– Не забывайте, что в настоящий момент вы не в том положении, чтобы задавать вопросы. Роговой одарил его ответной безрадостной улыбкой: – Вот они, адвокаты в деле… Эх… Что говорить-то? С Русланом я уже как лет пять знаком… И женщину его часто видел, она тут постоянно появляется. Лидой зовут ее. – То есть вы не впервые участвуете в подобных делах? – уточнил Павлов. – А вы как думали? Кушать всем хочется. – И вы решили пойти на мошенничество вместо того, чтобы найти себе нормальную работу? – Ага, куда ж меня с моим трудовым стажем возьмут? – хмыкнул Роговой, и Павлов все понял. – По каким статьям вы были судимы? Старик махнул рукой: – Вы ничего не думайте, господин адвокат, я только по 158-й да по 159-й статьям ходил, то есть за кражу и мошенничество… – Я знаю Уголовный кодекс. – Значит, вы поняли, что позорными моя жизнь не испорчена. Я, поди, почти сорок лет по тюрьмам мотаюсь. Вот, думал, на старости передохну чуток, а нет… Покой нам только снится. – Сколько вам лет? – В декабре юбилей, семьдесят стукнет, – не без гордости сообщил Роговой. – И Сацивин держит вас тут как инструмент, верно? Использует каждый раз, когда подворачивается дельце, – сказал Павлов. Изрытое морщинами лицо Семена Викторовича поскучнело. – В этой жизни ты или молот, или наковальня, уважаемый Артемий Андреевич. Не хочу, чтобы по мне лупили кувалдой. – Извините, но и на кувалду вы никак не тянете, – с усмешкой произнес Артем. – У вас я, как погляжу, зуб золотой имеется? – Имеется, – приосанился старик. – А вы с какой целью интересуетесь, господин адвокат, моим зубом? – Как бы вам его выдрать не пришлось, чтобы себе защитника подыскать, Семен Викторович, – сказал Павлов. – Квартира ведь тоже не ваша? Скучающее выражение на лице старика сменилось угрюмым, и теперь он выглядел на все девяносто лет. – Знаете, куда бить, чтобы побольнее, – мрачно сказал он, поставив солонку на место. – Да, Павлов, нету у меня своего уголка. Приютили меня, как больного пса, здесь. В общем-то я благодарен этому Руслану и его женушке. Потому что если бы не они, то валяться мне сейчас в канаве… Понимаете? – Не совсем. – Хатенку мою увели, когда я в начале нулевых новый срок схлопотал, – объяснил Роговой. От нахлынувших воспоминаний его хриплый прокуренный голос дрогнул. – Жена Настюха хотела размен устроить, чтобы следователю заплатить, и, дуреха такая, на черных риелторов нарвалась. Эти уроды ее обманули, какой-то трухлявый курятник в глуши подсунули… без гроша вообще оставили. Следаку платить нечем, тот по всем статьям мне вкатил, на полную катушку. И так случилось, что сына единственного в драке какие-то отморозки убили. Ну Настюха моя не выдержала и повесилась. Он умолк, в упор уставившись на Артема. Его глубокие пронзительные глаза стали похожи на бездонные черные дыры. – И нет у меня никакого выхода, адвокат, – едва слышно проговорил бывший зэк. – Вот только Руслану Сацивину и сгодился для его темных делишек. Кормит и поит меня, старика, крышу над головой дал. И на том спасибо, как говорится. Хотя иной раз думаю, уж лучше на зону вернуться. Уж там я в авторитете, поверьте! А тут я кто, подсадная утка?! Павлов выдержал взгляд старика. – Мне жаль, что так случилось с вашей женой и с вашим сыном, – промолвил он. – Это трагедия, увы. Но, во‐первых, неужели вы думаете, что, пригрев вас, Сацивин и Коржина руководствуются состраданием и сочувствием к вам? Нет. Эти люди вас используют и при первой опасности избавятся как от ненужного и даже опасного свидетеля. Рано или поздно вы обязательно бы совершили ошибку, как сейчас. – Я в ментовку не пойду, – замотал головой Семен Викторович. – Вы же на это намекаете? Режь меня на куски, легавым не продамся. – Боюсь, что у вас попросту не остается выбора, – сказал Артем. – А насчет полиции… Полагаю, суд учтет ваш почтенный возраст, хотя я ничего не могу гарантировать. И второе. Вы знали, что своими действиями способствовали обману вдовы и дочери уважаемого человека, которого вы изображали в кабинете нотариуса? И по вашей милости эти несчастные женщины вот-вот останутся без крыши над головой! Как в свое время ваша супруга! Сацивин и Коржина хотят отнять у них все, не гнушаясь ничем для достижения своих низменных целей! Роговой открыл рот, но тут же закрыл его. Возразить ему было нечего. – Эти люди словно кровопийцы, – продолжил Артем. – Вместо того чтобы работать, они выбрали путь обмана. И кого? Немощных стариков и инвалидов! – Я сейчас заплачу, – проворчал Роговой. – Это лишнее, – сухо ответил Павлов. – И меня этим не проймешь. Итак, подводим итоги. Через пару часов в Следственный комитет будет подано заявление и к вам придут в любом случае. Полагаю, уедете вы в наручниках. Скрываться я вам не рекомендую, да вы и не в том возрасте и не в той физической форме, чтобы подаваться в бега. Мой вам совет – едемте со мной. – Нет, – отказался Роговой. – Ничего личного, Павлов. Я не сука и стучать на тех, кто дал мне кров, не стану. – Вы дадите показания против тех, кто путем обмана лишает обычных людей честно нажитого имущества. Или вы хотите, чтобы эти женщины, которых вы так подло обманули, тоже покончили самоубийством?! Как ваша несчастная супруга? – Запрещенный прием, Артемий Андреевич, – процедил уголовник. – Я просто взываю к вашей совести, потому что уверен, она у вас есть, – искренне сказал Павлов. – Задумайтесь об этом. В ваших руках жизнь беззащитных женщин. Представляете себе, что они думают о своем покойном родственнике, роль которого вы изображали?! Они не могут поверить, что он предал их и оставил все имущество проходимцам и мошенникам! – Мне надо подумать, адвокат, – хмуро сказал Роговой. Он поскреб щетинистый подбородок и добавил: – Оставьте телефон, я позвоню… Если раньше меня не заметут. – Дайте тогда и мне ваши контакты. Вздохнув, Семен Викторович взял с подоконника обрывок газеты. – Все равно ведь найдете, – проворчал он. – Знаю я вашего брата… Нацарапав на клочке свой номер телефона, он протянул его Павлову, а тот, в свою очередь, положил перед ним визитку. – Еще не поздно, – предпринял адвокат последнюю попытку. – Решайте. – Будь что будет, – глухим эхом ответил старик. – Пора, видать, мне за все ответ держать. – Подумайте еще вот о чем, – сказал Артем, поднимаясь из-за стола. – У вас была очень непростая жизнь. Так, может, закончить ее честно и достойно, со спокойной совестью? Чем трястись каждый раз от звонка в дверь и при виде полицейского? – Я услышал, – тихо отозвался Семен Викторович. – Все, иди, Артемий Андреевич, я должен побыть один… Телефонами махнулись, теперь если что – на связи. Адвокат вышел из подъезда и быстро направился к машине. Перекинулся парой фраз с Дмитрием, который курил неподалеку, после чего они сели в автомобиль. Через минуту «Ягуар» выехал со двора. Ни Павлов, ни Кондратенко не заметили, как из припаркованного у соседнего подъезда «Лексуса» за ними наблюдала Коржина. Проводив взглядом автомобиль, женщина с озабоченным видом достала из сумочки телефон и принялась набирать чей-то номер. Поджог По приезде на дачу Сергей Михайлович Суриков привычно двинулся на кухню – лишь после чашки горячего кофе он приступал ко всему остальному. Это была старая привычка, можно даже сказать, ритуал, выработанный долгими годами. Добавив в турку меда, он слегка помешал содержимое, поставил ее на слабый огонь, продолжая держать в руке, дабы не пропустить момента закипания – тогда кофе напрочь потеряет свой неповторимый вкус. Когда все было готово, Суриков перелил кофе в чашку и присел за стол в ожидании, пока закончится процесс экстракции и гуща осядет. По кухне медленно разливался густой манящий аромат, и, наконец, ветеран сделал маленький глоток. Вместе с чашкой Сергей Михайлович направился в кабинет, расположенный на втором этаже дома. Именно там после смерти жены старик проводил значительную часть времени, печатая статьи и рецензии. Рожденный и воспитанный в семье военных, пройдя страшный голод и лишения с сестрой в блокадном Ленинграде, Сергей Михайлович не без оснований считал себя человеком самодостаточным и приспособленным к всевозможным трудностям, как в быту, так и в личной жизни. Но тем не менее смерть любимой супруги была для него сильным ударом, и лишь должность председателя Союза писателей вкупе с огромным объемом общественной нагрузки позволяла ему до сих пор достойно держаться в строю. Дети и внуки Сурикова давно выросли и разъехались кто куда, что было делом вполне естественным – жизнь есть жизнь. И все равно, даже прекрасно понимая это, старик все чаще в последнее время испытывал острое чувство одиночества. Сергей Михайлович остановился у старого дубового шкафа, за стеклом которого стояла фотография в рамке. На черно-белом снимке были изображены он и Протасов на какой-то читательской конференции. «Теперь и Андрея нет», – с печалью подумал Сергей Михайлович и вздохнул. Ветеран боялся признаться, что с уходом Протасова безвозвратно растворилась и исчезла какая-то часть от него самого, будто кто-то невидимым ножом безжалостно отсек кусок его души… Продолжая вздыхать, Суриков медленно вошел в кабинет и устало опустился на стул. «Как же хочется иной раз послать все лесом и поселиться здесь навсегда», – подумал он, отхлебывая кофе. Глаза старика остановились на стопке листов, аккуратно сложенных в углу, и он мгновенно вспомнил, что собирался сделать сегодня еще одно важное дело. «Жалоба!» Точно, ведь он планировал составить сегодня коллективную жалобу на этих проходимцев – Сацивина и Коржину. И отправить ее не абы куда, а в Генеральную прокуратуру. Конечно, забыть об этом было бы непростительно! Поставив чашку на стол, Суриков взял ручку и вытащил из стопки один лист. Он помнил о словах адвоката Павлова, что все свои инициативы и действия следует согласовывать с ним, но отступать от намеченного плана не собирался. В крайнем случае о своем намерении подать жалобу он сообщит Павлову завтра, как раз когда придет время ее подписывать уважаемыми людьми. Суриков не сомневался, что Артемий Андреевич не станет возражать. В конце концов они оба делают благое дело, и, как говорится, «кашу маслом не испортишь». Сергей Михайлович был глубоко убежден, что с такими, как эти Сацивин с Коржиной, наживающихся на беспомощных стариках, нужно бороться самым радикальным образом, их следует выжигать каленым железом! Они ему сразу не понравились, но Андрей Васильевич старался всегда доверять своему окружению и даже в свои девяносто девять был по-детски доверчив и наивен. В любом случае еще одно напоминание власть имущим о том, что какие-то отмороженные негодяи отнимают у законных наследников известного писателя все честно нажитое за долгую творческую жизнь, будет нелишне. Пускай те, кто облечен законными полномочиями защищать слабых и обездоленных, выполняют свои прямые обязанности, а не зазря протирают своими штанами казенные кресла… Павлов, конечно, адвокат экстра-класса, но он мужик молодой, пороха жизни еще мало нюхал, а у него, Сергея Михайловича, уж опыта поболее будет.