Как обычно человек рассуждает? • Во-первых, зачем идти к врачу, если можно ещё и потерпеть? • Во-вторых, если к нему и сходишь, то он просто выпишет тебе какие-то таблетки и что с того? • В‑третьих, если заболевание хроническое, то его же всё равно не вылечить, так что будут с меня только деньги тянуть. Всё вроде бы правильно: хронические заболевания на то и хронические, что избавиться от них полностью невозможно. И да, врачи не могут радикально улучшить состояние пациента, добиться его полного выздоровления. Но! Хронические заболевания имеют свойство постепенно утяжеляться, что приводит к крайне неприятным последствиям. И именно их – этих будущих негативных последствий – можно избежать, если применять прописанное человеку лечение, которое, как ему кажется, «не помогает». Большая ошибка думать, что врачи «плохо лечат», если у человека не наступает немедленного и чудесного излечения. Выпил таблетку – не помогло, значит, плохая таблетка! Иногда лекарственный препарат начинает действовать через несколько недель, а то и месяцев. Всё же зависит от механизма его действия, а на это повлиять невозможно – пока, например, он не накопится в тканях в достаточном количестве, он и не будет работать. Я не ипохондрик, хотя мой гинеколог убеждён в обратном. Родни Лейнджерфилд Только вот пациенту это врачи толком не объясняют, рассчитывая, что пациент пришёл за лечением, а если лечение такое – принимать препарат полгода, то он и будет принимать его полгода. Но не тут-то было! Человеку после одной таблетки не помогло, зачем он будет вторую пить? Правда в том, что часто это не врачи плохо лечат, а само заболевание лечится так – в такие сроки и таким-то образом. Бывает долго, да ещё с рецидивами. А мы как на это «безобразие» реагируем? Мол, ну ладно, попью лекарства недельку, а там видно будет… Не чувствовать своего горя – не свойственно человеку, а не перенести его – недостойно мужа. Сенека Современные антидепрессанты, например, для полноценного эффекта надо пить полгода, и это минимум. Но когда я уговариваю пациента принимать лекарства (заметьте – уговариваю! – словно это мне надо лечиться от депрессии, а не ему), я даже боюсь ему сразу об этом сказать. Ведь в этом случае шансы, что он начнёт их принимать, даже при условии, что ему это жизненно необходимо, резко снижаются. Поэтому сначала мне приходится говорить, что будем принимать препарат месяц, а потом каждый следующий месяц, как с ребёнком – «за папу, за маму, за бабушку, за дедушку». К сожалению, многие врачи не умеют правильно общаться с пациентами или не считают необходимым это делать, не объясняют им значимые вещи, полагая, видимо, что если им самим всё понятно, то о чём тут говорить? Результат подобной врачебной небрежности бывает весьма печальным. Приведу пример. Обычный невротический страх развивается следующим образом: человек испытывает серьёзные внутренние конфликты, переживает, находится в напряжении и тревоге. И когда у него вдруг что-то «стреляет» под лопаткой, вся его тревога концентрируется именно в этом месте. Если здоровье плохо – думай о чём-нибудь другом. Эдуард Бенсон Он впадает в ужас и панику, бросается за помощью, начинает обследоваться. Врачи ничего не находят или находят, но говорят об этом совершенно непонятно – мол, да, кое-что есть, но это вылечить нельзя и т. п. Имея в виду на самом деле, что обнаруженные отклонения настолько несерьёзны, что, в целом, и думать о них бессмысленно. Но разве это слышит растревоженный пациент? Нет, конечно. Он весь дрожит от страха: у него же болит, а ничего не нашли или, наоборот, сказали что-то, что у него «неизлечимое заболевание» – вылечить-то нельзя! А ещё врач, для «успокоения души» пациента, может поставить ему какой-нибудь диагноз – типа диэнцефального синдрома, например. Бояться горя – счастия не знать. Иоганн Гёте Открою секрет: это даже не диагноз, а так – фигура речи. Врачи используют эту фигуру только для того, чтобы отвязаться от навязчивых больных, которые не готовы уйти с приёма, не получив диагноза, «адекватного» их, как им кажется, полусмертельному состоянию. Ну хочет пациент, что поделать? Надо дать – он же клиент, он «всегда прав», как теперь выясняется. Но больной не понимает всей этой драматургии, ничего не знает о ничтожности этого диагноза, однако страшное слово – «диэнцефальный» – начинает преследовать его, как хоббита всадники Саурона или как дементоры бежавших узников Азкабана. Наш герой принимается маниакально следить за своим здоровьем: он уже чувствует боль во всех возможных боках, давление скачет, пульс прыгает, сердце замирает. Ему кажется, что кал и моча поменяли цвет и запах, в животе всё ходуном ходит. Опасно недооценивать человека, который переоценивает себя. Франклин Рузвельт Он мечется по врачам, но всё, что ему назначают, не оказывает хоть сколько-нибудь положительного эффекта, только хуже становится. Это, в общем-то, и не странно, потому что проблема нашего героя не имеет ровным счётом никакого отношения к органической патологии, он находится в стрессе и имеет дело с симптомами своего стресса, а он только усиливается. Горе-пациент в ужасе прислушивается к каждому ёканию в своём организме, и у него нет никаких сомнений, что это рак, СПИД или системная красная волчанка. Впрочем, по странному стечению обстоятельств, от этого «рака», «СПИДа» и «волчанки» ему хорошо помогают транквилизаторы, назначенные между делом каким-нибудь старым, видавшим виды участковым терапевтом. Но кто бы объяснил такому пациенту, почему его соматическое заболевание лечится психотропными препаратами… Объяснение же, в целом, простое: нет у него никакого соматического заболевания, а есть соматоформный невроз с ипохондрией. Но опасно объяснять – не поверит и необходимое ему лечение принимать не будет. Лучшее средство от ипохондрии – забыть о своём теле и заинтересоваться чужим. Гудман Эйс́ Примечательно, что такое поведение характерно для пациентов с невротическими расстройствами, то есть тех, что соматически здоровы. Если же речь идёт о нормальной патологии, которую и правда надо лечить по всей строгости, пациенты демонстрируют предельную незаинтересованность в системном лечении. В книге «Психосоматика. Психотерапевтический подход» я пишу: «Дорогой врач, когда к вам обращается пациент с хроническим заболеванием, которое требует долгого и непростого лечения, а также изменения всего образа жизни больного, вы сталкиваетесь с тяжелейшей задачей. И эта задача вовсе не в том, чтобы вылечить больного, а в том, чтобы сделать его своим союзником в лечении его же заболевания. Пациент не понимает, насколько опасно его заболевание и что именно оно, скорее всего, рано или поздно сведёт его в могилу. В девяноста случаях из ста ваш пациент думает, что его лишь немного “прихватило”, что ничего страшного не случится, если он вдруг нарушит предписанный ему режим или не станет принимать прописанные ему лекарства». Здоровье – это эпизод между двумя болезнями. Тед Капчук В терапевтическом кабинете встречаются два абсолютно противоположных друг другу мировоззрения. Диалог между ними – китайская грамота. Да, пациент не хочет быть больным, но он и не хочет менять свой образ жизни, выносить тяготы лечения и ограничения, связанные с этим лечением. Врачу же абсолютно понятно, что, если его пациент не изменит образ жизни, не будет лечиться так, как следует, он умрёт. А пациенту – нет, непонятно, потому что он ни разу не был на вскрытии в патологоанатомической лаборатории. Вы же вряд ли, я полагаю, видели сердце с множественными микроинфарктами или, например, как выглядит разрыв аорты, да? А я видел, и любой врач видел. Поэтому, когда соответствующий специалист мне что-то рекомендует, мне сразу становится понятно – вот инструкция, иди и делай, если жить хочешь. Ипохондриков лечат болезнями. Александр Кумор Врачу достаточно мне сказать, что может возникнуть закупорка сосудов, и я послушно выпью все назначенные лекарства. Так что, по большому счёту, проблема только в том, что наши доктора иногда забывают – далеко не все их пациенты год провели на кафедре патологической анатомии и сдали соответствующие экзамены, а потому воспринимают информацию о закупоренных сосудах немного не так, как сами врачи. Например, они могут быть уверены, что «сосуды можно почистить» настойкой из каких-нибудь трав или ещё какой-нибудь ерундой из области «народной медицины». Пациент не стоял на вскрытиях свежих трупов, а врач – стоял, поэтому врачу кажется, что он говорит очевидные вещи. И если пациент начинает саботировать лечение, то в глазах медицинского работника он выглядит полным идиотом, которого только могила исправит. Вот я и объясняю своим коллегам в специальных пособиях для семейных врачей, что пациент не идиот, а просто у него другая профессия. Учитывая всё сказанное, не стоит удивляться тому, что пациенты, в свою очередь, подозревают врачей во всех возможных грехах и ищут «врачебные ошибки» с упорством, достойным лучшего применения. Лишь несчастья учат глупцов благоразумию. Демокрит Последние и правда случаются – как ошибки пилотов, кассиров, монтажников и кого угодно. Но, как вы, наверное, понимаете, далеко не каждая ошибка этих специалистов приводит к смертельному исходу, и в медицине, поверьте, ситуация аналогичная. Ну и уж точно врачебные ошибки не являются намеренными. Впрочем, а был ли мальчик – была ли врачами и в самом деле допущена «врачебная ошибка»? Чаще всего то, что пациент считает «врачебной ошибкой», является таковой только в его непрофессиональном восприятии ситуации. Так, например, в отношении одного и того же хронического заболевания могут быть избраны разные схемы лечения. Один врач избрал одну, другой – другую, и изначально никто не знает, какая из них сработает. Но как это «разное» лечение воспринимает пациент? О, ну конечно: один врач ошибся, а другой – нет! И попробуй его переубеди! Каждый считает самым несчастным своё положение, и каждый менее всего хочет быть там, где он находится. Марк Туллий Цицерон