — А старого? — Просто зять. Его, конечно, как-то зовут, но я не знаю. Лук берите. Я сосредоточенно жевала, пытаясь понять, откуда взялись зятья, но ситуация не прояснялась. Видимо, недоумение так сильно отразилось на моем лице, что Владимир Яковлевич не выдержал. — Сейчас объясню, — сказал он, снисходительно усмехнувшись. — На соседнем с зятьями участке жил человек по фамилии Загорский. У него была дочь. Вика, где соль? — Соль вот здесь, за тарелкой. — Ага, вижу. И на дочери Загорского женился зять. — Чей зять? — опять спросила я. Автоматически спросила, как попугай, поскольку совершенно ничего не понимала. — Ну, его зять, Загорского. — Да ничей, — вмешалась Вика. — Он тогда еще не был зятем, он был посторонним человеком. Женившись, он купил соседний участок. И у него родилась дочь, на которой женился молодой зять. — Загорский участок продал, — добавил Владимир Яковлевич. — А с дочерью он развелся. — Подождите, — не выдержала я. — Кто с дочерью развелся? — Зять развелся. — А зачем он купил участок Загорского? — Папа, ты непонятно объясняешь, — повернулась Вика к отцу. — Как это тебя студенты понимают?! Давай сюда грязную тарелку. Наталья, достань чашки. — Еще ни один студент не жаловался, — обиделся Владимир Яковлевич. — Зять женился на дочери Загорского и купил соседний с Загорским участок, — продолжала Вика, разливая чай. — А на его дочери женился молодой зять и стал зятем старого. — А был чьим? — совсем запутавшись, поинтересовалась я. — Он не был зятем, пока не женился на дочери зятя, — медленно и внятно произнес Владимир Яковлевич. — И тогда стал зятем зятя. — И помни, они не знают, что мы их так называем, — предупредила меня Вика, когда мы закончили ужинать. — Уже стемнело, пойдем наверх, выспишься в тишине. «Верхом» назывался второй этаж, на который вела деревянная лестница. Там, в душной маленькой комнатке, стояли две кровати, столик у окна и этажерка со старыми журналами. В окно был виден соседский дом и почти весь соседний участок, причем комната второго этажа в том доме сквозь освещенное окно просматривалась из нашей комнаты почти вся. Вика сразу же заснула, а я долго ворочалась с боку на бок. Тишина оказалась обманчивой: конечно, не было обычного городского шума, зато громко лаяли собаки, без умолку трещали всевозможные кузнечики, а раз в десять-пятнадцать минут мимо проносились поезда, грохоча, как мне казалось, под самым окном. К середине ночи я уже различала равномерно постукивающие скорые поезда, электрички, подходящие к станции с переливчатым посвистыванием, и тяжелые товарные составы, громыхающие так, словно они подпрыгивали на рельсах, а их грузы ударялись о стенки вагонов. — Ну так что? — спросила я Вику после завтрака. — Зачем вызывала? Владимир Яковлевич снова полез под дом. Наталья умчалась к подружке, сообщив, что вернется к обеду. А мы с Викой сидели на скамейке у дорожки, блаженно подставляя теплому солнышку руки и ноги. — Ну слушай: к нам на дачи залезают воры. Уже залезли на четыре участка, все вверх дном перевернули, но ничего не взяли. По крайней мере, так хозяевам кажется; попробуй там разберись, когда все вверх дном! Причем я на других дачах спрашивала — на тех, которые за колхозным полем, и на тех, что с другой стороны от железной дороги, — к ним никто не лазил. — И что ты хочешь? Чтобы мы этих воров поймали? — мечтательно поинтересовалась я и закрыла глаза, кожей ощущая прикосновение солнечных лучей. Сначала солнышко лишь слегка поглаживало, но внезапно с неожиданной силой вцеплялось в каждую клеточку моего незагоревшего тела. — Нет, это необязательно, — так же мечтательно ответила Вика. Наш мечтательный тон, естественно, относился к солнцу, а не к ворам. — Мне всего лишь надо, чтобы они к нам не залезли. Ну а если их вычислим — тоже хорошо. — Тогда рассказывай все, что знаешь, — тем же тоном попросила я. — Девочки, идите сюда, — громко позвал нас Владимир Яковлевич, выбравшись из-под дома. — Дом подержать надо? — откликнулась моя подруга. — Да нет, — улыбнулся он. — Всего лишь бревно. Совместными усилиями мы водрузили огромное бревно на бетонные столбики нового фундамента, потом присели на это бревно отдохнуть. С улицы послышались мелодичные, приятные, но несколько однообразные звуки. Я с любопытством взглянула на Вику: она прислушивалась, затаив дыхание. — Это наш непризнанный гений играет, — непринужденно заметил Владимир Яковлевич, кивнув в сторону улицы с ироничной улыбкой. — Он здесь редко играет, поскольку соседи ругаются. Лучше бы он добровольных слушателей нашел, а не вынужденных. Или сочинил бы что-нибудь стоящее. — Ты не понимаешь! — нервно возразила Вика, едва удостоив папу взглядом. — Это фантазия на тему… — она замялась и растерянно посмотрела на меня. — По-моему, там всего две ноты, — продолжал Владимир Яковлевич. — Максимум три. — Значит, это фантазия на тему двух нот! — отрезала Вика и встала. — Юль, иди за мной, я тебе соседей покажу. Мы двинулись вдоль канавы, которая служила границей двух участков. — Смородина, крыжовник, малина, — перечисляла Вика то, мимо чего мы проходили. — Соседи с этой стороны — Роза Дмитриевна и Сергей Васильевич. Пенсионеры. Детей у них нет. На их участке на ровных, огороженных грядках росла всякая всячина в количестве, явно превышающем потребности двух пенсионеров. Должно быть, излишки у метро продают. — Вон там, за водопроводной трубой, живет Ираклий. Ему за восемьдесят. Два образования; до сих пор работает. Жена давно умерла, а дети и внуки приезжают редко, им больше нравится отдыхать, чем помогать. Так что он сам копается в земле понемногу. Пчел разводит. Вон он, смотри, картошку окучивает. Я увидела высокого, почти лысого старика с приветливым выражением лица, уверенно махавшего тяпкой и вообще выглядевшего сильно моложе своих лет. Обойдя парник, Вика повела меня дальше. — Слева от нас — Людка. Ей лет сорок. Одинокая. Сейчас она в Москве, — продолжала рассказывать подруга. — Она ужасная. То есть не она, а ее участок. У нее там лес растет: елки, березы, осины, дубы. Она их поливает, удобряет и новые деревья сажает! Из леса их приносит, представляешь?! А от этих зарослей на наш участок тень падает! Видишь ветки над нашим сараем? Это ее дикая груша. На три метра на наш участок залезла. Из-за этих веток у нас вишня в тени. На других ее соседей тень тоже падает, особенно на тех, что слева от Ираклия. У них есть сын, он недавно школу закончил. Он моей Наташке нравился, я уж думала — будущий зять растет, а он весной женился и теперь беременную жену зеленой рябиной из трубки обстреливает. Детский сад! Да оно и к лучшему: его мать нам в качестве родственницы по характеру не подходит. А теперь пойдем окучивать картошку. Ираклий знает, что надо делать. — Я думаю, что на все участки залезает один и тот же вор, а не много разных: он везде ведет себя одинаково, — сказала Вика и взмахнула тяпкой, наполовину засыпав землей картофельный кустик. Я стояла рядом без дела, так как вторую тяпку нам найти не удалось: про нее Вика помнила только, что на прошлой неделе оставила ее в малине. — Залезает он среди недели, по вторникам или четвергам. К Зайцевым — в четверг. Ведет себя этот вор очень необычно: ничего не берет, зато все раскидывает, оставляет после себя ужасный беспорядок и уходит. — А еще что об этом известно? — отскочив от занесенной над моей ногой тяпки, спросила я. — Есть еще один интересный факт: номера этих участков двадцать один, двадцать восемь, сто двадцать восемь, восемьдесят два. Они все недалеко от нас, в нашей половине участков. Даже, пожалуй, в нашей четверти. Мне кажется, это потому, что здесь в заборе есть калитка в лес. И деревенские через нее ходят, и разные дачники, чьи участки дальше от станции, чем наши. Они не через лес идут, а через нас. Вика замолчала, согнувшись над картофельной ботвой. Я обошла грядку и встала с другой стороны. Окучив ближайший к канаве рядок картофеля, подруга обернулась ко мне и попросила: — Подвяжи этот куст смородины. Он мне мешает, его ветки на картошку падают. Я связала ветки смородины друг с другом, получив кустик, похожий на гигантскую луковицу зеленого цвета, и вдруг увидела под кустом такой же смородины на соседнем участке старушку. Она просто сидела на корточках, держась за ветки, и следила за Викой. Я хлопнула Вику по плечу и кивнула в направлении старушки. Вика поморщилась. — Это Роза Дмитриевна, — прошептала она, тихо шевеля губами в ритме движений тяпки. — Подслушивает и подглядывает. Причем делает это исключительно из любопытства. Ей все про всех знать надо, понимаешь?