После завтрака я выкатил свой мотоцикл, Полина лихо уселась позади меня, и я повез ее показывать город. Чтобы ей было что рассказать Людмиле Александровне. Тверь, конечно, небольшой город, но лучше его в России нет. И Полина вынуждена была согласиться под моим напором. А после мы заехали к Сереге, моему школьному приятелю. Он, как всегда, слушал рок, нацепив наушники. — Новая клевая группа — «Убойный хук», — сообщил он. — Рад тебя видеть, старик. И вас, мадемуазель. — Можно сразу на «ты», — сказала Полина. — Дай послушать. — Она надела наушники, но через пару минут сняла: не понравилось. — Заведи Шевчука, — попросил я. — Про осень. Есть у него такая песня, которая начинается: «Осень… В небе жгут корабли… Осень… Мне бы прочь от земли». Она мне очень нравится и словно бы про всех нас написана. Серега достал запись, включил, и мы слушали, а когда дошла очередь и Шевчук запел: «Осень, долетим ли, доживем ли до рассвета? Что же будет с Родиной и с нами?», я вдруг подумал: да ведь это и про всех тех, кто погиб в Москве неделю назад. А по слухам, их было больше тысячи. И многие воевали в Приднестровье, Сербии, Абхазии, а нашли пулю в столице России, в самом ее центре. Пока толпа зевак хихикала и смотрела, чем все кончится. — Давай еще раз, сначала, — сказал я, и тут раздался звонок в дверь. Серега пошел открывать, а когда вернулся, за ним шла… Аня. Я сделал вид, что в упор не вижу ее, хотя она подошла совсем близко. — Здравствуй, Алеша, — прозвучал рядом ее голос. Я повернулся и небрежно кивнул. Полина с интересом наблюдала за нами. — Ну, нам пора, — сказал я Сереге. — Куда торопиться? Посидим еще, — улыбнулась Полина. Как мне показалось — коварно. Ох уж эти женщины, они сразу обо всем догадываются. Если что касается сердечных дел. — Тогда пойду заварю кофе, — пробормотал Серега; он тоже был не в своей тарелке. — А я помогу. — Полина соскользнула со стула. — И я! — рванулся я к двери, но Полина остановила меня, упершись ладонью в грудь. — А ты, милый, развлекай девушку. И мы остались одни в комнате. Я сердито рухнул в кресло и схватил первый попавшийся журнал. — Вовсе не обязательно держать «Новый мир» вверх ногами и пытаться что-то прочесть, — произнесла Аня. — Я увидела твой мотоцикл и решила зайти. Почему ты избегаешь меня? С того случая мы ни разу не поговорили. Я что-то хмыкнул в ответ. Конечно, для нее это просто «случай». Попробовала бы она провести пару месяцев в тюрьме. — Ты никак не можешь простить? — спросила Аня. Хорошо, хоть не приближалась больше. — Послушай, Алеша. Я виновата. Но человек имеет право на ошибку. Один раз. Больше такого никогда не будет. Ну что ты молчишь? Скажи что-нибудь, обругай меня. Ударь. А я знал, что стоит мне заговорить, и стена рухнет, а мне этого не хотелось. Я только мельком взглянул на нее и увидел, как она растеряна. И пожалел. — Спроси у своей сестры, может ли человек быть камнем? — произнесла Аня и прошла мимо меня. Минуту спустя я услышал ее голос: — Алеша, я все равно буду тебя ждать… А потом щелкнула дверь. И я со всей силой швырнул «Новый мир» в стену. — А где Аня? — спросил Серега, внося поднос с чашками. — Полина сыр режет. — Ушла, — буркнул я. — За такие шутки — в зубах бывают промежутки. Запомни. — Я здесь ни при чем, — начал открещиваться Серега. — Откуда мне было знать, что она заявится? А вы с ней что, так и не объяснились? — Играли в футбол. Но на одних воротах не было вратаря… Заводи Шевчука, Серега! Что же будет с Родиной и с нами? Когда мы взбирались на мотоцикл, Полина спросила: — А твоя знакомая очень хорошенькая. У тебя с ней был роман, да? — Кино, — ответил я и рванул на полную скорость. …Рыбаки уже вернулись, и мы успели поесть свежей ухи, прежде чем стали собираться в Москву. Обратно должны были ехать с комфортом — Володю и нас обещал захватить его компаньон, останавливавшийся в Твери по пути в столицу. Вот почему сразу на своей машине не поехал, подумал я, и здесь подгадал. Перед обедом мы с ним уединились, и я рассказал насчет палатки, Аслана и миллиона. Он стал думать, покусывая губы. — Хреново, — сообщил он наконец. — Это я и без тебя знаю. — Говорил тебе: не водись с Асланом. — Они немного знакомы. — Теперь уж поздно. В четверг отдавать. — Хреново, — опять повторил он, словно зациклился на этом слове. — Так дашь в долг? — напрямую спросил я. — Можно с процентами. — У меня сейчас такой суммы нет, — сказал он. — Но я что-нибудь придумаю. Позвони мне во вторник вечером. И кончай жить хреново, вечно за тебя платить приходится! — На том и разошлись, и особой радости этот разговор никому не доставил. Итак, мы четверо уезжали, а четверо оставшихся вышли нас провожать. Я смотрел в заднее стекло и махал им рукой, и Полина тоже, а они — нам. Отец обнимал за плечи Катю, а Николай — маму. Так они и стояли, как четыре дерева, пока не исчезли вдали. Спортивный БМВ домчал нас до Москвы без приключений. Володин компаньон оказался столь любезен, что, высадив брата с Люсей, довез и нас до Полининого дома. Правда, пытался при этом взять телефончик. Видно, такую мелочь, как я, уже не принимают в расчет. Я проводил Полину до самых дверей. — Спасибо, — сказала она, прощаясь. — Все было очень вкусно! У тебя замечательная семья. — Надо думать! — произнес я. — Если вдруг когда-нибудь, ну чисто теоретически, я буду настолько невменяем, что сделаю тебе предложение и ты согласишься, то у нас будет не хуже. — Ты это серьезно? — спросила она, доставая ключи. Я только поцеловал ее и ничего не ответил. Пусть сама разбирается. А мне надо было торопиться в общежитие. 8 Вахтера у нас давно не было, теперь на входе в общежитие дежурили ребята Аслана. Они меня хорошо знали, я кивнул и прошел мимо. — Тебя Тимур искал, — сказал Димыч, когда я вошел в комнату. Оба первокурсника, уже с синяками, сидели за столом. — Приняли боевое крещение? Поздравляю, — произнес я, бросая сумку на пол. — Димыч, разберись с продуктами. Там сало, варенье… А я спать буду. Но поспать мне не пришлось. Только я снял куртку, как вошел Тимур, поигрывая желваками на скулах. — Привет, — сказал он. — Не забыл? — Тим, может быть, завтра? Спать хочу. — Чего откладывать? Крыша ждет. — Ну пошли, — вздохнул я. Надоели они мне все до смерти. Мы поднялись на пятый этаж, откуда вела небольшая лестница к люку. Тимур шел впереди меня. А позади несколько его приятелей. Мне бы, дураку, надо было быть настороже, но я поверил, что мы выберемся через люк и начнем с ним махаться на крыше. А он меня опередил. Когда мы поднимались по лестнице, он просто взял и ударил меня каблуком в лицо. Не глядя, целя прямо в нос, хорошо, что я головой дернул. И кровь все равно пошла, словно в носу кран открыли. Я выругался, схватившись за лицо, а из глаз аж слезы брызнули. — Погоди, Тимур! — пробормотал я, доставая платок. Но он и не продолжал: наслаждался зрелищем. — Дай схожу умоюсь. Ты только не уходи! — Иди, иди! — крикнул вслед Тимур. — На сегодня с тебя хватит. Вот придурок, он, видно, и впрямь подумал, что я спасовал. А мне только и надо было — дойти до умывальника и остановить кровь. Сколько ж ее вытекло, пока я мочил под холодной водой платок и прикладывал к носу! Слава Богу, не сломан. Ладно, азиат, подожди. Хоть бы не ушел. Когда кровь свернулась и запеклась, я побежал к лестнице на крыше. Но Тимура с его нукерами там уже не было. И я стал рыскать по всем этажам, врываясь во все комнаты, где он мог быть. Ребята шарахались от меня, а девчонки визжали: вид у меня был еще тот. Наконец мне повезло. Я нашел его на втором этаже у одной подруги, он как раз открывал бутылку шампанского. Увидев меня, он сжал ее в руке и махнул, но я отбил удар ногой (бутылка улетела в открытое окно), а кулаком нокаутировал точно в челюсть. Тимур как стоял, так и рухнул на заранее приготовленное ложе любви. — Когда очнется, пусть пошлет за новой бутылкой, — сказал я девице. — За мой счет. Потом я не спеша поднялся к себе в комнату. Димыч с первокурсниками уплетали сало с солеными огурцами. — Вижу, тебе досталось, — сказал Димыч, пытаясь глотнуть. — Пустяки. — Я снова приложил платок к носу. — Ты, главное, не подавись. Было уже около двенадцати, и я завалился на кровать. А ребята продолжали хрумкать. Сам знаю, что такое голод. Иной раз бегаешь по Москве и зубами лязгаешь на цены. Больше всего детей жалко, которые недоедают. Ну что это за рацион: без мяса, масла, яиц? Разве на одних макаронах вырастишь человека? Уж лучше бы в правительство только худых брали, не так тошно было бы смотреть. А то в телевизор не вмещаются. Незаметно для себя я уснул. Сплю я очень крепко, можно мотоцикл в комнате заводить. И практически без сновидений. Но не в этот раз. Снилось мне что-то нехорошее, тревожное. Нет, сначала было все нормально: я шел с Полиной по Арбату, и она захотела сфотографироваться с огромным Микки-Маусом. Только она обняла его, а фотограф приготовился щелкнуть, смотрю: сапоги у Микки-Мауса больно знакомые. Ба! Да это же тимуровские галоши, а он сорвал маску и хихикает. И тычет меня пальцем в живот. Потом Полина вдруг исчезла, и я стою около своей палатки, за деревом, словно прячусь. От кого? Рядом знакомый подъезд, хотя я знаю — он должен быть на другой улице, и из него выходят двое: Аслан и Леночка. Аслан держит ее за руку, крепко, улыбается и что-то говорит, а Леночка испуганно смотрит на него, ничего не понимая. Подкатывает машина, и они садятся в нее. Я хочу закричать, броситься, но что-то удерживает, какие-то когти вцепились мне в живот. А из багажника снова морда Тимура высовывается, и снова он хихикает. Тут я очнулся от боли. Я сначала не сообразил, что происходит. Руки мои удерживались над головой, видно привязанные как-то к боковой стенке кровати, горела лампа, а на ногах у меня сидел Тимур с бритвой в руке и вырезал у меня на животе какую-то картину. Он хихикал, а глаза были совершенно сумасшедшие, наверное, полностью обкурился. И еще я увидел, дернувшись, что Димыч лежит, накрывшись с головой одеялом. Должно быть, и другие так. Я чувствовал себя довольно мокро от крови, а Тимур хихикнул и опять провел бритвой по животу. Не знаю, откуда у меня взялись силы и как я вырвал эту боковую стенку из пазов, но все это железо обрушилось на тимуровскую голову. Оба мы оказались под обломками кровати на полу, только он — без движения, а я — в кожаных наручниках, пропущенных через прутья стенки. Живот у меня был весь порезан, но, слава Богу, неглубоко, только подкожный слой. Тут наконец и Димыч высунул голову из-под одеяла, виновато и испуганно смотря на меня. — Дай нож! — заорал я ему. — Перережь ремни! Один из первокурсников подскочил и резанул по наручникам, попутно пустив мне кровь и на запястье. Идиот.