Ну-ну, удиви всех отрядом Coccinellidae. Божьими коровками. Прямо дух захватывает. Кристи тоже получает камеру в маленьком чехле, поворачивается, и я вижу, что она плакала. Она поднимает на меня глаза, только чтобы проверить, смотрю ли я на нее, и отворачивается. Ну и ладно. Мы тащимся через класс на свои места. Камеры уже почти у всех, а мистер Рэли занят чем-то своим, и, похоже, больше никого ничего не интересует. Звенит звонок, и я иду на урок продвинутого английского. Джейн и Макензи уже здесь, сидят в твиттере. По всему классу пищат и вибрируют мобильники, все посмеиваются и переглядываются через ряды. Я опускаю глаза. Я знаю: это все в мой адрес. Всегда в мой адрес. Я сажусь на свое обычное место у стены и жду, когда прозвенит звонок и им придется это прекратить. — А вот и она. — Голос Джейн, наглый, самонадеянный и злой, как жало. Я поднимаю глаза. Все смотрят на Кристи. Кристи старается ни на кого не обращать внимания, но у нее не очень получается. Она подходит и садится рядом со мной. — Они все уроды. По крайней мере в этом ты была совершенно права, — говорит она со слезами в голосе. — О, мы снова общаемся? — Я упорно смотрю в окно. — Ладно тебе, Лейла. Поговори со мной хотя бы до звонка. Мне надо как-то отвлечься. Она говорит это с такой грустью, что я все-таки поворачиваюсь к ней: — Из-за чего они тебя донимают? Она нависает над столом, чтобы придвинуться ближе, и шепчет: — Вчера вечером я запостила в твиттер свое стихотворение. Джейн поняла, о ком оно, и ретвитнула для него. И теперь все надо мной ржут. Эмерсон ничего не ответил, но это неважно. Уроды. — Мне жаль, Кристи. Мне слегка жаль. Я считаю, что она слегка получила по заслугам. И я очень рада, что в этот раз все смеются не надо мной. Она все еще нависает над столом: — Можно я зайду сегодня к тебе после школы? Мне правда нужно сбежать куда-нибудь. — Она такая грустная, что просто невыносимо. На долю секунды мелькает мысль о моем секретном фургоне. — Я серьезно не могу никого к себе приглашать, Кристи. Это не личное, вообще никого. Мы можем пойти в библиотеку. Или потусить в парке. Она садится прямо и складывает руки на груди. Звенит звонок. На улице я не нахожу Энди и иду домой одна. 16 ч. 15 мин. Энди ждет меня дома. — Они позвонили маме. И она ответила. Ты ошиблась. Я плюхаюсь на диван, пнув банку от газировки. — И? — Ну, мама сказала, чтобы они отпустили меня домой. Медсестра кричала на нее. Я могу дышать нормально, точно могу. Вдох. Выдох. Все хорошо. — Что она кричала? — Не знаю. Какие-то ученые слова. — Ты шел домой пешком? — Ага, — говорит он. У него все еще усталый голос. Как будто были другие варианты. Как будто у нас есть машина. — Мама была здесь? — Нет. Я заливаю нам кипятком по пачке лапши рамен и ставлю на плиту. Она не успевает завариться, как приходит мама: — Надеюсь, теперь ты счастлива. Я даже не оборачиваюсь. — Ты знала, что медсестра будет мне звонить. Она меня разбудила. Разглагольствовала, несла какую-то чушь. Зачем ты отправила его в школу? Он мог выспаться. Мы оба могли. — Я не знала, что сегодня у тебя будет плохой день. — Я выключаю огонь. Минуту она молчит. — Теперь у меня плохой день. Как бы мне хотелось услышать в ее голосе грусть. Как бы хотелось услышать сожаление. Как бы хотелось заметить, что она чувствует хоть что-то кроме недовольства. Кроме того, она прекрасно знает, что я не хотела сказать ей ничего неприятного. Но я не знаю, какие слова подобрать. Для многих вещей просто нет слов. — Ну, сейчас выходные. Он пойдет в школу только через два дня. Все забудут об этом, — осторожно говорю я. Мне не хочется ее злить. — Тем лучше. Больше никакого дерьма из его школы. Она идет к дивану. И хотя она одна, а диван рассчитан на четверых, сесть некуда. Я сливаю воду из ведра и набираю себе ванну. Сижу там с книгой и замечаю за унитазом паука. Изящный и необычный, плетет свою паутину. Отсюда не разглядеть, что это за паук, — он слишком маленький. Я думаю о том, есть ли еще у кого-нибудь дома такое биологическое разнообразие. Мой дом — точно отдельная планета со своей биосферой, с разными экосистемами. Болота из мокрых газет с растущими на них экзотическими грибами. Изолированные от остального мира джунгли с зеленым изобилием жизни в мертвом холодильнике. Плодовые мушки и крошечные червяки, случайная мышь и этот паук, не так далеко от моего лица. Живет ли так кто-нибудь еще? Может, похоже жила доктор Джейн Гудолл, изучая своих шимпанзе? Я размышляю о плюсах жизни в моей персональной чашке Петри, и тут гаснет свет. Отлично. Когда я вытаскиваю затычку и выхожу из ванной, прижимая к себе одежду, мамы нет, а Энди пытается зажечь свечу. Я помогаю ему и укладываю его спать. На улице даже не стемнело, но с меня на сегодня достаточно. Я лежу, стараясь успокоиться, пока день не решает, что с него тоже достаточно. Суббота, 8 ч. 30 мин Я помню тот день, когда мы сюда въехали. Совсем недавно у нас в этом городе была настоящая квартира. После того, как шериф строительным степлером прикрепил лист с предупреждением к нашей входной двери, мы быстренько убрались с того места жительства. Посреди ночи мама подошла к моей кровати и сказала, чтобы я собрала все самое необходимое и сложила в рюкзак. Для меня важнее всего были школьные принадлежности. Между учебниками и карандашами я впихнула кое-что из одежды. Тогда у меня пропала щетка для волос и почти все нижнее белье. С тех пор я часто думала о том, как бы в следующий раз сделать все правильно. Энди набил сумку плюшевыми зверями. За что на меня потом орали, хотя я понятия об этом не имела. Казалось, мы шли по дороге несколько часов. Сначала двигались в сторону супермаркета, того, где можно взять непристегнутую тележку. Не дойдя до него пару кварталов, свернули и оказались в гостинице «Валенсия Инн». Мне было двенадцать, когда мы поселились в «Валенсии», но я уже много слышала про эту ночлежку. Нас выселяли здесь из разных квартир три раза, но, по крайней мере, мы не жили в этой обшарпанной развалюхе. Хоть какое-то преимущество перед несколькими ребятами из нашей школы. Но вот и мы оказались тут. Мы прожили в «Валенсии» всего пару месяцев, и их хватило, чтобы завести вшей. Дважды. Энди побрили налысо, но мама сказала, что, если сделать то же самое с моими волосами, у нее будут проблемы.