— А ваш отец? — Он пришел с земли обетованной; он армянин. — Жаль, очень жаль. — Почему? — Жаль мне ту обетованную землю, что имела честь породить вас! Армяне здесь, в Америке, обычно торговцы. Вы тоже? — Я банкир! — не без гордости объявил пришелец. — А теперь отпустите меня! И скажите, кто вы. — Придется. Я старый, еще не совсем забытый бродяга прерий, и зовут меня Папперман, Макш Папперман. Понятно? Вообще-то мое занятие — делать грубиянов учтивыми, а глупцам вправлять мозги. Вы не один? Ваши спутники все еще там, за деревьями? — Да. — С вами есть женщины? — Да. — Женщины сиу, которые направляются к горе Виннету? — Да, но откуда вы это знаете? — Это мое дело, а не ваше. Кто те мужчины с ними? — Господа из комитета, со своими слугами и проводниками. — Что это за комитет? — Комитет по строительству памятника одному… — он осекся, как человек, который сболтнул лишнее. — Спросите их сами. Я не уполномочен давать справки о целях комитета. И отпустите меня, наконец! Папперман встряхнул его еще раз и прибавил: — Возвращайтесь и скажите им, кто я такой. Особенно дамам. Думаю, что среди них найдутся те, кто не откажется поприветствовать меня здесь. Господин Антоний Пэпер снова продрейфовал по поляне, пока не скрылся за деревьями. Его индейское имя, Оки-Чин-Ча, на языке сиу означает «Девушка». Наверное, он, с детства не отличался мужскими качествами. Это был казначей комитета по строительству памятника Виннету. Напомню, что именно его связь с Олд Шурхэндом, о чем я узнал из письма, с самого начала не вызывала у меня большого доверия. Сегодня я видел его в первый раз, и впечатление, могу заверить, осталось неблагоприятное. Душенька считала так же. — Метис! — воскликнула она. — Тебе не кажется, что полукровки чаще всего почему-то наследуют худшие качества своих родителей? — Да, такое случается нередко. Но смотри: идут! Едва метис назвал своим фамилию Паппермана, как мы услышали радостный крик, и тотчас показались фигуры двух женщин, спешивших к нам. Одна, естественно, была Ашта, которую мы видели на озере Кануби, другая, вероятно, ее мать. Остальные следовали за ними медленно и чинно. Мы поднялись. — Мне совсем худо! — простонал Папперман, опершись о ближайшее дерево. Он не мог оторвать своих добрых глаз от двух приближающихся женщин. Мы сразу поняли, что это мать и дочь — так они были похожи лицом, походкой, фигурами. Да и все сорок индеанок одеты были совершенно одинаково и все носили звезду клана Виннету. Мать с дочерью держались за руки. Первой было почти пятьдесят, но выглядела она прекрасно. — Вот он! — воскликнула дочь, указав на Паппермана. — А там стоит Молодой Орел, о котором я тебе тоже рассказывала. Мать мягко освободилась от руки дочери, на какой-то миг застыла на месте, и тут из ее груди вырвалось: — Да, это он, любимый! Она подошла к Папперману, взяла его за руки, подняла свои прекрасные темные глаза и спросила: — Почему вы исчезли? Почему избегали нас все это время? Отклонять сердечную благодарность — это жестоко! Пожалуйста, дайте мне ваш лоб! Он покорно наклонился. Она притянула к себе его голову и поцеловала в лоб и в обе щеки. И тут старый вестмен не сдержался. Слезы потоком хлынули из его глаз, он отвернулся и поспешил в глубь леса. — Здесь целуются! — услышали мы вдруг неприятный, осуждающий голос. Оказалось, это произнес метис, стоявший позади женщин, среди других мужчин. Взоры всех присутствующих обратились на него. — Зачем он так говорит? — воскликнула Ашта, дочь, нахмурив брови. — Пусть он попросит прощения! В гневе она поспешила к Антонию Пэперу. — Ашта! — окликнула ее мать. — Не прикасайся к нему! Он грязный! Дочь сдержалась и вернулась к матери. Та снова взяла ее за руку и сказала громко, чтобы услышали все: — Идем, мы идем к нашему другу и спасителю. Он в тысячу раз лучше и выше, чем тот, что насмехается над проявлением обычной благодарности! Обе удалились вслед за Папперманом. Мистер Антоний Пэпер, или мистер Оки-Чин-Ча, оказался настолько толстокожим, что все сказанное ни малейшим образом его не задело. Он сделал вид, будто ничего не произошло, и тут же обратился к джентльменам, одетым в индейские одежды, по которым было видно, что о прериях и девственных лесах они только слышали, да и то немного: — Их оратор, к сожалению, удалился, так и не сказав, кто остальные. Но мы это узнаем. Я позабочусь об этом сам! Он направился к нам. — Несчастный! — вздохнула Душенька. — Неужели он хочет поссориться и с тобой? — Как начнет — так и закончит, — улыбнулся я. Ее предположения оправдались. Неугомонный Пэпер действительно обратился ко мне. — Мистер Папперман посчитал за лучшее уйти, — с издевкой начал он, — поэтому теперь я спрашиваю вас. Как вас зовут? — Моя фамилия Бартон, — ответил я. — А леди рядом с вами? — Моя жена. — А джентльмены, что позади вас? — Братья. Мистер Гарриман и мистер Зебулон Энтерсы. Молодого Орла он не заметил, потому что тот отошел в сторону. — Откуда вы едете? — С Востока. — К чему такие бестолковые ответы? Мы ведь на Западе! И если я спрашиваю, то хочу знать название места, а не выслушивать нелепые выражения… Тут он получил от меня такую оплеуху, от которой рухнул лицом в землю. — Да простят меня леди, но, как говорится, с волками жить — по-волчьи выть, — обратился я к женщинам. — Сейчас мы в лесу, а здесь свои законы. — А потом добавил, повернувшись к мужчинам: — Попрошу кого-нибудь из джентльменов продолжить нашу беседу. Мистер Пэпер, вероятно, откажется вести ее дальше. — «Откажется»? — взвизгнул между тем тот, вскочив с земли. — И не подумаю! Он меня ударил! За это вы ответите, и сейчас же! Он вытащил из кармана элегантный складной нож и весьма осторожно раскрыл его, чтобы не пораниться. В другой его руке сверкнул маленький револьверчик, который он снял с предохранителя и тут же взвел курок. После таких грандиозных приготовлений упрямый парень снова вознамерился взяться за меня. Последствия для него были бы еще более плачевные, но ему помешал один из джентльменов. Отодвинув возбужденного парламентера в сторону, он сказал: — Спрячьте оружие, мистер Пэпер! С хулиганами разговаривают по-другому. Он шагнул ко мне к любезной улыбкой и отвесил поклон: — Разрешите представиться, мистер Бартон. Я агент по всевозможным делам и вопросам. Фамилия моя Ивнинг. Вот тут стоит мистер Белл, профессор философии. А там — мистер Эдвард Саммер, тоже профессор, но классической филологии. Вы удовлетворены? Было видно, что он очень надеялся вызвать у меня положительные эмоции. Что касается профессоров, то о них я не мог сказать ничего дурного, по крайней мере пока. Таким образом, я приготовился вести себя как можно вежливее, поскольку все четверо вместе с Олд Шурхэндом входили в комитет, определявший судьбу запланированного памятника Виннету. Поэтому я в свою очередь учтиво поклонился и ответил: — Для меня большая честь познакомиться с такими выдающимися светилами науки. И я готов это доказать, если смогу быть вам полезен. — Очень приятно, очень приятно! Я тотчас дам вам такую возможность. Мы ведь прибыли по одному важному делу: произвести здесь осмотр, вот на этом самом месте. Мы полагали, что никого тут не застанем. К сожалению, ваше присутствие мешает нам! Это было настоящее нахальство в обертке вежливости. Я взглянул на обоих профессоров, но ничего не ответил. — Вы ведь понимаете меня? — продолжал агент. — Конечно, — ответил я. — Все достаточно ясно. — Итак? — Вы желаете, чтобы мы удалились? — Да.