Время тянулось медленно. Сёмушка с опаской поглядывал на солнце. Оно как будто утомилось пропекать землю своими лучами и теперь медленно опускалось на покой, прячась за верхушки гор. Наверное, думал Сёмушка, Валерка задержался из-за всяких разговоров. И такое наговорят там… Но вот хлопнула калитка. Валерий? Он-то он, да не один, а со всей ватагой. Вот и предупредил! Тут Сёмушка с ловкостью опытного разведчика юркнул в кусты. Не станет он говорить при всех. Однако ребята, по всему было видно, не собирались скоро уходить и расселись на ступеньках лестницы. Час от часу не легче. Вано даже вынул свою флейту и затянул какую-то жалостную песенку. От этого грустного напева Сёмушке стало совсем тоскливо. Уйти тоже нельзя — упустишь Вальку. Не все ребята были видны Сёмушке из его укрытия. Не все слова долетали до него. Но по обрывкам фраз он понял, что ждут Марину, видно, у них что-то стряслось. Впрочем, вернее всего ничего у них не случилось, а сидят да рядят, как хорошенько проучить его, Сёмушку. Часами, без отдыха и передышки, Сёмушка мог бегать, прыгать, кричать, играть в лапту, волейбол, футбол. Но сидеть на одном месте, не смея шевельнуться, это было свыше его сил. От вынужденного безделья болели руки и ноги. Но он терпел. Ребята вскакивали поминутно, чтобы взглянуть на дорогу, не идёт ли Марина. Говорили, что не видать им хорошего урожая, не выполнить своего обязательства. Иногда ругали Васю. За что? — удивлялся Сёмушка. А тот совсем не важничал, не ухмылялся. Он вёл себя как виноватый, не оправдывался. Кэто больше молчала и чаще других выходила за калитку. Как хотелось Сёмушке покинуть свое убежище и присоединиться к ребятам! Сесть рядом на ступеньки и вместе со всеми толковать про коконы, про гусениц. Мальчик уже привстал на одно колено, чтобы вылезти из кустов, как вдруг кто-то внятно произнёс: «Что ни говори, а виной всему Сёмушка!». Его даже в жар бросило. Желание пойти к ребятам сразу пропало. Он снова улёгся на землю. Солнце скрывалось за горами. По их потемневшим склонам скользили последние отблески лучей. Ещё немного — и деревья сада из сине-зелёных перекрасились в чёрные, и вся долина показалась какой-то таинственной. То тут, то там вспыхивали звёздочки электрических огоньков. В домах начиналась своя вечерняя жизнь, а Сёмушка оставался один, заброшенный и отверженный… Вдруг скрипнула калитка, и в саду появилась тоненькая фигурка в белом, с большой шляпой в руках. Марина! Следом за ней рослая фигура Давида. Ребята бросились к ним и заговорили все сразу. Сёмушка напрягал слух, чтобы разобрать хоть одно слово. Но до калитки было дальше, чем до крыльца, и мальчик не мог слышать, о чём они говорили. Он только различал то резкий голос Гико и бубнящую речь Васи, то быстрый говор Кэто и невнятные сбивчивые слова Цицино. Чем дольше разговаривали ребята с Мариной и Давидом, тем горше становилось Сёмушке. На сердце у него, что называется, скребли кошки. Наконец все медленно пошли к дому. И Сёмушке удалось разобрать Маринины слова: — То, что температура повысилась, ещё не означает, что гусеницы больны. «У гусениц жар, они заболели! — сообразил Сёмушка. Он сразу забыл все обиды и огорчения. — Я опоздал! Коробочных гусениц переложили на полки, всё пропало!» Он не сообразил даже, что редкая болезнь может проявиться молниеносно. Неопытный шелковод не усомнился, бывает ли у гусениц жар. Пропал урожай коконов! Пропало обязательство! Теперь Сёмушку не могло удержать то, что Вася встретит его ехидной улыбкой, Кэто — строгим взглядом, близнецы или Валерий — осуждением. Сёмушка ринулся из кустов, взлохмаченный и грязный, и с громким воплем кинулся к Марине. — Я не успел сказать, я хотел предупредить! Их нельзя было класть к здоровым! Бабушка не велела! — выкрикивал он фразы, которые ребятам казались бессмысленными. — Я хотел, я не успел… — торопливо повторял он и почему-то растирал, размазывал грязь и слёзы на своём лице грязными кулаками. Откуда взялся Сёмушка, такой всклокоченный и растерзанный? О чём он говорит? Что с ним случилось? Ребята стояли кругом, недоуменно поглядывая то на Сёмушку, то на Марину, то на Давида, то друг на друга. — Сёмушка, — шепнула Цицино, — не ты один виноват. — Сёмушка, — сказала Марина, — сначала успокойся, не три лицо руками и расскажи толком, чем ты так расстроен? — Подожди, — сказал Давид. — Спокойствие прежде всего. Сёмушка замолк на секунду: — Я… Я боюсь, я думаю, что температура повысилась потому, что коробочные гусеницы заразили остальных в домике. — Что ещё такое? Не сразу Марина, Давид и ребята поняли, чего опасался Сёмушка. Стоило не мало трудов выяснить то, что так тревожило Сёмушку. Когда, наконец, Марина поняла, она, подавив готовую набежать улыбку, переглянулась с Давидом и сказала: — Вот, ребята, оказывается, Сёмушка тоже «болеет» о деле. А вы не верите ему… Ребята молчали. Вася носком сандалии деловито ковырял землю. Кэто, до этого очень хмурая, радостно кивнула Марине головой. — В каком состоянии шелкопряды в коробке? — спросила Марина ребят. — В хорошем, — хором ответили ребята. — Видите, а ведь Сёмушке никто не помогал. Значит, он может хорошо работать? — снова обратилась Марина к ребятам. — Может, может! — Правда, и Сёмушка виноват, но и другие тоже поступали не всегда разумно. Рука Марины мягко легла на косматую голову Сёмушки. — Вот, Валерик, — продолжала Марина, — тоже иногда самовольничает; и неизвестно, какие ещё будут последствия его поступка. А Вася? Разве не тщеславие заставило его пренебречь своими обязанностями? А Кэто? Разве она не обязана быть внимательней и осмотрительней? Кэто закусила губу и стала смотреть вдаль. — Значит, мы все плохо работаем? — тихо спросила Цицино. — Вот так написали письмо китайским школьникам! — буркнул Вано. — Прощай, обязательство! — шумно вздохнул Гико. При этих словах Кэто перевела недобрый взгляд на Васю и Валерия. Они и без того стояли огорчённые и пристыженные. — Судите сами, — ответила Марина, — работали честно. А тот, кто работает, иногда ошибается. И все вы, каждый по-своему, ошибались. А почему — потому что работали не всегда дружно. А дружба даже ошибки исправляет. Один ошибётся, другой поправит. — Значит, — сказала Цицино, — если бы Сёмушка сразу признался, что дрозд съел маковых, не пришлось бы ему брать гусениц из домика, а Васе бросать дежурство? — Валерий не открыл бы окно, — подхватил Вано. В этом разговоре Кэто не принимала участия. Она сосредоточенно мяла в руках какую-то травинку. — Да у вас тут настоящее производственное совещание, — сказала откуда-то из темноты тётя Нюша. Она возвращалась из посёлка домой. — Мы учимся работать, дружно работать, чтобы меньше ошибаться, — объяснила Марина. — Что ж, — сказала тётя Нюша, — всякую ошибку понять надо, тогда уж никто её не повторит. Сёмушка не понимал, что творится вокруг него — никто его не бранил, не отчитывал. И будто все виноваты. — Кэто, — тихо попросил он, — можно и мне вместе с вами растить шелкопрядов? Кэто даже глаз не подняла и, мотнув головой в сторону остальных, сквозь зубы сказала: — Спроси их! Чего это она? Сёмушка удивился. Кэто никогда не говорила с ним так отрывисто и резко. На небе светились звёзды, почти такие же яркие, как электрические огоньки в окнах колхозников. Горы чёрной стеной отгораживали их маленький посёлок от всего остального мира. — А не пора ли, юные шелководы, покормить гусениц? — напомнила тётя Нюша. — Они поди проголодались. И верно, время кормления уже наступило. — А заодно увидим, как чувствуют себя подогретые гусеницы, — прибавила Марина. «Ну и день, — подумал Сёмушка, — никогда ещё такого не было». Мне не в чем себя упрекнуть! Все, даже Сёмушка, пошли к белому домику. Лишь Кэто осталась. Она села на ступеньку крыльца, упёрла локти в колени и закрыла лицо руками. Если огорчения Сёмушки приближались к концу, то для Кэто они только начинались. Она никак не могла успокоиться: её при всех ребятах упрекнули, будто она плохо работала. Уж она ли не старалась изо всех сил? Всё делала сама и других не оставляла в покое. Она одна понимала, что Валерик мог подвести их.