Иду в нашу спальню, чтобы пробраться оттуда в свое тайное убежище. Под окном стоит ящик для молочной тары, стекло заклеено фольгой. Окно приоткрыто, ровно настолько, чтобы пролезть. Там, по ту сторону, — тишина и спокойствие. Если Энди совсем заскучает, он меня найдет. Он может прийти в любой момент. Времени уже мало. Мне нужно, чтобы он был чем-то занят, а что ему делать без телевизора. Да пошло оно все. Я разворачиваюсь и вижу, как он пытается разъединить две плотно сцепленные детальки лего. Это может занять его на какое-то время, но уже темнеет. Как только он не сможет ничего разглядеть — то все. Ничего другого не останется, как лечь спать, а он не устал. И я не устала. Ну, по крайней мере, спать не хочется. Надо что-то придумать. — Ладно, Энди. Пошли в бассейн. Он бросается искать плавки. Я раздеваюсь и натягиваю на себя голубой купальник из секонд-хенда, все еще влажный и холодный со вчерашнего дня, и сразу покрываюсь мурашками. Мы идем к бассейну нашего жилого комплекса и ужинаем снеками из установленного там автомата. Пересчитываем свою мелочь и выбираем маленькую банку чипсов «Принглс» и большую пачку жевательного мармелада «Твизлерс». Плаваем несколько часов. Вода в бассейне теплая и мутная. На дне валяются монетки и обломки яиц с сюрпризом. В бассейне хоть слабо, но ловится вайфай, и я пишу в твиттере, что у меня ночной заплыв. Нормальный подросток так бы и поступил, верно? Оставляю телефон на стуле и плаваю с Энди, слежу, чтобы не лез на глубину. Мы болтаем о том, как здорово, что ворота, на которые запирается бассейн, сломались и их можно открыть, просто наступив на нижнюю перекладину. Спорим, кто может дольше не дышать, и обсуждаем, как классно плавать на спине. Сегодня вечером, кроме нас, в бассейне никого. Но мы все равно осторожны. Мы не говорим о своей квартире, темной, без электричества и, похоже, снова без газа. Не говорим о том, как давно заклинило входную дверь и как страшно каждый день забираться через окно. Энди не спрашивает, когда мама придет домой, и это очень хорошо. Потому что я понятия не имею. 21 ч. 45 мин. На этот раз долго воевать, чтобы вытащить его из воды, не приходится. Я выбираюсь из бассейна, обхватываю себя от холода руками и говорю ему, что пора. Он вылезает через пару минут и точно так же обхватывает себя ручонками. Пара изо рта не видно, но пальцы посинели, а волосы висят сосульками на лице. Полотенец нет. Мы идем домой как пингвины — руки-ноги вместе, не сгибая колени, спиной к ветру. Я проталкиваю его в окно и лезу сама, медленно и особенно осторожно — потому что совершенно мокрая, и снова, как уже тысячу раз, представляю, как падаю вниз. Я не падаю, но угол кондиционера оставляет на голом бедре длинную неприятную царапину. Сквозь нее просачиваются капли крови, остается надеяться, что хлорки на коже достаточно для дезинфекции. Кровь, бактерии, неопределенность. Такова жизнь. На этот раз я зажигаю только одну свечку. Мы бросаем купальник и плавки на пол и ищем, в чем лечь спать. Я нахожу большую футболку, всю в логотипах газировки, Энди — какие-то трусы или шорты. Непонятно, да и неважно. Мы медленно забираемся по лесенке на мою кровать-чердак. Каждый держится только одной рукой. Потому что у меня в другой руке свечка, а у него книжка. Он, как и каждый вечер, читает мне вслух, а я вожу пальцем по космическим узорам на матрасе и думаю о далеких приключениях. Мы лежим под одеялом, свернувшись калачиком, и он смеется над забавными местами в книжке. Так и не спрашивает, когда она придет домой. Наверное, ему уже тоже все равно. Вторник, 2 ч. 56 мин. Кажется, это она. На минуту я задерживаю дыхание. Свеча потухла, Энди не просыпался. Я слышу щелчок зажигалки, чуть позже чувствую запах дыма. Мама дома. Вторник, 11 ч. 36 мин У меня самый отстойный телефон. Справа от меня — новенький айфон. Длинный, тонкий, стильный. Прямо как парень, у которого он в руках. Он листает профили девчонок. Некоторых я знаю. Слева — новый андроид. Блестящий и яркий. И девочка, которая его держит, даже не пытается его спрятать. Весь класс таращится в телефоны. Никому ни до чего нет дела. Перед нами сидит мистер Рэли. Прямо сейчас рассказывает об однодольных или двудольных. На большом экране — изображения листьев. Я не особо слежу, что там он говорит, но знаю, что он поглядывает на треснувший экран своего старого айфона, когда смотрит себе на коленку, хмурится или улыбается. У меня в кармане безымянное подобие телефона. С летних каникул даже минуты нормально не показывает. Работает, только когда есть вайфай, но, наверное, школа знает: будь здесь вайфай, все не вылезали бы из чатов и ютьюба. И все-таки я ставлю заряжать его на ночь, чтобы маленькой кривой камерой хоть что-то фотографировать и хоть как-то следить за временем. Когда я хочу, чтобы меня никто не трогал, я вытаскиваю его из кармана и делаю вид, что пишу сообщение. У меня заготовлен набор смешных и злобных отговорок на случай, если кто-то спросит мой номер. Мне не звонят. Пестики, тычинки, чашелистики. Я открываю в телефоне папку с фотографиями и просматриваю последние, с прошлой недели. Где мы с Кристи едим картошку фри в кафешке «Джек в коробке» рядом со школой. Кристи принимают за старшеклассницу, а меня — хоть я и на год старше — нет. Такова жизнь. Размытый снимок жимолости крупным планом, потом — розы. Цветы напоминают мне, что иногда надо поднимать голову и смотреть на мистера Рэли. Как раз вовремя, потому что он смотрит прямо на меня. — Лейла? Понятия не имею, о чем он сейчас: — Простите, какой вопрос? Одной рукой выключаю телефон и медленно кладу в карман. Рэли вздыхает: — Как называется эта округлая часть цветка на слайде? На секунду бросаю взгляд на экран. Перевожу взгляд на учителя: — Чашечка. — Верно. Спасибо. Постарайся не отвлекаться. Я краснею. Айфон справа исчез. Андроид слева даже не дрогнул. Я задерживаюсь после урока. Рэли — отличный парень, и мне неловко перед ним. — Простите, что отвлеклась, мистер Рэли. Я читаю все, что положено, и делаю домашнюю работу. Просто замечталась. Он улыбается своей коленке. — Ладно, увидимся позже, — говорю я, делая шаг к двери. Когда я поворачиваюсь, он приходит в себя: — Эй, Лейла. Вернись. Извини, нужно было кое-что проверить. Так что ты хотела? Почему тебя не было два дня на прошлой неделе? У тебя все хорошо? На его лице выражение вежливой озабоченности. Я узна́ю это выражение где угодно — это значит, что взрослый беспокоится, но не может ничем помочь. — Все нормально. Просто болела. Но я все равно сдала тест в пятницу на пять, так что не страшно. — Да, думаю, не страшно. Но все-таки ты… Боже, перестань на меня смотреть. Пожалуйста, не замечай, что я обмотала туфли скотчем и что мои джинсы уже месяц не стираны. Пожалуйста, скажи, что я нарочно уродую себя этой рубашкой, а не случайно так вышло. Пожалуйста, даже не смотри на мои волосы. Я уставилась в пол. — Все в порядке? — У него слишком добрый и мягкий голос. Мой ответ готов, он всегда готов, можно даже не спрашивать и не задумываться. — Да, все отлично. Он пытается заглянуть мне в глаза, но я не могу на него смотреть. — Знаешь, я ни разу не видел твою маму, — говорит Рэли. — Она никогда не ходит на родительские собрания. Подписала документы, чтобы тебя зачислили в класс с углубленным изучением предметов, и все. А так я даже ни одного электронного письма от нее не получал. Она подписала это, как подписывала и все остальные наши документы еще с того времени, как Энди пошел в детский сад, — моей рукой. Мне что, еще и письма учителям за нее писать? Другие родители пишут? И о чем они спрашивают? — Она просто все время работает, мистер Рэли. Ей не до этого. Он наклоняет голову под таким углом, что его огромный нос кажется еще больше. Его черные глаза смотрят в мои, и снова это выражение обеспокоенности и закрадывающейся жалости. Если бы я, как кальмар, могла выстрелить чернилами из своей железы и уплыть, я бы так и сделала. — Ладно. Только обязательно дай знать, если я могу чем-нибудь… Где-то раздается виброзвонок, и он снова хмурится на свои коленки. — Как скажете, мистер Рэли. Наконец-то я могу сбежать. Обед Обед Кристи меня просто убивает. Убивает каждый день, так что я уже как минимум тысячу раз умирала от голода.