– Если б ваш драгоценный царь-батюшка обращался с евреями по-другому, они в революцию бы не пошли. Глядишь, революции и вовсе бы не случилось, – поморщился франтоватый ротмистр. – Ей-богу, полковник. Иной раз послушаешь вас и засомневаешься, не перейти ли к красным. – Не считайте меня юдофобом, – всё оправдывался Шерер. – Вы знаете, как высоко я вас ценю. Ну и вообще – в вашей нации встречаются достойные представители. Миркин иронически кивнул: – Вы говорите в точности, как мой знакомый Изя Шифер. «Можете кидать в меня тряпками, но среди гоев иногда попадаются приличные люди». Все кроме Шерера засмеялись, а Саввин сказал: – На сем предлагаю эту содержательную дискуссию закончить и вернуться к делу. Если, конечно, не возражает полковник Шифер. То есть Шерер. У полковника так вытянулась физиономия, что смех перешел в хохот. Усмехался и невозмутимый Виктор Борисович, из чего следовало, что оговорка была не случайна. Прыснул в конце концов и Шерер: – А ну вас! Романов поймал себя на том, что улыбается. Его бывший начальник подполковник Козловский тоже, если пускался в рассуждения о политике, производил впечатление сущего неандертальца, махрового черносотенца, а при том был отличный товарищ и вообще душа-человек. Эх, где-то он теперь? С кем – ясно. Конечно, с этими. – Хорошо, Антон Альфредович, – продолжил серьезный разговор Саввин. – Допустим, у вас не сто человек, а полтораста или двести. – Вычленяю второй отряд для цели номер два. Центральный телеграф. Согласно плану, отряд выдвигается на… – Миркин тоже проблема, – зашептал Василий Васильевич. – Не спорит, не ерепенится, но когда ему надо – отрывается от охраны и исчезает. Умолк. Саввин поднялся над столом. – Господа, я не мастер произносить речи. Я человек не слова, а действия. Однако хочу сказать вам вот что. Мы в «Союзе защиты Родины» все разные, всякой твари по паре. Но дело у нас общее – построить ковчег, на котором мы спасем наш мир от потопа. А вот когда спасем, тогда уже будем спорить, какою будет новая Россия – монархической, республиканской, социалистической, федеративной или какой-то еще. Потом, когда наш ковчег выплывет. Миркин изобразил аплодисменты. – Браво, Виктор Борисович. Очень политичная аллегория. Спасибо, что ничего не стали говорить про Голгофу и Гефсиманский сад, я бы счел это очередным выпадом против евреев. А Ноев ковчег – это прекрасно. Он признается как христианами, так и евреями. Все опять засмеялись. Весельчаки, озабоченно подумал Романов. Что же у них за план по захвату Центрального телеграфа? Как выявить предателя в Кремлевском гарнизоне? И каковы приоритетные цели у остальных дивизий? – Уже одиннадцать, господа. – Саввин смотрел на старые карманные часы. – Позаседали не хуже Временного правительства при незабвенном Александре Федоровиче. Встретимся в пятницу. Все поднялись. – Лев Абрамович, задержитесь, пожалуйста. Прошу отчета о поступлениях и тратах. Про финансы охотно послушал бы и Романов, но Василий Васильевич опустил заслонку. – Поглядел? Какие соображения? Не до конца доверяет, понял Алексей. – С генералом Жбановым, как ты говоришь, всё хорошо. Меркурову достаточно поменять охранника на более опытного, плюс проведу с ним беседу. Насчет Шерера. Дерганый, вспыльчивый, самолюбивый. Самое лучшее – приставить к нему негласную охрану. Раз он не наблюдателен, то и не заметит. – Дело говоришь, – согласился Полканов. – Надо было мне самому скумекать. А с Миркиным как быть? Главное, он не протестует, на всё соглашается, шуточки шутит. Но если ему надо – раз, и как сквозь землю. – Подумаю про Миркина. Непростой субъект. – Ага, давай вместе подумаем. Времени у нас с тобой сколько хочешь. Я тебя тут, за стенкой поселю, хорошая такая комнатка. Тебе понравится. – Ладно. За вещами только схожу. – А не надо ничего, – задушевно молвил Василий Васильевич. – Я с тобой поделюсь и бельишком, и всем прочим. Ты, Алеша, теперь отсюда ни ногой. Всё время будешь тут, в амбулатории. Оно и мне веселей. Про футбол наговоримся. – Что?! – А ты как думал? Я тебя отпущу по городу гулять после всего, что ты видел и слышал? – Полканов укоризненно покачал головой. – Нет, брат. Ты когда наши слабые точки перечислял: Виктор Борисович, штаб, командиры частей, забыл еще про одну ахиллову пяту. Про меня. Я как начальник «Охранного сектора» об организации знаю больше всех. Попадусь чекистам – беда. Посему никуда и не выхожу. Сижу здесь, как паук. Тку паутину из своего укромного уголка. И ты теперь такой же. Слишком много знаешь. До самого первого июня мы с тобой, считай, под домашним арестом. К такому повороту Алексей был не готов. А как сообщить Орлову все добытые сведения? Вылезти ночью в окно? Нельзя. Заметят отлучку – всё пропало. Черт! – Ничего, – утешил его Василий Васильевич. – Чай не камера-одиночка. Дом большой, гуляй где хочешь. Люди опять же всё время заходят. Которые к доктору Зассу – уличные, которые к доктору Ананьеву – наши. Это, кстати, я – доктор Ананьев. Если надо триппер подлечить, обращайся. – Спасибо, я лучше с ним похожу. Посмеялись. – Познакомишься с ребятами из сектора, они часто появляются. С Марьей Львовной нашей подружись, которая в приемном покое. Сидит тихой курочкой, прямо незабудка, – ласково улыбнулся Полканов. – Видал бы ты, как мы втроем – Виктор Борисович, я и Маруся – в девятьсот седьмом жандармского генерала Баха убабахали. Он отвел Алексея в соседнюю комнату, верней, чуланчик с таким узким окном, что при всем желании не протиснешься. – Не апартамент, зато безопасно. Пойду матрас с одеялом добуду, а ты погуляй. Предложение подружиться с Марьей Львовной было хорошее. Тетка сидела, как цербер, у выхода на улицу, мимо не проскользнешь. Хорошо бы найти путь к ее суровому эсэровскому сердцу. Он отправился в приемную. Посетителей там не было, но над милосердной сестрой склонился Миркин, что-то весело ей рассказывал. Значит, уже отчитался перед начальством. – А вот и он, д’Артаньян, – обернулся ротмистр. – Я Марье Львовне живописую, как эффектно вы предстали перед штабом. «Подвески похищены, ваше величество!» Нас не познакомили. Лев Миркин. Сначала Алексей, по правилам учтивости, представился даме, еще и щелкнул каблуками, но та ответила тяжелым, недоверчивым взглядом. Леший с ней, старой грымзой. Подождет. Миркин сейчас представлял больше интереса. Вот бы накрыть его вместе с кассой «Союза»! – Я знаю, кто вы, ротмистр. Позвольте на два слова. Вышли в коридор. – Я теперь помощник у Василия Васильевича. Он жалуется, что вы бегаете от охраны. Миркин сделал виноватое лицо. – Больше не буду. Христом-Богом клянусь! Шахматный турнир 1914 г. (А.Романов справа) – Хорошее обещание из уст еврея, – укоризненно сказал Алексей. – Когда вы без «тени», вы очень рискуете. Сами не заметите, как вам сядут на хвост, пропасут до дома, а у вас деньги и, что еще хуже, записи, отчеты. – Нет. – Что «нет»? – Ничего нет. Ни записей, ни отчетов. Все здесь. – Миркин постучал себя по лбу. – Потому и поставлен казначеем. У меня математическая память. Я, видите ли, шахматист. – Я тоже учился на физико-математическом. И тоже играю в шахматы. Ротмистр оживился. – Правда? А без доски можете? – Могу. – Проверим. Чур я белыми! – Лев Абрамович потер ладони. – Нуте-с, разыграем, что ли, английский дебют? Иду С4. Не заговор, а спортклуб, подумал Романов, прикидывая, как бы вытянуть из Миркина домашний адрес. – Хорошо. С5. – Иду G3. – Ну, G6. Фигур оба не называли – хорошему игроку и так ясно. – Разумеется, на G2. Вы где воевали?