Часто встречались и ветряные мельницы, превосходно устроенные, поскольку голландцы «механике мельниц обязаны своим существованием». Мельницы встречались и около плотин, да находились в беспрестанном движении. Выглянув из экипажа вновь, девушка обратила свою заинтересованность на одну из мельниц, которая стояла поближе и на которой виднелась надпись: «Anno 1682». Как она стара, а так прочна! – восхитилась девушка и поправила на себе шапочку. Это была Варя. Глаза ее так и кричали о переживаниях в душе, но сияли рвением поскорее добраться к цели. Когда извозчик сообщил, что прибыли, Варя попросила остановиться и вышла, отдав ему из своего мешочка несколько монет. Еще некоторое время стояла Варя на холме и смотрела на раскинутый за рекою красивый городок со сказочными башнями, изумительными мельницами и чужой жизнью. Вот и Арнэм. Где-то здесь, – тяжело вздохнула она. Варя поплелась к причалу, откуда отплывали время от время лодки, переправляющие людей на другой конец берега – в город. Вскоре и она дождалась очереди, заплатила перевозчику да вскоре ступила на дорожку, ведущую к возвышающейся на площади церкви. Прогулявшись вокруг нее, Варя остановилась и, держа перед собою маленький мешочек, просто ждала, а пока что разглядывала пугливыми глазами все вокруг и всех. Простоять пришлось ей долго, пока наконец-то прибывшая карета не позвала ее по имени супруга и не увезла на окраину в небольшой дом. Там все говорили на голландском, которого Варя не знала. Однако, сам хозяин на французском еще долго что-то объяснял ей, находящейся словно в полусне от усталости и тревоги. Понимая, улавливая что-то из его слов, Варя лишь кивала. Когда ее провели в маленькую комнатку и оставили одну, она, так и держа свой мешочек, прижимая его все крепче к груди, просто села на краю кровати и разрыдалась… Ранним утром, проснувшись от глубокого сна, Варя умылась от стоящего у окна таза с прохладной водой и вытерлась висевшим на стуле полотенцем. Расправив платье и одев сползшую с головы на подушку шапочку, она встряхнула распущенными локонами и взяла лежавший на полу у кровати свой мешочек. Присев на мгновение и заглянув на спрятанную там книжку, Варя прошептала со вновь навернувшимися слезами: Да хранит нас с тобою Бог, милая моя лилия долин. Варя прижала мешочек с книжкой к груди и вышла из комнаты. Мрачный и длинный коридор показался ей длиннее, чем вчера, а двери еще ниже. Сразу повеяло теплым воздухом, когда Варя оказалась на просторной кухне. Там, за столом посередине, перед горящим очагом сидела полноватая старушка и чистила овощи в деревянные миски перед собой. Увидев вставшую на пороге Варю, старушка тут же расплылась в добродушную улыбку и кивнула. Вonjour, (Здравствуйте) – поздоровалась Варя, но старушка, как видно было, не знала французского, или не собиралась на нем говорить. Она лишь указала на записку на столе и протянула ее Варе. Несмело приняв такое послание, Варя немедленно прочла и несколько растерялась, не зная, как теперь действовать. Просидев еще некоторое время возле продолжающей свое дело кухарки, Варя наконец-то увидела хозяина. Он с порога заулыбался и протянул корзину, в которой лежала лопатка и еще записка: Vous serez amené là. Mettez des fleurs dans le panier. (Вас туда отвезут. В корзину положите цветы.) Варя кивнула. Она понимала вновь все, как в тумане, но послушно отправилась следом за хозяином на улицу, где устроилась в телегу, которую конюх вскоре и повез через город. Как долго продолжалась такая поездка, Варя не помнила. Она пришла в себя, когда уже стояла в каком-то парке. Оглянувшись, Варя достала лежащую на дне корзинки записку и стала сопоставлять рисунок на ней с пейзажем вокруг. Обнаружив нужное дерево, а их там не было так много, Варя села у его ствола. Что ж, – набрав побольше воздуха, Варя почувствовала прилив сил и лопаткой стала ковырять землю, отыскивая, где трава уже была отделена от почвы. С большим удивлением она обнаружила через некоторое время аккуратный четырехугольник травяного покрова, который легко подняла и там, в неглубокой ямке лежал тряпичный сверток с новой запиской. Да что же это, – усмехнулась Варя, раскрыв записку, но строки новостей там вызвали восторженность души. – Вот почему все эти тайны… Почтой такие записки слать нельзя, да милых хозяев подставлять тоже. Илларион Константинович мудрен на выдумки! На лице Вари тут же, вместе с сияющим на небе ласковым солнцем, нарисовалось счастье. Она скорее вернулась к телеге, которая так и ждала ее неподалеку. Конюх ткнул пальцем на корзину и с серьезным выражением лица воскликнул: Bloemen! Bloemen! (Цветы! Цветы!) Варя знала уже, что это означает и вспомнила тут же наказания хозяина дома, что в корзину, где лежала лопатка и записки, стоит положить цветы. Поскорее нарвав цветущие рядом тюльпаны разных цветов, довольная Варя устроилась на телегу. С таким же парением счастья она и вернулась в дом, вскочив туда с полной корзиной цветов и с воскликом: Мишенька vа venir ! (Мишенька приедет!) 41 *** «Если бы мне не дали этот билет, я бы не смог выбраться и отправиться в сие путешествие,» – писал Михаил, остановившись на ночь в гостинице… Получив накануне конверт с дозволением выехать на несколько дней в Арнэм, Михаил был удивлен. Душа неприятно сжималась от недоброго предчувствия, но не отправиться туда, не выяснить все, что происходит, а тем более связанное с дорогой ему Варей, он просто не мог. Отправляться пришлось одному, как друзья ни рвались поехать вместе с ним, но страх за товарищей, что может и им грозит в том случае какая опасность, заставил переубедить их в решении, убедив, что все будет хорошо. «Остановиться пришлось в гостинице. Погода, а это сильный проливной дождь, не позволил продолжить путь, который бы я ни за что не прервал. Решил сей же час написать вам, мои дорогие, что живется здесь не так и плохо. Ждать приходится дальнейших указаний, и мы надеемся скорее вернуться домой. Билеты на проживание нам выдают регулярно, как и в чужих странах бывало. Каждые три дня мы обязаны переезжать на иную квартиру, чтобы не обременять хозяев, но многим из нас везет оставаться на одном месте на более долгое время. За меня не переживайте. Жизнь протекает мирно. Пьянства и убийства не видал я здесь. Важные преступления наказываются ссылкою в колонии. Однако, и на преступления мало кто идет. Нет здесь бедных, нет нищих! Хотелось бы и для нашей России такого! Голландцы для себя живут хорошо! Но когда холодно и сыро, а при здешнем климате это случается часто, кутаются во все, что есть, поскольку не имеют ни печей, ни двойных рам. Везде чистота самая настоящая! И дома, и на улице. Она необходима здесь уже хотя бы потому, что сырой воздух и вредные испарения заражают вещи гнилостью, появляется плесень. Питание отменное! Три, а то и четыре блюда, из коих половина состоит из овощей, обязательный десерт и доброе вино. Жаркое едят с картофелем, потом салат. А десерт – то ягоды, или же плоды, посыпанные сахаром, кои кладут на хлеб, намазанный маслом. Что до сердца тронуло – голландцы молятся весьма благоговейно и часто, так же и перед обедом, и после. Вечера заканчиваются в 10 часов ужином. Субботы у них посвящены посещению родственников, а по воскресеньям – церковь и прогулки за городом. В столь много свободного времени мне приходится искать себе занятие. Вместе с друзьями гуляем, знакомимся с бытом и жизнью голландцев. Учимся мастерству, кто какому, и нам очень интересно. Ходим и в их клубы, которые состоят из людей разных состояний. В клубы нас вводят хозяева же. Азартные игры нигде не в обыкновении! Иногда играют в вист, бостон, пикет. Театры здесь так же обожают. Открыт он каждодневно. Видели даже такое представление, как низкие шутки использовались по отношению к французам. Столь велика их ненависть. Лежачего не бьют – этого голландцы не знают, давно отвыкнув от сражений. Голландия находится в превратном положении: любит англичан, которые были корнем всего зла, причиною всех несчастий; но – ненавидит французов, которые были с нею случайно худы…» Дом Дьявола, – прекратил писать Михаил и встал у окна, за которым давно уже было темно да стучал, гремел, шумел проливной дождь. – Варя… Никакие иные мысли больше его не заполняли. Дописывать письмо даже не стал, а, подписав, сложил в конверт и утром, остановившись к почтовой лавке, немедленно позаботился об отправлении. Путь продолжался. Дождь тоже, но был уже мягче, а на небе появлялись туманные просветы. Надежда появилась, что сегодня и солнце появится, и поездка, кажущаяся столь длительной, подойдет к своему завершению. Подъезжая к мосту, извозчик объявил вдруг, что это уже и есть Арнэм. Михаил стал поглядывать в окно и с нарастающим трепетом ожидать, когда остановится его экипаж у Дома Дьявола. И ждать пришлось не долго. Экипаж проехал через мост, а потом, на одну из улиц слева, через которую выехал к площади, где располагался рынок. Но остановил свой экипаж извозчик на другой улице, что-то пролепетав на голландском языке, которого Михаил не знал, о чем в данный момент очень жалел: «Стоило изучать вместе с Алексеем. Вот, кто постарался в свое время. Что я-то не посещал уроки у матери Торсона?» – ругал он себя, но время вспять не повернуть, он знал, а потому скорее встряхнулся. Извозчик остановил коней. Михаил вышел на улицу, оглядывая скорее все и всех вокруг, пока руки его с дрожью от спешки платили за поездку. Dat is een Eusebiuskerk! (Это Эусебиус церковь!)– указал извозчик на возвышающуюся за зданиями остроконечную башню, и его слова Михаил понял прекрасно. Мaison du Diable, (Дом Дьявола) – насторожился он, но извозчик, явно понимающий, что между ними беседы не может быть, поскольку не знают одного языка, жестикулировал, объясняя на руках, как пройти к Дому Дьявола. Поблагодарив и распрощавшись с ним, Михаил постоял еще некоторое время, разглядывая башню церкви. Он понимал, что идти надо туда, что там где-то и есть нужное ему здание, у которого кто-то должен ожидать. Отправляться куда-то, где неизвестно, что будет и кто, вызывало лишь беспокойство, но мужество побеждало, и Михаил отправился в путь. Он быстро приблизился к площади у церкви, где жизнь бурлила будничным рынком. Расставленные телеги, лавки. Красивые простые люди в типичной только для голландцев, как отметил себе Михаил, одежде. Мужчины одеты в куртки, короткие штаны и деревянные башмаки. На головах у них широкополые шляпы. Женщины убирают волосы интересным образом под полосу червонного золота в три пальца шириной, которая выходит по бокам завитками, либо же их головы покрыты белыми кружевными шапочками с заостренными концами. Юбки же короткие, не намного ниже колен, а на ногах так же, деревянные башмаки с заостренными носами. Разглядывая людей, изучая их внешний вид и поведение, которое тоже было чрезмерно вежливым, с улыбками и приятными речами, Михаил потихоньку приблизился к церкви и прошел на улочку рядом у рынка. У последней телеги, где продавали разные сорта сыра, он заметил странную молодую женщину, или девушку, которая отнекивалась от продавца и спешила скорее покинуть рынок. Не только внешний вид у нее несколько отличался от большинства вокруг одеждой, а поведение и вовсе вызывало удивление и взгляды всех, кто в тот момент находился рядом. Девушка же, пряча глаза, опустила голову, покрытую белой кружевной шапочкой, поплелась прочь. Повернув на улочку, она глубоко вздохнула и направилась как раз в ту сторону, куда собирался идти и Михаил. Он уставился на нее, видя в ней схожесть с Варей, но никак не веря, что это может быть она и есть. Поглотив сомнения, Михаил отправился следом… 42 *** Совсем скоро девушка завернула за церковь и вышла к большому невероятно красивому зданию, что так ярко выделялось на площади своей архитектурой. Это было совсем необычное и «кричащее» построение в готическом стиле. Портик перед входом поддерживали три человеческие фигуры с лошадиными ногами, а по всему зданию то там, то тут виднелись головы да фигуры в «дьявольском» стиле, как сразу и заметил Михаил. Варя? – несмело окликнул он девушку, за которой шел, и та резко обернулась, остановившись перед этим Домом Дьявола.