Но Тео не обращает на это внимания. Выйдя за ворота, он осторожно движется по дороге. А затем останавливается в нескольких шагах от границы, обозначенной с одной стороны изгородью, а с другой – болиголовом, обвешанным пучками шалфея. В этом месте дорога заворачивает в лес. Я открываю рот. Хочу спросить у Тео, что он видит, что слышит. Но в этот миг я тоже слышу! Голоса! На дороге две тени, два человека, и один из них хромает. Но они движутся не к нам, не к воротам. А в противоположную сторону. Они пытаются бежать из Пасторали! Тео Два человека крадутся в темноте по обочине дороги, полускрытые побегами кошачьего рогоза, разросшегося в кювете. Пытаясь их опознать, я собираюсь подойти ближе, но жена хватает меня за руку – цепко, крепко, не давая сделать ни шагу вперед. Мои ноги подступили вплотную к линии границы, и Калла не хочет, чтобы я двигался дальше. Она мотает головой, но вслух не произносит ни слова. За нее все говорят голубые глаза: «Не вздумай пересекать границу!» Хотя я делал это уже много раз. Один мужчина волочит левую ногу, и каждый его шаг сопровождает скрипучий звук – нога скребет по гальке, когда он подтягивает ее за собой. Другой мужчина, обхватив хромого, поддерживает его, помогая идти. Это не чужаки, разыскивающие вход в Пастораль. Это люди из нашей общины. И ищут они выход! – Эй! – кричу я в темноту. Резко вздрогнув, мужчины останавливаются. Головы их дружно поворачиваются в нашу с Каллой сторону. Похоже, они думали, что отошли от периметра уже достаточно далеко, чтобы их заметили. Скорее всего, они воспользовались тем, что дождевые тучи заслонили лунный свет, пробрались через полосу деревьев у дальней стороны границы, а потом вышли на дорогу, по которой, по их мнению, они могли спуститься с гор. Если бы беглецы не перешептывались, я бы, возможно, и не заметил их. А теперь они застыли, как два кукурузных стебля, и боятся сдвинуться с места. – Тео? – наконец откликается один из них. И я узнаю этот низкий звучный голос. Это Эш, муж Колетт и отец малышки, борющейся за жизнь в родильной хижине. – Куда это вы направились? – спрашиваю я, как будто еще этого не понял. Как будто они уже не отошли на опасное расстояние от нашей границы, хотя и не добрались еще до того места, куда доходил не раз я. Словно в ответ, листья на деревьях начинают дрожать. Но почти сразу же замирают. Одиночный порыв ветра стихает так же быстро, как начался. – Мы идем за помощью для моей жены, – отвечает Эш. – Для моего ребенка. На собрании Эш высказал свое мнение. Он предположил, что дорога может быть безопасной и кому-то удастся добраться до городка. Леви отклонил его предложение. Но, судя по всему, Эш не собирался сидеть сложа руки и ждать, когда его дочурка умрет. Он решил действовать. – Кто с тобой? – интересуюсь я. И ощущаю, как напряглись за моей спиной плечи Каллы. Жене все это не по душе. Ей неприятно видеть на дороге двух мужчин из нашей общины, нарушивших непреложное правило. То самое, которое я сам нарушил всего несколькими днями ранее. Глаза Каллы стреляют по деревьям, словно она способна разглядеть, как болезнь переносится с одной сосны на другую и оседает желтой липкой пыльцой на коже беглецов. – Со мной Тёрк, – отвечает мне Эш. – Но он повредил ногу. Перелезал через бревно и неудачно упал. Подвернул лодыжку, хорошо хоть не сломал. – Вы не сможете уйти далеко со сломанной лодыжкой! – кричу я обоим. Повернувшись друг к другу лицом, мужчины о чем-то переговариваются. Но так тихо, что мне не расслышать. – Мы не можем вернуться, – наконец подает голос Эш. – Все решат, будто мы заболели. Эш – здоровяк, высокий и широкоплечий. Он у нас прораб, следит за всеми строительными проектами в общине. Но даже ему не по силам тащить на себе по лесу другого мужчину в поисках ближайшего населенного пункта. Я не знаю, какое расстояние им предстоит преодолеть. Но пройти с раненым даже чуть дальше брошенного пикапа будет непросто. Вряд ли они справятся. – Все решат, что вы заразились, даже если вы вернетесь с лекарствами или доктором, – возражаю я Эшу. – И они будут вправе так посчитать. Опершись на Эша, Тёрк пытается передвинуть ногу, но тут же морщится от боли. – Мы хотя бы найдем помощь для Колетт, – впервые заговаривает он. Я лишь качаю головой. – Возможно, там ничего нет, – повторяю я слова, которые сказал мне Леви. – От мира за лесом могло ничего не остаться, и ни лекарств, ни докторов, ни прочей помощи там уже не найти; болезнь могла распространиться и все уничтожить; и мы, возможно, – единственные, кто пока еще уцелел. И даже если есть, – добавляю я, – вы рискуете умереть до того, как куда-либо доберетесь. Калла прикасается к моей руке. «Наверное, хочет сказать, что нам следует сообщить об их попытке бегства Леви. Или допускает, что гниль уже настигла парней», – думаю я. Но вместо этого жена шепчет: – Мы должны им помочь. Я в изумлении кошусь на нее. – Если мы этого не сделаем, дочка Колетт распрощается с жизнью, – добавляет Калла. Моя жена всегда боялась леса; ее глаза округлялись от страха всякий раз, когда мы подходили слишком близко к высоким, но чересчур низко склонившим свои ветви пограничным деревьям. Но что-то в Калле изменилось за последние дни, что-то на нее повлияло. Возможно, находка книг в саду, исчезновение Тревиса и Мэгги, а может быть, Би, которая тоже переступила границу. И теперь Калла хочет помочь Эшу и Тёрку. Я оглядываюсь на беглецов; их лица едва различимы во мраке. – Приведи назад Тёрка, мы окажем ему помощь, – перевожу я взгляд на жену и обратно на две темные фигуры. – Ты сможешь идти дальше, – говорю я Эшу. – Но с Тёрком тебе не осилить дорогу. Калла, нервная, растревоженная, прикусывает нижнюю губу. Она понимает, что это решение верное, но сознает: мы подвергаем себя риску. Беглецы снова переговариваются шепотом, а затем Тёрк кивает Эшу. Они оба разворачиваются и направляются к нам. Я убеждаюсь: каждый шаг стоит Тёрку немалых усилий, значит, вдвоем они бы далеко не ушли. Чем ближе они к нам подходят, тем явственнее я различаю их лица. Вся правая часть лица Тёрка забрызгана грязью и каплями крови. По-видимому, он упал на правый бок. И выглядит он хуже, чем я ожидал. В ярде от нас беглецы вдруг резко останавливаются. Тёрк теряет равновесии, но Эш не дает ему упасть на колени. Глаза обоих вглядываются в темноту, но смотрят не на нас с Каллой, а мимо, на то, что за нами. У меня перехватывает дыхание. Почему они застыли как вкопанные? Я оборачиваюсь. Со стороны Пасторали к нам приближаются трое мужчин. Первыми выныривают из темноты Леви и Паркер. Следом появляется Генри – один из основателей общины, молчаливый тихий мужчина, который мне всегда нравился, который меня восхищал и которого я (перед тем как сделать Калле предложение) попросил выковать для нас обручальные кольца. – Привет, – тепло кивает мне, а потом Калле Леви. Пристроившись рядом, Паркер толкает меня в локоть: – Я заметил, как они перешли границу и подались в лес, когда возвращался домой. Я пошел и доложил Леви, – Паркер подмигивает мне, явно довольный своей удавшейся ролью усердной ищейки. – Господа, – обращается Леви к двум беглецам за периметром. В его тоне нет ни упрека, ни гнева. Он непринужденный, обычный, как будто Эш с Тёрком вышли на прогулку и нам всем довелось встретиться в одном месте в один час на дороге. Счастливая случайность! Леви потирает затылок – похоже, обдумывает свои следующие слова. – Я понимаю ваше отчаяние. Нам всем сейчас неимоверно тяжело. Брови Леви насупливаются; видно, что он сильно переживает из-за событий последних дней: – Мне бы очень хотелось помочь твоей дочери, Эш, но стоит ли подвергать опасности свои жизни? Тем более что, рискуя двумя своими жизнями, вы ставите под угрозу все наши жизни? Леви стоит в опасной близости от границы; мыски его сапог почти попирают тень, отбрасываемую болиголовом, он запросто может протянуть руку, схватить Эша за воротник и подтащить к себе. – Мой ребенок умрет, если мы ничего не предпримем. – Голос Эша походит на рык. – Мы все можем умереть, если вы отправитесь в эти леса и вернетесь с ветрянкой. – Кем мы будем, – возражает Эш, – если позволим умереть ребенку только потому, что боимся? Потому что смалодушничаем? Леви испускает усталый вздох. Он выглядит более изнуренным, чем обычно: веки прикрывают глаза, вокруг рта собрались морщины. – Это не малодушие, – мягко отвечает он и рефлексивно заносит вперед ногу. Вот сейчас он сделает шаг и переступит границу! Но Леви вовремя спохватывается, хотя и за линию, которой прорезает дорогу тень дуба, он тоже не отходит. Леви остается на месте, всего в нескольких футах от Эша и Тёрка. Как будто хочет доказать: он не боится! И если придется, он сделает шаг в темноту, чтобы вернуть беглецов. Он рискнет заразиться ветрянкой – лишь бы они убедились, на что он готов. – Это жертва. Это преданность. Преданность тому месту, где мы выстроили новую жизнь. Преданность, посвящение себя единомышленникам. Я посвящаю себя тебе, – кивает Леви Эшу, твердо глядя ему в глаза. – Я посвящаю себя каждому из вас, – не отрывает он взгляда от Эша. – И эта преданность, это посвящение предполагает также прощение. Вы рисковали собой, пытаясь убежать. И я понимаю, почему вы на это пошли. Я это понимаю, – голос Леви становится тихим и даже немного дрожит, как будто резонирует с эмоциями, которым он пытается не дать воли. Калла сжимает мою руку. Она дрожит всем телом. Жена напугана. Я крепко стискиваю ее руку в ответ. И с этим пожатием рассеивается вся отчужденность, что разделяла нас в последние дни. Я начинаю сожалеть о мыслях, занимавших мой ум, о своей мечте о бегстве из Пасторали и возвращении во внешний мир, о той легкости, с которой я готов был покинуть Каллу. – Возвращайтесь назад, – призывает Эша и Тёрка Леви. – Пока не поздно! Мы же все понимаем, что Тёрк с такой раной не пройдет и мили, – добавляет он. – Вы пробыли в лесу совсем недолго. Возможно, вы еще не заразились. Мы жгли шалфей на деревьях и отогнали болезнь от общины. Но если вы пойдете по дороге, вы станете для нее отличной мишенью. Я слушаю Леви, а сам вспоминаю те ночи, когда я бродил по дороге, продвигаясь с каждым разом на несколько шагов дальше. Я дышал воздухом за нашим периметром и не заболел! Я вспоминаю Би, перешедшую границу и дотронувшуюся до больного, гнилого дерева, и свою жену, попавшую под дождь. У них ведь может и не быть иммунитета, который есть у меня… А теперь перед нами стоят Эш и Тёрк. Они могут быть больны. И, позволив им вернуться, мы впустим вместе с ними в общину болезнь. Это решение ошибочно! Но Леви кивает беглецам. – Идите сюда, – уговаривает он. – Мы обработаем рану на лодыжке Тёрка. Вы же не хотите умереть в лесу, на холоде. Вы не хотите заживо сгнить. Оторвавшись от Эша, Тёрк без слов подбредает к Леви. Калла пытается высвободить руку. Она явно хочет протянуть ее Тёрку, поддержать раненого. Но я только крепче стискиваю ее ладонь, не отпуская от себя. Еще миг – и Эш, избегая встречаться взглядом с Леви, тоже переступает границу, возвращаясь в безопасный предел Пасторали. Из моей груди вырывается слабый вздох. Эш снова подхватывает Тёрка, и они устремляются вглубь общины; Генри тихо шагает следом. А сбоку от меня возбужденно переминается Паркер. Его рука упорно ерзает по кобуре, как будто он готов в любой момент вытащить пистолет и только ждет, когда мужчины метнутся к деревьям. Паркеру нужно оправдание, чтобы выстрелить, чтобы применить наконец свое оружие по назначению. Похоже, ему надоело палить по старым консервным банкам за полем. – Нам нужно отвести Тёрка в дом Феи, пусть она осмотрит его ногу, – прерываю молчание я. – Мы не поведем его к Фее, – холодно отвечает Леви. Калла нервно сжимает мою руку. – Но почему? «Только не повышай голос!» Леви бросает взгляд на дорогу, в темноту, в которой пытались скрыться беглецы. – Они поживут пока в сарае Генри, – с непроницаемым лицом отвечает Леви. – Почему? – упрямо допытываюсь я. – На всякий случай, – пронзает меня недвусмысленным взглядом Леви: я должен был сообразить сам. – Мы должны убедиться, что они не больны. В полном молчании наша маленькая группа направляется в Пастораль. Дойдя до стоянки, загроможденной мертвыми, брошенными автомобилями, мы сворачиваем на тропку, петляющую среди деревьев к жилищу Генри. Едва мы останавливаемся перед старым сараем, его собаки заливаются лаем где-то в задней части дома. Но властный окрик Лили, жены Генри, заставляет их разом умолкнуть. Генри распахивает створку массивной двери – внутри на соломенных подстилках спит с полдюжины коз. Некоторые вскидывают головы, но не встают. Должно быть, почувствовали, что мы вторглись в их ночное прибежище не ради них. И ни свежего сена, ни зерна им не видать. Слева от входа стоит небольшая металлическая тележка. В ней лежит самодельная кукла в голубом платьице. Наверное, ее спрятал в сарае на ночь кто-то из общинных ребятишек.