— А может, все же… — Нет. Они слишком легкие. Терпение! Темно-коричневые четырехгранные глиняные сосуды были украшены индейскими фигурами. Я издали узнал работу гончаров из деревень моки или суньи 31. Верхняя часть сосуда немного прикрывала нижнюю, а место соединения было обмазано не пропускавшей влагу мастикой. Широкое горло каждого сосуда обвивали промасленные лыковые жгуты. Потому я и предположил, что их содержимое не могло быть металлом, — скорее, это что-то боящееся влаги. — Иди же сюда, помоги! — снова обратился Зебулон к брату. — Только осторожно, не сломай! Оба взялись за дело — Гарриман спокойно и умело, а Зебулон чуть ли не рвал оплетку. — Проклятые узлы! — ругался он. — Как медленно! у меня нет сил терпеть! Давай быстрее, быстрее! Когда с первых двух сосудов оплетка наконец была удалена, оба стали ножами отдирать окаменевшую за долгие годы замазку. При этом Зебулон без умолку говорил о серебре, золоте, о жемчуге, о древних мексиканских толтекских, ацтекских или древнеперуанских драгоценностях. Я выносил эту безумную болтовню только в интересах психологического эксперимента. Наконец настал долгожданный момент: каждый мог открыть свой сосуд. Энтерсы перевели дух. — Угадай, что там? — из последних сил прошептал Зебулон. — Золото? Алмазы? — Не хочу гадать, — ответил Гарриман. — Открываем! — Хорошо. Раз, два, три!.. Обе крышки были сорваны одновременно, и на свет было извлечено содержимое сосудов. Но не слышно было ликующих возгласов. Братья молча разглядывали добычу. — Мешок! — наконец пришел в себя Зебулон. — Да, какой-то кожаный мешок, — подтвердил Гарриман. — Может, с золотом? — Нет. Для этого он слишком легкий. — А банкноты? Глаза Зебулона блеснули. Еще бы: целых пять мешочков с банкнотами! — Открывай! Режь! Быстрее, быстрее! Ремни были разрезаны, а мешок вспорот. — Кни-иги! — разочарованно протянул Гарриман. — Книги, черт возьми, только книги! — взревел Зебулон. — К дьяволу их! — Он отшвырнул мешок прочь. — Но что за книги? — возразил Гарриман. — Посмотри сначала. Может, там внутри деньги. Зебулон тотчас принялся листать отброшенные было тома, но очень скоро забросил их еще дальше. — Одна писанина! — разочарованно протянул он. — Писанина с именем этого Виннету! — У меня тоже, — отозвался Гарриман, обследовав свою книгу. — Так выброси их к дьяволу! Можно представить, чего мне стоило сохранять равнодушный вид! Ведь для меня каждый листок или страничка, каждый кусочек кожи и даже лыковые завязки были священны! Я только потому и позволил этим типам рыться у могилы, что они выполнили для меня тяжелую часть работы. Но портить находку они не имели никакого права. Поэтому, когда Зебулон предложил расколоть оставшиеся сосуды, я спокойно, но твердо предупредил: — Здесь ничего не будет разбито! В сосудах завещание великого, благородного умершего. Оно для меня дороже золота и драгоценностей. Зебулон схватился за заступ: — А если я все же разобью, что тогда? — Вы этого не сделаете. — Почему? — Потому что прежде с вами поговорю я и вы будете лежать на земле. — Попробуйте! Видите вон тот заступ? Так вот, сначала я разобью им сосуд, а потом разнесу ваш череп при малейшей попытке предпринять что-нибудь против меня! Давайте, начинайте! Он поднял заступ, чтобы осуществить угрозу, и я уже сжал кулак для объявленного удара, но тут между нами появилась Душенька: — Не ты, а я! Она твердо шагнула к Зебулону и приказала: — Опустите заступ! Сказав это, она властно указала на землю. Весь ее вид говорил о том, что она привыкла повелевать. Зебулон вздрогнул от неожиданности, их взгляды встретились. И тут он опустил глаза. Опустил и заступ. — Бросьте его! — скомандовала она. Он послушно выполнил команду. — Сядьте! Он снова подчинился. — Вот так! Теперь продолжайте свою работу, но без резких движений. Надеюсь, вы окажете мне любезность. — «Любезность»?! — голос его зазвучал очень неуверенно. — О, эти глаза, эти глаза! Гарриман, скажи ей… Пусть ее муж не считает меня трусом. — Мой брат не может вынести взгляда ваших глаз, миссис Бартон, — обратился к Душеньке Гарриман. — С первой же встречи. — Это так! — подтвердил Зебулон. — Не смотрите на меня, миссис Бартон, не смотрите! А то я сделаю все, что вы захотите. Она села рядом с ним, легонько коснулась его руки и с улыбкой произнесла: — Если бы вы делали только то, что я хочу, то не совершили бы ошибок. Он отдернул руку и простонал: — Дьявольщина! Вы коснулись меня! — Это произошло совершенно случайно, — извинилась она. — Больше не буду. Но теперь прошу вас взять сосуды, а я посмотрю, что там. Оба как ни в чем не бывало вернулись к прерванной работе. А Душенька тихо улыбалась. Она всегда радуется, когда ей удается отвратить зло. Когда Зебулон открыл следующий сосуд, он тяжело перевел дух и воскликнул: — Извините, миссис Бартон, если там снова окажутся книги, то они ваши. Но золото или что-нибудь подобное я не отдам. Ни за какую цену! Можно начинать? — Да, — ответила она. Он снял крышку, заглянул внутрь и простонал: — Точно такой же кожаный сверток! Что за напасть! А у тебя? Он обратил вопрос к брату, который открыл другой мешок. — Тоже бумаги, и ничего больше! — констатировал тот. Тут Зебулон завопил: — Сейчас меня хватит удар! Он отшвырнул заступ и стал носиться взад-вперед. Гарриман же поднял последний, пятый сосуд, и стал снимать оплетку. Еще несколько секунд — и вот он распечатан. Содержимое оказалось таким же. Зебулон опустился на землю, закрыв лицо руками. Сквозь рыдания слышалось: — Где наш отец? От старого подлеца давно не осталось ни пылинки! Только позор на наши головы! Смерть нас призывает… — Он сплюнул. — Миссис Бартон, — продолжал он, — я отказываюсь от этой писанины. Мне она не нужна. Я дарю ее вам. Вы слышите? Вам, и только вам! Делайте с ней что захотите! — С этими словами он отвернулся и зашагал в лес. — Безумец! — произнес его брат, глядя ему вслед. Душеньке пора было готовить обед, но она не спешила. Она хотела узнать истинную ценность находок. Я попросил Паппермана подкопать яму поглубже, чтобы убедиться, что там больше ничего нет. Вместе с Гарриманом они вынули еще на два фута земли, но так ничего и не нашли, после чего засыпали всю яму. А я и Душенька тем временем занялись осмотром содержимого кожаных мешков. Это были сшитые в тома манускрипты, написанные хорошо известной мне рукой великого Виннету. Не стоит говорить, какое впечатление произвели они на меня. Буквы аккуратно располагались на строчках. Почерк был четким и твердым, как душа того, чья рука выводила слова на этих страницах. Их оказалось не десять, не двадцать, а несколько сотен! Где и когда он их писал? На обложках тетрадей можно было прочесть: «Написано у могилы Клеки-Петры», «Написано у Тателла-Саты», «Написано для моих красных братьев», «Написано для моих белых братьев», «Написано в жилище Олд Шеттерхэнда на Рио Пекос», «Написано для всего человечества». Язык был английский. А там, где автор затруднялся в подборе точных выражений, стояли индейские слова и фразы. Заметил я и немецкие обороты, — похоже, они крепко засели в его памяти после общения со мной. В конце последней тетради я нашел полный перечень всех текстов и адресованное мне послание. О перечне я скажу позже, а письмо гласило: