— Говорите. — А что говорить, если я невиновен. Мы оказались втянуты в это дело случайно. В наших действиях нет и капли злого умысла. Нас разбудили ночью и сказали, что император погиб. Можно ли было в таких обстоятельствах сохранить ясность ума? Как бы вы сами повели себя на нашем месте? — Пусть нам дадут адвокатов! — понеслось с разных сторон. — Если защитники не явились, это их вина! — сказал секретарь суда. При этих словах генерал Мале вскочил со своего места и крикнул, показывая пальцем на судей: — Это ваша вина, господа, и вы это прекрасно знаете! — Точно, — поддержал его Рато. Испуганный граф Дежан переключился на капрала Рато: — Хорошо, что вы можете сказать в свою защиту? — Прошу прощения, монсеньор, я — как другие. Пусть лучше генерал скажет. — Господин председатель, — сказал Мале, — защита Рато волнует меня больше, чем моя собственная. Рато приходил в клинику доктора Дюбюиссона, где я находился, чтобы повидать кого-то из своих друзей. Да, я видел его четыре или пять раз. Этот его друг попросил меня: «Могли бы вы, зная капрала Рато, содействовать его повышению». Случай представился. Я предложил Рато стать моим адъютантом. Он согласился. Я сказал, что являюсь уполномоченным Сената. Он ничего не знал. Вот вся правда о Рато. Оправдав его, вы отдадите должное ему и мне. — Прения закончены, — объявил председатель суда. — Суд удаляется на совещание. — Постойте, господа! — закричал майор Сулье. — Мы тут почти все — старые солдаты, отцы семейств. Так уж получилось. Но что теперь станет с нашими женами, с нашими детьми? Имейте жалость хотя бы к ним! — А я? — закричал капитан Бордерьё. — Я всегда был предан императору, и все это знают! Да здравствует император! — Точно! Да здравствует император! — поддержал его капрал Рато. — И справедливость! — добавил с улыбкой Фанно де Лаори. — А я хочу сказать судьям, — крикнул Гидаль, что все они рабы, не имеющие права голоса! Мы никогда не дождемся справедливости! — Жандармы, — закричал, в свою очередь, граф Дежан, — успокойте и уведите обвиняемых! Жандармы бросились исполнять приказ. Зал заседаний вскоре был очищен, и лишь с улицы донесся последний крик генерала Мале: — Граждане! Да здравствует свобода! * * * Было уже два часа ночи. Судьи собрались в совещательной комнате, а к четырем часам у них уже было готово решение. Комиссия в составе генералов Дерио и Анри, полковников Женеваля и Монсея (брата маршала), майора Тибо и капитана Делона постановила: из 22 обвиняемых в заговоре против империи 13 человек приговорить к смерти. Двое из них, в частности полковник Рабб (за многолетнюю безупречную службу) и псевдоадъютант «генерала Лямотта» Рато (его отец был генеральным прокурором в Бордо), впоследствии были помилованы. Первым в списке приговоренных значился Мале, вторым — Фанно де Лаори. Далее следовали имена Гидаля, Сулье, Пикереля, Боккечиампе, Стинхувера, Бордерьё, Лефевра, Ренье и Бомона. Остальные обвиняемые были оправданы. Кавалеры ордена Почетного легиона — а это были Мале, Рабб, Сулье, Пикерель, Бордерьё и Лефевр — были лишены этого почетного звания. Жители Парижа даже не заметили, что в городе практически произошел государственный переворот. Правда, начали ходить какие-то слухи, но никто толком ничего не знал. Лишь после оглашения приговора на стенах домов появилась официальная прокламация, в которой говорилось следующее: «Министерство полиции. Три бывших генерала, Мале, Лаори и Гидаль, ввели в заблуждение национальных гвардейцев и направили их против членов министерства полиции и военного губернатора Парижа. Они пустили слух, что Его Величество император умер. Эти три бывших генерала были арестованы. Они были уличены в обмане и теперь предстали перед судом. Полное спокойствие царит в столице. Оно на короткое время было нарушено лишь в трех домах, где собирались разбойники. Подпись: герцог де Ровиго». * * * В четверг, 29 октября 1812 года, в Париже с утра шел холодный мелкий дождь. Небольшой отряд жандармов и полуэскадрон драгун выстроились около тюрьмы, в которой находились вчерашние заговорщики. В три часа дня семь закрытых фиакров выехали из ворот тюрьмы, и драгуны тут же окружили их плотным кольцом. После этого фиакры, в которых по двое находились приговоренные, направились к площади Гренелль. По пути почти все приговоренные сохраняли выдержку, один лишь майор Сулье не прекращал причитать, закрыв лицо руками: «О, моя бедная жена, что с ней теперь станет? О, мои бедные дети.» Корсиканец Боккечиампе тихо молился и жаловался на то, что к нему не допустили священника. Когда грустный кортеж выехал на площадь, она уже была заполнена людьми, желавшими посмотреть на казнь. Все ставни окружавших площадь домов были открыты, а некоторые любопытные сидели даже на крышах. Едва дверь первого фиакра, в котором ехали Мале и Фанно де Лаори, открылась, последний тихо сказал: — Генерал, это ваша нерешительность привела нас сюда. Потом он сплюнул и закричал, обращаясь к собравшимся парижанам: — Граждане, мы умираем, но мы не последние римляне, за нами идут другие… Войска парижского гарнизона были построены на площади в каре. Были здесь и солдаты печально прославившейся 10-й когорты национальной гвардии. Рота усатых ветеранов должна была привести приговор в исполнение. Противный дождь не прекращался, и настроение у всех было соответствующее. Заунывно трещали барабаны. — О, моя бедная семья! О, мои бедные дети! — бормотал, как заведенный, майор Сулье. — Майор, — обнял его генерал Мале, — моя жена Дениза позаботится о них. Боккечиампе что-то сказал одному из жандармов. Тут же подбежал офицер: — Что он тебе сказал? — Капитан, он просил исповедника. — Ничего, пусть себе просит, а ты не должен его слушать, это строго запрещено! Приговоренных построили в шеренгу. Рота ветеранов выстроилась в два ряда напротив них. Генерал Мале обратился к своим товарищам: — Не держите на меня зла за всю эту историю. На это генерал Гидаль хмуро ответил: — Да уж история получилась с дерьмовым концом. — Ничтожества! — выкрикнул генерал Фанно де Лаори, обращаясь к недавним судьям. — Три четверти приговоренных невиновны, и вы это прекрасно знаете! Во время чтения приговора Боккечиампе упал на колени, а капитан Пикерель спокойно спросил: — Кто-нибудь может мне объяснить, за что меня сейчас расстреляют? — Всем тихо! — вдруг скомандовал генерал Мале. — Я начальник тех, кого собираются казнить, поэтому командовать здесь буду я. После этого он сделал шаг вперед и обратился к стоящим напротив ветеранам: — Рота, внимание! Товсь! Цельсь!.. Нет, так дело не пойдет. Начнем сначала… Убеленные сединой ветераны в нерешительности переминались с ноги на ногу, не зная, что делать. Мале вновь скомандовал: — Внимание! Товсь! Цельсь!.. С богом, огонь! Раздался залп, и шеренга приговоренных рухнула, как подкошенная. Стоять остался лишь один генерал Мале. Он был легко ранен в плечо. — А я, друзья мои! — воскликнул он. — Про меня вы что, забыли? Второй залп доделал то, что не удалось первому. Но перед этим генерал Мале успел выкрикнуть: — Наши смерти будут отомщены! Через шесть месяцев все изменится во Франции. Французские историки Эрнест Лависс и Альфред Рамбо констатируют: «Постановлением военного суда Мале был приговорен к смерти и расстрелян вместе со своими сторонниками, из которых большинство было виновно лишь в излишней доверчивости». Писатель Вальтер Скотт в своей книге «Жизнь Наполеона Бонапарта» отмечает: «По прибытии Наполеона в столицу он нашел парижан такими же равнодушными к казни преступников, какими они были и по отношению к их кратковременным успехам». Но через шесть месяцев во Франции действительно изменилось многое. Разбитый в России и преследуемый союзниками Наполеон из последних сил сражался в Германии. Впереди его ждали лишь череда неудач, отречение, остров Эльба, а вслед за этим — остров Святой Елены и смерть.