Лисы и музеи Отрывок из книги первой в цикле «Элоиза и Лисий Хвост» Под землей не было света. Только сумеречный луч луны, тускло мерцающий в шахте колодца. Но у Элоизы был коробок спичек, который она умыкнула из рабочего стола в кабинете отца, и, когда она чиркнула спичкой, та обожгла ей кончики пальцев, а язычок пламени отбросил зловещие блики на стенки колодца. Глаза, пялящиеся на нее, разом моргнули, а затем так же дружно растворились в темноте. Но кому бы они ни принадлежали, они никуда не делись, а только спрятались, исчезли из виду. Махнув хвостом, Лис отбежал в сторону – к музейным стеллажам, в которых неизвестный смотритель собирал и хранил артефакты. Элоиза метнулась за Лисом, потому что знала: в этом музее хранились не только старинные, покрытые пылью реликвии. В нем хранилась книга. Книга, в которой описывалась ее судьба. И Элоизе нужно было ее отыскать. Калла Книги, найденные мной в саду, и дневник, обнаруженный Тео под матрасом на нашей террасе, были оставлены не случайно, а преднамеренно – чтобы о двух людях, которым эти вещи принадлежали, не позабыли. Солнце уже клонится к западу, а я стою на крыльце, провожаю взглядом Тео, шагающего к сторожке, чтобы заступить на смену, и в моей груди бурлит беспокойство. Как крик, нарастающий по громкости. Мне бы очень хотелось, чтобы Тео остался со мной. Но мужа будет ждать Паркер. А нам необходимо делать вид, будто ничего не случилось, что мы ничего не нашли в нашем доме, даже хлебных крошек, как в готической сказке. Едва Тео исчезает из виду, я силком заставляю себе пройти по дому к задней двери, выхожу на улицу и снимаю белье с веревки, натянутой между двумя вязами. Вещи хлопают на ветру. Но ночь выдалась теплой, даже чересчур. А может, меня просто кидает в жар от мыслей, бушующих в голове. Собрав белье, я ставлю корзину на траву и устремляюсь на луг. Я шагаю все дальше и дальше, мимо пруда, жадно втягивая ноздрями воздух, ловя всей грудью ночное небо, пытаясь привести мысли в порядок. Вот я уже дохожу до деревьев. Но размышления о книге не выходят из головы. Я продолжаю думать о тех главах, которые выборочно прочитала, – о девочке, бегущей за Лисом, о девочке, находящей подземный музей. Вне общего сюжета они мне кажутся странными. Книга пугает меня, размазанные иллюстрации страшат, как темный, жуткий лес, в который девочкам не следует ходить. На небе начинают собираться тучи, они заслоняют собой звезды, и я чувствую себя Элоизой из найденной сказки. Я тоже что-то ищу – какое-то место под землей, которое бы облекло смыслом боль, что теснится в моей груди. Я бреду по тропке вдоль ручья; догорающие вязанки шалфея свисают с пограничных деревьев, ожидая, когда сильный ветер или любопытные птицы сорвут их с ветвей. Но мой взгляд привлекает еще кое-что. В стороне от тропинки, в нескольких футах от журчащего ручья. прислонившись к вязу, сидит девушка. Моя сестра! У ее ног – лужа крови. Подбежав к Би, я падаю рядом с ней на колени, стараюсь отыскать рану. Но когда я трогаю ее икру, заляпанную ссохшейся кровью, сестра, вздрогнув, поджимает ноги под себя, вытягивает вперед руки и заводит кверху глаза, пытаясь сообразить, что к ней прикасается. – Это я, – спешу успокоить Би. Ее рот приоткрывается, но с губ не слетает ни слова. Обняв ее рукой за талию, я помогаю Би подняться. Но стоит ей встать, как она вырывается из моих рук и опрометью бежит по лугу, мимо пруда, к дому. – Би! – окликаю я сестру, двигаясь следом. Но она не оборачивается и не отвечает. У крыльца я предпринимаю новую попытку: – Би, что с тобой приключилось? На этот раз она поворачивается, дрожащие пальцы хватают перила. – Деревья продолжают растрескиваться, – отвечает Би. Ее голос звучит хрипло, как будто она слишком долго рыдала или дышала полной грудью на холодном ветру. – Мы сожгли шалфей, но пограничные деревья все еще больны. Сглотнув, Би моргает и переступает с пораненной ноги на здоровую; из раны на ее икре снова течет кровь. – Я их чувствую… Я отшатываюсь от сестры, взгляд устремляется на ее руки, запачканные грязью. – Ты прикасалась к деревьям? На миг глаза Би широко распахиваются, но уже в следующую секунду она хлопает ресницами и поджимает губы. Так вот почему она не хотела, чтобы я до нее дотрагивалась! Чтобы помогла ей дойти до дома. Би сознает, что могла заразиться. – Ты вышла за нашу границу? – снова пристаю я к сестре. Но страшная догадка уже гложет мое сердце, расползается мурашками страха по коже. – Ты прикасалась к ранам на деревьях, к их соку? – задаю я очередной вопрос, хотя понимаю: даже не дотрагиваясь до деревьев, только перейдя границу, Би подвергла себя риску. Сестра обращает на меня свои невидящие глаза. Но они смотрят чуть в сторону, поверх моего плеча. И я немного сдвигаюсь влево, чтобы оказаться на одном уровне с Би. Скорее для себя, чем для нее. Ноздри сестры раздуваются. – Да, – признается она. Лаконично и уверенно. Между нами повисает тишина. Ее нарушают только единичные порывы ветра, треплющие лимонные деревья. Моя кожа продолжает покрываться крошечными бугорками, но внутри, как в топке, пылает жар. У меня есть выбор. Я могу побежать в Пастораль, рассказать всем, что моя сестра трогала кору больного дерева. А могу не делать этого. Я разглядываю Би, ищу признаки болезни, кровь, обрамляющую лепестками диких цветов белки ее глаз. И наконец решаюсь уточнить: – Ты уверена? Возможно, Би попросту заплутала в Пасторали, не узнала места, куда забрела, и решила, что переступила границу. Возможно, она думает, что прикасалась к зараженному дереву, а на самом деле это был один из вязов у пруда; у них от старости кора грубая и потрескавшаяся. Легко ошибиться, когда твои глаза застит лишь темнота. Но Би не отвечает. Отвернувшись от меня, она молча, еле волоча ноги, поднимается по ступеням, дотрагивается рукой до двери и уже готова перешагнуть порог. Как вдруг хватается другой рукой за живот. Как будто хочет защитить что-то в нем. Как будто она… Еще миг, и Би резко открывает дверь и ныряет в дом. Напуганная, сомневающаяся, я замираю на пару секунд на крыльце, а потом захожу за ней следом. На кухне тепло, только ветер завывает в стрехах крыши. Похоже, собирается дождь… Би медленно бредет к лестнице. – Что-то еще произошло? – спрашиваю я. Сестра останавливается у нижней ступеньки, в глазах холод. Она больше не желает разговаривать. Ни о чем. В горле ком горечи: если бы были с ней ближе, если бы сестра мне доверяла, она бы рассказала мне, что случилось. Присела бы на диван и объяснила, почему не пришла прошлой ночью домой и не спала в своей постели. А вместо этого она застывает немой статуей у лестницы, схватившись руками за перила. – Мне важно знать, что с тобой все в порядке, – поглядываю я на ее живот. Гладкий лоб сестры прорезает вертикальная складка. – Со мной все будет хорошо, – сквозь зубы цедит Би и, развернувшись, поднимается по лестнице, оставляя кровавые следы на ступеньках – красный шлейф, протянувшийся от задней двери до ее спальни. Не заглянув в ванную, чтобы смыть с кожи кровь, Би заходит в свою комнату и падает на кровать. Я слышу скрип пружин прогнувшегося под ее телом матраса. Похоже, Би беременна. Вероятно, она носит в утробе ребенка Леви… Но что-то в тоне ее голоса, в том, как она реагировала, наводит меня на мысль, что в головке Би зреет план и делиться она им не желает. Моя сестра что-то замышляет. Сунув руку в карман, я в который раз извлекаю из него маленькую серебряную книжечку с цифрой «3», выдавленной в металле. И крепко зажимаю ее в ладони – словно могу выдавить из нее правду, заставить раскрыть свою тайну. Пусть не всю, хоть крупицу правды. Но книжечка молчит. А я, как и сестра, могу быть инфицирована – с той ночи, когда Тео тащил меня до дома под дождем. Мы все можем быть инфицированы – и Тео, и Би, и я. И часовой механизм смерти уже начал внутри каждого из нас обратный отсчет. Я подхожу к переднему окну. Небо почернело от дождевых туч. Но время еще есть – если я двинусь прямо сейчас, я успею до первых капель. Распахнув парадную дверь, я выбегаю из дома. * * * Дорога погрузилась в темень. Воздух насыщен влажностью. «Помните Мэгги». Эти слова снова и снова всплывают в моей голове; они прочно засели в мозгу. Помните, помните, помните… Кто хотел сохранить память о Мэгги? Кто написал эти слова в ее книге? Кто не желал, чтобы о ней забыли? Я едва различаю в темноте ворота. Я редко прихожу на южную окраину Пасторали, где ворота блокируют выход на дорогу и где несет охрану по ночам, отсчитывая тянущиеся часы, Тео. Заметив меня в окошко, он быстро вскакивает с места и встречает на пороге сторожки. – Что случилось? – спрашивает он, пропуская меня внутрь. Муж с тревогой смотрит на небо, уже затянутое тучами. – Би выходила за нашу границу. – Что? – Она перешла вброд ручей и дотронулась до коры зараженного дерева. Я нашла ее под вязом у пруда – в грязи, с кровящей раной на ноге; а на ее руках был сок больного дерева. Она прикасалась к нему. Я даже не чувствую слез на щеках. Но Тео вытирает их пальцами. – Где она сейчас? – Дома, в своей спальне. – Ты прикасалась к ней? Я начинаю мотать головой, а потом замираю. – Я… Напрягаю память, пытаясь воссоздать всю картину – как я увидела сестру, сидевшую в стороне от тропинки. Она намочила ноги в ручье; по икре текла кровь. Я протянула к ней руку. Но прикоснулась ли к ней? Да! И не просто прикоснулась, а помогла Би подняться, а потом она меня оттолкнула. Я подумала тогда, что Би попросту хотела показать, что в состоянии передвигаться сама. Но она сознавала, что сделала. Допускала, что могла заразиться, и хотела держаться от меня как можно дальше. – Да… я прикасалась к ней… Тео без страха притягивает меня к себе. – Нам надо сказать об этом Леви? – спрашиваю я. Муж смотрит в окно, выражение лица меняется, лоб прорезают морщины. – Там кто-то есть, – бормочет он. Тео выпускает меня из объятий, и, потеряв на миг равновесие без его поддержки, я пошатываюсь. А муж бросается за порог в ночь. Я за ним. Небо уже пышет дождем, еще пара минут – и начнется ливень.