— Да, знаю. Но это ничего. Я разглядываю ее очень внимательно. Все предыдущие эксперименты на доверие были неудачными. Хотя это не значит, что так будет всегда. Но даже статистика подтверждает достоверность моих предположений. Я вспоминаю типы связей, которые мы изучали на биологии: паразитические против симбиотических. Наша могла бы стать симбиозом: мы обе получаем от этого разговора то, что нам нужно. Она не выглядит опасной. Вроде бы просто пытается лучше меня узнать. Я уже не так нервничаю, как поначалу. Беседовать с журналистом, оказывается, не так плохо, как я думала. Съедаю ролл с яйцом, пока начинка еще горячая, и запиваю чаем. Я подумываю о втором заходе, но замечаю, что она опять на меня смотрит. Я поднимаю на нее глаза. У нее такой сосредоточенный взгляд, словно она не ест ничего, потому что собирается съесть меня. Теперь я поняла. Она меня обрабатывала, чтобы я расслабилась. Не так, как обрабатывает меня Джейн, не так, как некоторые учителя. Что-то совершенно новенькое, даже не знаю, как назвать. Точно паразитическое. Не симбиотическое. Мимикрия хищного существа, которое маскируется под неопасное, чтобы подпустить к себе поближе и накинуться. Какие у меня средства защиты? Эрика пытливо смотрит прямо на меня. — И когда ты снимала, какие мысли у тебя были? Чего ты надеялась достичь? Официантки в «Драконе» разносят только чай, в зеленых кружках, похожих на толстый бамбук. Я высыпаю в свой чай два пакетика сахара и размешиваю, глядя в чашку. Наблюдаю, как на дне медленно растворяется белая зернистая горка. — Я надеялась найти новый дом. Знаю, звучит ужасно глупо, похоже на слова какой-нибудь сиротки из диснеевского фильма, а дальше обычно ее друг, отважный зверек, тут же отводит ее к новым родителям или что-нибудь в этом роде. Но есть же такая реклама по телевизору с грустной музыкой. Показывают тощих собак и больных кошек в грязных клетках, и люди переводят для них деньги, или приходят в приют и забирают какого-нибудь хромоногого щенка. Вот я и подумала: вдруг, если покажу, в каких условиях я живу, со мной тоже произойдет что-нибудь такое. Эрика молчит, но, похоже, для нее это сильно. Она ждет. Я чувствую, как сжимается горло, и делаю глоток чая. — Я хотела то, чего на самом деле не могу получить. Безопасное чистое место, где я смогу заботиться о брате и закончить школу. Я знаю, в опеке, скорее всего, найдут ему новый дом. — А ты? Почему не позволить им найти дом для тебя? Они ведь постараются вас не разлучать. — Может… — Что может? Сахар на дне чашки так и не растворился. Я не могу поднять глаза. Я не должна ей это говорить. Это не симбиоз. Но я не могу остановиться. Я хочу рассказать правду: — Никто меня не захочет. Энди — маленький, и он еще может стать чьим-то ребенком. Я сняла на видео свой табель с оценками, чтобы показать, что я не совсем пропащая. Я бы с радостью согласилась спать в кладовке, если бы мне кто-то предложил, и я бы не сожгла дом, не угодила бы в тюрьму, ничего такого. Но я не смогу стать частью чьей-то семьи. Энди как маленькая обезьянка — выпустят на свободу, и дикие обезьяны примут ее в свою стаю. Он забудет, что было раньше. Я никогда не забуду, потому что это вся моя жизнь. Я всегда буду странной, вроде тех горилл, что слишком хорошо выучили язык жестов, чтобы возвращаться в лес. Я все пью и пью, не поднимая глаз. На минуту замолкаю. Я хотела говорить как ученый. Хотела описать свой опыт, не подключая чувств. Но я и исследователь, и объект исследования одновременно, и одно от другого не отделить. Синекольчатый осьминог снова здесь, и я не могу с ним бороться. — Знаешь, очень много людей совершенно не считают тебя пропащей. Я молчу. Ее тон полностью меняется. Раньше казалось, что она стремится что-то из меня вытянуть, сдавив с нужным усилием, нажав в нужном месте. Теперь он мягче, похож на голос школьной медсестры, когда она впервые меня увидела и еще не знала, что я буду постоянно у нее околачиваться. Это не симбиоз. Это сочувствие. — На самом деле твой соцработник сказала мне, что у нее целый список людей, которые посмотрели твое видео и искренне хотят, чтобы ты жила с ними. Я допиваю чай до последнего глотка, в котором уже один только сахар: — Они не знают, на что подписываются. — Вообще-то в патронатных семьях много чего бывает. Уверена, есть случаи намного хуже. Дети, которых арестовывали, черепно-мозговые травмы и… Она замолкает и смотрит в окно. Я смотрю в свою пустую чашку. Она нажимает красную кнопку на телефоне и останавливает запись. — Ладно, Лейла. Послушай. Ты слушаешь? Я не могу на нее смотреть: — Да. — Слушай, когда я была моложе, у меня в жизни творилось черт знает что. Меня выгнали из дома, когда я была ненамного старше тебя, потому что мать узнала о моей любви. Ты слышишь меня? — Да, слышу. Интересно, можно выпить ее чай? Она пристально смотрит на меня, словно ей не то чтобы нужно это рассказать, а нужно, чтобы я выслушала и поняла, что за этим стоит. — Тебе кажется, что хуже быть не может и что лучше никогда не будет, что всегда все будет как сейчас. Чушь. Все наладится. Это больше чем сочувствие. Возможно, сопереживание. — О боже, так это ваши ролики в ютьюбе о детях из неблагополучных семей? Я пью ее чай. Она не возражает. — Да, мои. — Она снова копается в своем планшете. — Но мои ролики не только о таких проблемах. Они об издевательствах, о бедности, о том, каково быть очень странным. Я хочу сказать, что сейчас, возможно, худший период в твоей жизни. Но ты прорвешься. У тебя больше шансов, чем у других детей, не таких умных, как ты. Тех, чьи ролики не взрывают интернет. Ты на гребне. Поэтому я тут и разговариваю с тобой. Она снова нажимает кнопку на телефоне. Запись. — Ладно. Так вот, если люди, которые думают стать твоими опекунами или даже приемными родителями, прочитают сегодня мою статью, что ты хочешь рассказать им о себе? Я нервно сглатываю. Наблюдаю, как две девочки в одинаковой одежде толкаются локтями у автомата с мороженым и спорят, кто из них первый. У меня в кармане вибрирует телефон, и я его достаю. Твиттер опять разрывается от уведомлений. Я забыла, что когда-то подключалась к вайфаю «Дракона». Видимо, автоматически подключилась снова. Начинаю читать, и сразу перехватывает дыхание: вот оно — действие яда Эрики. @angelface787: Ну, ребята, вы же понимаете, что Лейла все выдумала? #НайдитеЛейлу @angelface787: Она просто пытается привлечь внимание. Сняла свое видео в старом заброшенном доме, я могу его показать @CNN @MSNBC @Gawker #НайдитеЛейлу @angelface787: Она просто эмо-чудачка, которая хочет прославиться @angelface787: Да-да, именно так @airyoddknee @Kristi_the_poet: Какого черта, Джейн? @angelface787: @Kristi_the_poet, ты всегда ее защищаешь, потому что вы заодно #НайдитеЛейлу @angelface787: @airyoddknee, скоро все узнают, что ты брехло @angelface787: эй, @ericamalkasian когда будете с ней разговаривать, помните, о чем я вам сказала Я нажимаю на ник Эрики и минуту просматриваю ее страницу. — Лейла? Не обращая на нее внимания, листаю ее ответы на сообщения за последние несколько дней. Она разговаривала с кучей людей, которые выдают себя за меня. Большинство ставит на аватарки стоп-кадры из моего видео, а у пары человек — мое школьное фото, сделанное в пятом классе. @ericamalkasian: @angelface787, ты можешь показать мне этот заброшенный дом? @angelface787: @ericamalkasian, конечно, киньте в личку ваш номер @ericamalkasian: @angelface787 кинула Эрика говорила с Джейн. С Кристи. С людьми из школы, которых я даже не знаю, но которые утверждают, что знают меня. Она не верит мне. Меня пробирает холод. Такой холод, как той ночью в ванне. Я открываю рот, но не могу издать ни звука. Из всех людей на свете, кто мог бы рассказать обо мне, ей надо было поговорить именно с Джейн Чейз. С Джейн Чейз, которая однажды ущипнула меня за сосок и показала всем, что у меня свитер на голое тело. Нам было по девять лет. С Джейн, которая громко комментировала, как быстро я съедаю обед, которая объявляла, что видела мои туфли в магазине «Все за доллар». С Джейн, которая соврала учителям, что я украла ее открытки на День святого Валентина, и мне пришлось отдать ей все свои. Джейн — хищница. Эрика — паразит. И Эрика даже не упомянула ни о чем. Надо было догадаться. Она выжидающе смотрит на меня: — Что случилось? — раздражается. Я молчу. У меня не так много средств защиты, но молчание никогда не подводило. Эрика слегка поджимает губу, словно во рту неприятный привкус. Просматривает свои записи: