Но и к лучшему, о ней можно не беспокоиться, а взять ее с собой я все равно бы не смог. Ключ, выданный преподавателям, позволял покинуть запертое сердце с помощью телепорта, не разрушая защиту. Конечно, опасность миновала — но только в нашей провинции. В других могла начаться смута, и детей следовало поберечь. Отпирать сердце до следующего дня гинн Наиде не собирался. Моих сил хватило, чтобы переместиться сразу в четвертую провинцию. На транспорт рассчитывать вряд ли стоило, и я помчался на своих двоих, ориентируясь по памяти. Этот город я знал хорошо, так что до резиденции сумел добраться довольно быстро. Но, как бы я ни торопился, подоспел я, когда уже все закончилось. Гинна Аусверриан вышла из резиденции с гордо поднятой головой, но не сопротивляясь стражам. Ее сопровождал дед, он проводил ее до повозки и тепло попрощался. Заявлений гинна придворная делать не стала. Через толпу я пробился к деду. Он как раз коротко отвечал репортеру, когда я остановился рядом. Разумеется, репортера интересовало, как он выжил. Дед ничего не скрывал, честно рассказав об обете тишины, солнечном гневе и консервации, вырвавшей их из жизни на пятнадцать лет. Все детали паззла сложились. И я мог бы поклясться, что без Дейнара там не обошлось. Дождавшись, когда репортер отстанет от него, я, все еще не веря, осторожно коснулся дедушкиного плеча и позвал: — Дед… Он удивленно оглянулся и несколько мгновений рассматривал меня, не узнавая. А затем брови его взметнулись вверх: — Ардин?! Ох, как же ты вырос! — А ты ничуть не изменился, — расплылся я в улыбке. Это и впрямь был он. Дед в свое время заменил мне родителей. Их брак, созданный по расчету, никогда не был счастливым, и после появления наследника в моем лице они окончательно отдалились, вверив заботу обо мне наемным няням. Дед был единственным, кто не жалел для меня любви, он проводил со мной время, баловал и воспитывал, став для меня самым близким. Когда он погиб, я остался совершенно один при живых родителях, и это одиночество вместе с моей потерей меня подкосило. Я все больше становился похож на отца, равнодушного ко всему, кроме прибыли, и к окончанию университета превратился в негодяя, без зазрения совести игравшего с чужими жизнями. Но мне повезло встретить Тэссену, вернувшую любовь в мою жизнь. — Мне тебя так не хватало, — признался я. — Прости, — дед порывисто обнял меня. А ведь он помнил меня еще мальчишкой… его не было в моей жизни дольше, чем он был. И это — вина Вердериана. — Ты не виноват, — меня охватило странное чувство. Словно я вернулся домой, и больше ничего плохого не случится. — Ох, Арди… — дед отстранился. — Так. Погоди немного. Он взялся за переговорник, отправив кому-то сообщение, и, дождавшись ответа, кивнул: — Пара часов у нас есть, идем домой, расскажешь мне, как ты тут без меня жил. — А мне нельзя домой, — признался я. — Отец меня выгнал. — За что? — изумился он. Да, выгонять единственного наследника из дома — причина должна быть веской. И тот Ардин, которого он знал, едва ли был способен на такой проступок. Поэтому я поспешил его успокоить: — Я выбрал не ту девушку. Она неблагонадежная и простолюдинка, отцу это не понравилось. Он присмотрел для меня более подходящую невесту и сказал не возвращаться, пока я не смирюсь с его выбором. Дед нахмурился: — Девушка-то хорошая? — Лучшая, — улыбнулся я, вспоминая Тэсси и поделился счастьем: — У нас свадьба в следующем году. — А отец, значит, невесту тебе выбрал, — повторил задумчиво он и рассердился вдруг. — Вот ведь паршивец! Себе-то сам невесту нашел, а сыну выбрал, значит! Да что он о себе возомнил? Идем-ка домой, Арди, время есть, сейчас все решим. И он потащил меня в сторону дома. Я шел за ним, чувствовал себя ребенком и улыбался, зная, что дед решит все мои проблемы. Эх, если бы он был рядом, сколько ошибок я бы не совершил! Двери родного дома для меня были закрыты, но я не хотел пропустить момент родственной встречи, а потому предложил деду устроить моему отцу сюрприз. — Но ведь он наверняка видел меня в новостях, — удивился он. — Уверен, он им не поверил. Я сам с трудом поверил! — Ну, ладно, будь по-твоему, — легко согласился дед. На мой стук открыл дворецкий. — Я сообщу гинну Аусверри о вашем приходе, — коротко поклонился он. Дворецкий знал, что я не могу переступить порог дома без позволения отца, но понимал, что рано или поздно я все равно стану хозяином дома, а потому оставался предельно вежлив. Отец подошел довольно быстро и вид имел снисходительный, хотя я заметил, что он встревожен. И есть от чего — он активно поддерживал совет, и теперь, когда гинна Аусверриан добровольно сдалась на милость новой-старой власти, его собственное будущее было неопределенным. — Все-таки явился, — вместо приветствия бросил он. — Много же времени тебе понадобилось, чтобы одуматься. Что ж, проси прощения, и можешь заходить. — И за что же твой сын должен просить прощения? — осведомился дед грозно. Я с трудом удержался от улыбки, глядя на отца. Выражение лица у него было презабавным. Словно он и впрямь не воспринял появление старшего Аусверри в новостях. — Папа? — сдавленно произнес он. — Разве я этому тебя учил, сын? — все так же грозно продолжил дед. — Разве я когда-нибудь ограничивал твою свободу, Арлет Аусверри? Так почему ты решил, что имеешь право отнимать свободу у своего сына? — Папа, ты… я… он… я ведь забочусь о нем! — Я о тебе тоже заботился, но не стал мешать этому фарсу, который ты назвал выгодным браком. А ты теперь противишься выбору сына? Да еще посмел выгнать его! Ты заботишься не о сыне, а исключительно о себе. — Отец, дед, — примирительно заговорил я. — Мы ведь пятнадцать лет не виделись. Может, обойдемся без ссор? — Вот. Рассудительный мальчик, — дед знакомым жестом потрепал меня по голове. — Проходите, — все так же растерянно пригласил нас отец. Видеть его таким оказалось до странности приятно. Он всегда был жестким, держал себя в руках, уверенно управляя компанией и семьей. Но возвращение деда выбило его из колеи, и без своей уверенности он смотрелся даже беззащитно. Словно и сам стал ребенком в присутствии строгого, но любящего папы. Мама не вышла нас встречать — до меня ей никогда не было дела, а с дедом они изначально не ладили. Не сказать, чтобы я огорчился. Да и вообще, попав в дом, я вдруг осознал, что совершенно по нему не скучал. Я вырос здесь, провел большую часть жизни — но спокойно мог бы не появляться здесь и дальше. Дед уверенно привел нас в гостиную и твердо заявил: — Отвяжись от мальчика, Арлет. Пусть живет, как хочет. — Папа, ты не представляешь, кого он выбрал! Плебейка, из неблагонадежных! — Из неблагонадежных — это как? — осведомился дед. — Ее семья поддерживала Суотерри во время войны, — пояснил отец и умолк. — Министра Суотерри? — уточнил дед. — Представителя законной власти, оболганного узурпатором? — Но… — попытался возразить отец. — Сколько же мусора придется выгребать Тамиону, — покачал головой дед. — Она в любой момент могла снять браслет неблагонадежности, — вмешался я. — Она талантливый целитель, ее учебу оплатила центральная лечебница, и браслет она носила по своим убеждениям, потому что ей не нравилась политика совета. — Ну, вот, хорошая же девушка, правильная. Чего тебе еще надо, Арлет? — спросил он у сына. — А насчет плебейки — твоя мать тоже не была аристократкой. И это не помешало нам прожить душа в душу много лет, а тебе — стать снобом. Так что отвяжись от мальчика. Он твой наследник, и таковым останется, вне зависимости от твоих требований. — Вот только не надо делать из меня виноватого! — вдруг вспыхнул отец. — Ты не представляешь, каково мне пришлось! Ты считался погибшим, и был сторонником Суотерри при этом! Нас ждала конфискация имущества и браслеты неблагонадежности! Твой внук рос бы в нищете, если бы я не пошел на поклон к гинне Аусверриан, чтобы она спасла мою семью! Конечно, мне пришлось стать лояльным совету, потому что любая ошибка, любой прокол — и мне бы припомнили родство с тобой. А мальчишка что — влюбился, и плевать на репутацию семьи! Я пытался защитить и его, и нас! Я почувствовал укол вины, вдруг осознав, что отцу и впрямь пришлось непросто. Вот только, вместо того, чтобы все мне объяснить, он предпочел все решить силой и давлением. Вина мелькнула и исчезла. — И, конечно, объяснить это сыну ты не удосужился, — догадливо предположил дед Отец упрямо сложил руки на груди. Возможно, он тоже чувствовал вину.