— Ну, усы могли быть приклеены, — заметил мой собеседник. — Вы, пожалуйста, его подробнее опишите. И не беспокойтесь: мы будем вас охранять. Услышав знакомые слова, я нервно рассмеялась. Как могла, я описала того, кто, как мне показалось, за мной следил, вспомнив при этом, что он за мной не побежал и что «хвоста» за машиной не было. Так что же это было? Следил он за мной? Или у него в кармане пиджака было зеркало, и он просто решил причесать свои усы? Органы дознания к нему интереса не проявили. Может, я поторопилась принять его за бандита?.. Начинало темнеть. Милиция уехала, ничего мне не объяснив. Интересно, что здесь было без меня? И что мне теперь делать? — Остаюсь! — сказала я себе. — Будь что будет! На следующий день я проснулась рано. На сердце было тяжело и тоскливо, на улице — пасмурно и холодно. Спустившись с крыльца, я медленно обошла вокруг клумбы, спрятав руки в карманы куртки и подняв воротник. Вся клумба была в следах с очень характерными каблуками. Ну надо же, все астры вытоптали, паразиты! Я решила, что следы — милицейские. Такие следы были в изобилии и вокруг дома. Мои кроссовки тоже оставляли отпечатки на влажной земле, но более овальные и размером поменьше. Дождей не было уже три дня, но глинистая почва сохла долго. Должны сохраниться следы хотя бы за последние двое суток, подумала я и, выпив кофе, вышла на охоту, прихватив лупу и линейку. Оказалось, что вокруг дома родная милиция почти все затоптала. Только под одним из окон сохранилось два четких отпечатка. Мне они как будто что-то напомнили, но я так и не сообразила, что именно. Потом вспомню, решила я и пошла дальше, тем более что обладатель следов не сделал попытки влезть в окно. Но осмотреть, наверное, все осмотрел, иначе зачем бы ему там стоять. Вдоль живой изгороди четко отпечатались козьи копытца, причем в обоих направлениях. Были и следы в елочку. Где я их уже видела? Ах да, на своем крыльце перед отъездом. Я пошла вперед за Ириниными сапогами, внимательно разглядывая дорогу. Ирина слева шла, коза справа. Ага, вот здесь коза остановилась, обглодала ивовый куст — ни листочка не осталось, все ветки ободраны. А вот следы большой собаки, глубокие и с четкими когтями. Так. Теперь тропа делает поворот. Коза с Ириной — тоже. И собака. А тут собаку пересекают кошачьи следы, маленькие и без когтей — кошка их втягивает при ходьбе. А собака — ноль эмоций, надо же! Интересно… Или кошка шла позже собаки? Вот собака подбежала что-то обнюхать и… и еще одна собака подбежала. Две собаки. Наверное, это Митькины овчарки. Надо искать его следы! Так… А вот же они! Тридцать сантиметров длиной, нет, двадцать девять с половиной. Вот он у лужи стоит. А это что он делает такое? Что-то делает ногой. Поскользнулся. Через лужу перешагнул… Зачем было в лужу лезть, можно вот здесь за кустами пройти. Так… Секундочку! Где же следы Ирины? Вот они, в елочку, их много, а вот здесь они кончаются. И что же? Что они такое делают?.. A-а, понятно! Это Митя ее через лужу переносит, как я сразу не догадалась? Я не стала преодолевать лужу вброд, а пошла за кустами справа. Там я тоже обнаружила следы размера так тридцать шесть-тридцать семь, с ромбиками. Вроде от резиновых сапог. Сапоги долго топтались за кустами, а потом пошли за Ириной с Митей, иногда наступая на их следы. Кто это следил, жена? Я не помнила размера Светкиной обуви, поэтому решила посмотреть, куда пойдут сапоги в ромбик. Они шли, шли и свернули к Чудаку. Очень интересно! А Ирина с Митей дальше пошли. Не буду за ними следить. Взрослые люди, сами разберутся. Я вернулась к дому. Было уже двенадцать часов. Солнце выглядывать не собиралось. Гамма с щенками была у Мити. Брюнет так и не объявился. Тоска, короче… Я пообедала и пошла разыскивать следы из-под окна, но больше они нигде мне не попались. Все затоптали, сволочи! Что же они мне напоминают?.. Размер этак сорок два-сорок три. Вздохнув, я направилась к грядкам с овощами. Тоска — не тоска, а хозяйством заниматься надо. Сорняк не дремлет! «За два дня — никаких событий, — подумала я, склонившись над грядкой с клубникой. — А жаль!..» Переделав все другие дела — весьма, впрочем, немногочисленные, — я решила обработать клубнику: прополоть, обрезать усы и старые листья, подкормить. Поливать пока не надо — все и так залито, дожди шли несколько дней подряд. Урожай овощей убирать рано, грядки перекапывать — тоже. Вот только полоть всегда нужно. Никто не приходит, ничего не происходит, продолжала рассуждать я. Странное затишье. Как перед бурей. Прорыхлив часть клубничной грядки, я подкопала совком одуванчик — у него длинный корень — и, выдернув, бросила его в ведро для сорняков. Обломанные клубничные усы полетели туда же. «Что такое? — вдруг удивилась я своим мыслям. — Мне стало скучно? Неужели мне так не хватает чувства опасности?! Или, может, чего-то другого? Или кого-то другого?» Ухватив длинный ус с тремя розетками листьев, я дернула, рассчитывая его оборвать, но вырвала из земли весь куст клубники вместе с корнями. Да нет, не может такого быть, всего мне хватает, принялась успокаивать я себя. Просто мне интересно, что здесь произошло, пока меня не было. Где бы мне об этом узнать?.. Ну конечно, у Ирины. Отряхнув с корней землю, я бросила вырванный клубничный куст в ведро и пошла мыть руки. — Гамма, я ухожу! — крикнула я любимой собаке, которую, забрав от Мити, поместила вместе с щенками в сарай, но она не обратила на меня внимания, полностью поглощенная заботой о потомстве. На деревенской улице я ощутила какую-то непонятную, необъяснимую печаль. Жизнь в деревне никогда не казалась мне веселой, но сегодня там было особенно уныло. Мелкие белые куры-несушки возились в песке с таким видом, словно их не кормили целую неделю, и от голода они еле ноги переставляли. Их шеи были вымазаны в зеленке, для того чтобы их можно было отличить от таких же голодающих белых кур, принадлежащих другим хозяевам. Из-под чьей-то закрытой калитки, чуть пригнувшись, вылез на дорогу облезлый серый кот. Прихрамывая, он перебрался через улицу, подошел к курице, отдыхавшей лежа в песке, и уселся почти ей на хвост. Недовольная курица, вскочив, шмыгнула в растущий у забора бурьян. Бурьян рос повсеместно — у деревенских не было привычки его выпалывать. Из той же калитки, что и кот, вышла согнутая старушка в платочке, с трехлитровой банкой молока в одной руке и сучковатой клюкой в другой и, бросив на меня косой взгляд, тяжело заковыляла по улице, обходя лужи. Подойдя к дому своей подруги, я остановилась у забора. Во дворе над стоящим на табуретке пластмассовым тазом с водой склонился Денис. В тазу что-то плавало. Денис вынул из воды носок и стал запихивать в него мыло. Вредное мыло вырвалось и ушло на дно тазика. Выловить его никак не удавалось. Я молча наблюдала. Наконец Денис поймал мыло, достал его из воды, но скользкое мыло тут же упорхнуло на землю — под табуретку. Разозлившись, Денис шлепнул кулаком по плавающим в воде носкам. Вода сказала: «Бульк!». В разные стороны полетели брызги. — Стирай как следует! — прикрикнула на сына Ирина, обернувшись на «бульк», и увидела меня. — А, это ты. Привет, заходи. — Что это твой сын такое делает? — поинтересовалась я. — Он у нас отличился! — возмущенно воскликнула Ирина. — Жениться, видите ли, собрался! Невесту себе нашел с соседней улицы! Пусть сначала носки стирать научится! И шнурки завязывать! Тоже мне, жених! Сколько ему лет, он не знает, зато знает, что такое секс! — Дениска, — осторожно обратилась я к нему. — Ты знаешь, сколько тебе лет? — Шесть, — ответил Денис, взмахнув ресницами. — А что такое секс? — вкрадчиво продолжала я. — Секс — это когда мужчина и женщина спят вместе, — снисходительно объяснил он. — А-а, — озадаченно протянула я. — Вот видишь! — не выдержала моя подруга. — Дениска, а что такое любовь? — А любовь — это когда целуются. Денис вытащил из тазика мокрые носки, с которых капала вода, и повесил их на ветку вишни. Ветка от этого наклонилась почти до земли. — Отпусти ребенка, — обратилась я к Ирине. — Он не виноват. Это скоро пройдет. — А кто же виноват?! Ну, я ей покажу, семилетней! Такая маленькая, а уже к моему сыну руки тянет! Обернувшись, Ирина погрозила кулаком в сторону улицы. — Что тут было без меня, расскажи, — попросила я ее. — В деревне ведь все всё знают. — Да уж было… Перестрелка была. Кто-то к тебе залезть хотел, а другие ему мешали; нашли они что-нибудь или нет, не знаю. Милиция за ними тоже следила. В перестрелке кого-то убили и одного милиционера ранили. Потом менты притащили такую штуку… как в аэропортах, когда сумки просвечивают, Валерка знает, как это называется, и просветили твой фундамент. И что-то там нашли. — Откуда ты все это знаешь? — удивилась я. — А тот милиционер, которого ранили, он муж двоюродной племянницы подруги моей соседки, вон той, слева. Его уже из больницы выписывают. — Можно будет мне с ним поговорить? — Не думаю, — покачала головой Ирина, бросив недовольный взгляд на тазик с мыльной водой. — Он в другой деревне живет, не в нашей. Лучше ты свой дом карауль. А еще лучше — не карауль, уходи куда-нибудь. По лесу гуляй. — Ладно, я согласна, можно и в лес уходить, — сказала я. Эта мысль показалась мне вполне разумной. — Грибы тоже надо собирать. Не буду крест на фундаменте сторожить. — О Господи, куда он дел мыло?! Денис! — неожиданно закричала Ирина. Она подхватила тазик, выплеснула из него грязную воду под вишню и направилась к крыльцу. — Ну, я пойду, — попрощалась я, подумав, что у нее нет времени выслушивать мои размышления. Уже закрывая калитку, я услышала: — Подожди, а сама-то ты как? Вернувшись, я вкратце рассказала о том, что случилось со мной в Москве — почти ничего не случилось, если не считать того усатого из театра. Его я постаралась описать поточнее, надеясь убедить подругу в том, что он за мной следил. Но Ирина не согласилась.