— В своем видео ты сказала: «Я буду делать все по дому. Не буду шуметь. Если у вас есть гараж или кладовка, где я могла бы спать, я буду соблюдать чистоту». Это все еще правда? — Все, что я сказала, правда. Абсолютно все, — с излишним напором отвечаю я. — Лейла, все в порядке. Просто расскажи моим читателям, чего ты больше всего хочешь. — Хочу уйти отсюда. — Что? — Она снова поднимает на меня глаза. — Вы считаете, я все выдумала. Что вам сказала Джейн? Нет, подождите. Это даже не имеет значения. Мне все равно. — Я хватаю свою сумку и вскакиваю с дивана. — Что? Лейла, подожди. Вернись. Может, это мое воображение, но могу поклясться: на нас сразу обернулись, как только она назвала меня по имени. — Придумайте сами что хотите. Или спросите Джейн о моей жизни. Зачем вы вообще… Мне надо идти. — Лейла, подожди! Кто тебе написал? Она собирает свои вещи, хочет меня догнать. Лучше бы перестала произносить мое имя. Я проскальзываю сквозь очередь у входа и выскакиваю на улицу. Как раз вовремя на дороге появляются машины, я успеваю пересечь улицу, вбежать во двор офисного здания и только тогда останавливаюсь, чтобы отдышаться. Я сажусь за огромным кондиционером, который гудит так громко, что мне не слышно собственное дыхание. Зачем его включили в декабре? Я всерьез задумываюсь об этом, потом снова берусь за телефон. @angelface787: если бы #НайдитеЛейлу говорила правду, она бы мне ответила Ладно. Как хочешь. @airyoddknee: @angelface787 — это Джейн Элис Чейз. И это правда @airyoddknee: она травит меня как никто другой, а я сменила не одну школу @airyoddknee: и все, кто считает, что @angelface787 права, могут посмотреть мое следующее видео @airyoddknee: лично мне от этого никакой выгоды. Я замерзла, устала, у меня нет куртки и нет безопасного места, чтобы поспать. Зачем мне это выдумывать? @angelface787: потому что ты ненормальная, как твоя мамаша @airyoddknee @ericamalkasian: @airyoddknee, пожалуйста, позвони мне. Мне бы хотелось закончить наше интервью. Если я сломаю этот телефон, другого у меня уже не будет. Надо его убрать, иначе я разобью его о стену. Я не замечаю, что плачу, пока не чувствую, как слезы катятся по подбородку и капают на футболку. Я запретила себе плакать при маме еще ребенком, и теперь у меня всегда ощущение, будто злобный осьминог вырывает мои чувства через горло. Осьминог душит меня, и кондиционер выключается. Становится тихо, если не считать гул от автомобилей. Избавиться от осьминога нелегко. Я думаю о его названии, о яде и месте обитания. Знание — это возможность контролировать. Я думаю о китайской еде, которой накормила меня Эрика. По крайней мере этого у меня уже не отнять. Я снова открываю телефон, чтобы сказать Джейн, что докажу ей. Она меня опережает. @angelface787: хорошо, @airyoddknee, давай встретимся и выясним, кто врет. Пришлю в личку место и время. Очередные сообщения от Эрики, и я очень рада, что не дала ей свой номер. Мне не прочесть ни сообщения, ни уведомления, как только теряется сигнал вайфая из «Дракона». Надо найти компьютер, чтобы разобраться с ними. И снова обманным путем я сажусь в автобус и еду в последнюю библиотеку, в которой давно уже не была. По дороге пытаюсь решить, что делать дальше. Чего я хочу — так это поджечь Джейн и опубликовать видео, где я показываю на нее пальцем и смеюсь, но это ничего не докажет, кроме того, что стервы не только жесткие, но и легковоспламеняющиеся. 17 ч. 45 мин. Когда я наконец добираюсь до библиотеки, у меня уже три страницы личных сообщений, и письмо от Джейн приходится искать. @angelface787 отправил(а) вам личное сообщение! Встречаемся на парковке старого супермаркета «Уолмарт» в поганом районе завтра на закате. Я докажу, что ты врешь. Я пишу ей, что приду. Сидя на полу в углу библиотеки, за стеллажом со справочниками, к которым никто не прикасался еще задолго до того, как я появилась на свет, заряжаю телефон и камеру. Я успела прочитать две книги, пока не начал мигать свет, давая понять, что пора всем отсюда сваливать. На улице стемнело, а я так и не придумала, где ночевать сегодня. Вытаскиваю шнуры из розетки и медленно собираю вещи, наслаждаясь последними мгновениями света и тепла. Состояние такое, будто я вообще не спала в этом году. Я иду целую вечность. Как жаль, что нельзя было взять книгу навынос. Все, что у меня в рюкзаке, я перечитала уже два раза. Я замечаю надпись Lavanderia. Я была в тысячах таких, умирая от скуки, катая Энди в этих опасных для жизни тележках, в ожидании, пока постирается наша одежда. В доме, где мы раньше жили, и в «Валенсии» не было прачечных, и, когда одежда становилась совершенно заношенной, а носки — серыми, мы отправлялись в такое место. Они все одинаковые: всегда огромные старые шумные стиральные машины. Скользкий плиточный пол. Над головой — жужжащие люминесцентные лампы, работающие круглосуточно. И как минимум один телевизор в углу под потолком, включенный на полную громкость. Все на испанском, но я пойму надпись «Открыто 24 часа» на любом языке. А еще знаю, что в любое время там бывают мамочки и, если я вздремну на скамейке, люди примут меня за дочь одной из них. И действительно, в разных концах светлого гудящего помещения две женщины. Обе выглядит такими же уставшими, как я. У одной в переноске младенец, к которому она, нервничая, подбегает каждые несколько минут. Я перебрасываю рюкзак на живот и сажусь на ближайшую к телевизору скамейку. Он работает без звука, какое блаженство. Я просыпаюсь и не понимаю, сколько времени, но точно чувствую, что у меня проблемы. Женщины ушли. Ничего не гудит. А на скамейке рядом со мной сидит мужчина. Я не шевелюсь. Он еще не знает, что я проснулась. Может, если и дальше не шевелиться, все обойдется. Он подвигается ко мне. Всматривается через стекло, что там на улице. Садится еще ближе. Мой слух обостряется. Я слышу его неровное дыхание, жесткий вдох и выдох, пыхтение как при подъеме в гору на велосипеде с надеждой отдохнуть на спуске. Я вижу каждое пятнышко грязи и каждую крошку на полу. Вижу волосы на тыльной стороне его ладони, по одной-две волосинки ползущие к запястью. Я резко сажусь и обхватываю рюкзак обеими руками. — Привет. — Он произносит это так, будто мы знакомы. — Привет. — Не буду на него смотреть. Он продолжает тихо и дружелюбно: — Ты совсем одна здесь. — Папа, наверное, вышел к машине. Уверена, сейчас вернется. Я чувствую, как он снова смотрит в окно. Долго всматривается. Не в первый раз взрослый мужчина засекает меня одну и думает получить что хочет без особых проблем. Я напряжена. Я твердая и острая, как жало у Clistopyga crassicaudata — паразитоидной осы. Я наготове. — На парковке нет машин. И снаружи никого. — Тогда я лучше пойду. — Я быстро встаю, одно движение — и я на ногах, отступаю как можно дальше и упорно не смотрю на этого парня. Я вижу только его ботинки. Если на парковке нет машин, откуда он взялся? Если дотронется, вырвусь и буду кричать. — Пойдешь куда? — Домой. Я иду к двери, держу рюкзак перед собой. Слышу, что он поднимается и идет за мной. Я не знаю этот район. Не знаю, куда бежать и где спрятаться, и, скорее всего, уже поздно, и автобусы не ходят. Но я должна выбраться отсюда, неважно куда. До двери осталось несколько липких плиток. Я не бегу, но уже готова бежать. Я вижу его в освещенном отражении стеклянной стены. Он совсем рядом. — Эй, — говорит он, и я вижу, как он тянется ко мне, и это похоже на кошмарный сон, где нельзя оглядываться, иначе тебя схватят. — Эй, тебя подвезти домой? И как насчет денег? Я могу дать тебе денег. Его сладкий голос отвратителен. Лучше бы он был страшным, я могла бы бежать, зная, что любой согласится с тем, что это плохой парень. Он притворяется хорошим, чтобы я повернулась и согласилась пойти с ним. В школе нам часто рассказывали, что незнакомцы могут предлагать конфеты или щенков. А должны были говорить, что такие парни гораздо умнее. Он прямо за моей спиной. Я чувствую, как он дышит. Вот и все. — Нет, мне не нужны деньги. Я пойду. До свидания. Я выбегаю на улицу. Глаза не сразу привыкают к тусклым желтым огням после яркого белого света. Дорога пустая. Тихо так, что я слышу, как он придерживает скрипучую стеклянную дверь, он не преследует меня, но зовет и предлагает что-то еще.