— Отвечаю, — кивнула она головой. — Ну ты даешь, — покачал он головой. И они снова замолчали. Генка встал с места, подошел к ней и осторожно погладил по волосам. — Поцелуй меня, — попросила она, подняв голову и глядя на него снизу вверх. Он нагнулся и очень нежно, едва касаясь, поцеловал ее в губы. Впервые в жизни он чувствовал к кому-то такую переполнявшую его нежность. Он даже испугался этого совершенно нового для него чувства, не сразу разобравшись в его природе. И сказал: — Я тоже. — Что тоже? — спросила Чума. — Я тоже, — повторил Генка и замолчал. Она поняла, что настаивать не стоит, во всяком случае, сейчас. И промолчала. А Генка опустился перед ней на колени и лицом зарылся в коленях. Она улыбалась чему-то своему и перебирала его давно не мытые волосы. В последнее время Таня ничего не позволяла Андрею. Тогда, в машине, во время самого первого их «дела», словно кошка между ними пробежала. Хотя он, Андрей, вроде и не заметил ничего. Подумаешь, пригрозил своей девчонке «всю харю разворотить», ну и что, кто из этого проблемы делает, на то она и девчонкой его зовется, чтобы слушаться и делать так, как мужик ей велит. Не так, что ли? Но логика Андрея не могла стать логикой Тани. После того, что она услышала от него, там, в машине, ей никак не удавалось заставить себя посмотреть на Андрея прежними глазами, когда он казался ей воплощением всего того, о чем она втайне мечтала. В ту ночь она не позволила ему дотронуться до себя, как и в последующие. — Ты можешь снова меня изнасиловать, — сказала она ему так холодно, как только смогла, — но учти, ты мне неприятен. И чем больше ты будешь настаивать, тем больше вероятность того, что у тебя ничего не получится. — Чего? — переспросил он. Не понял. С кем я связалась, думала Таня, он же не понимает самых элементарных вещей, почему я должна думать, что он — тот, кто мне предназначен Богом и судьбой. — Чего ты, Тань? — не понимал Андрей. — Настроения нет, что ль? Так все в порядке будет. — Не хо-чу, — раздельно повторила Таня. Они промолчали, отвернувшись, сначала засопел, зло и обиженно, а потом задышал ровно и спокойно — уснул. Таня была слегка разочарована. Ей хотелось, чтобы он расспросил ее поподробнее, чем заслужил ее немилость, а уж она то ему все объяснила бы, и он раскаялся бы в том, что так грубо с ней вел себя. Но ничего подобного не произошло. Он отвернулся и почти сразу же заснул. И она разозлилась еще больше. Ну, все, думала она, теперь тебе придется постараться, что бы снова заполучить меня. Поплясать тебе придется изрядно, мой дорогой Андрюша. На следующее утро Чума как-то странно поглядывала в ее сторону, но ничего не говорила, молчала покуда. Хотя нет-нет да и взглянет на нее снова, и, казалось Тане, что смотрит на нее Чума с осуждением. Не выдержав ее молчаливого укора, она дождалась, пока Генка с Андреем куда-то вышли, и прямо спросила: — Что ты на меня так смотришь, Чума? Она старалась быть максимально вежливой, и поначалу это на Чуму действовало. Нейтральным голосом та ей ответила вопросом на вопрос: — А что это ты сегодня молчала но-чью-то? — А что? — растерялась Таня. — Обычно ты так кричишь, что самой по новой хочется, — объяснила ей Чума. — А сегодня тебя будто и не трахали. — А меня и не трахали, — спокойно ответила Таня. — Как это? — не поняла Чума. — Чтоб у Андрея, и не встал? Не гони, Татьяна? — У него встал, — усмехнулась она. — У меня не стояло. Чума даже рот округлила. — Чего?! — спросила она тихо, но в голосе ее чувствовалась скрытая угроза. — Что слышала. — Ты что ж, — грозно свела брови Чума, словно не веря своим ушам. — Ты что ж — не дала ему?! Так?! — Так, — дословно повторила за ней Татьяна. — А в чем дело, собственно? — Собственно?! — рассвирепела Чума. — Ты что это погнала, подруга?! Я тебе как говорила, забыла? — Ты не ори на меня, Чума, — спокойно ответила Таня. — Не надо на меня орать. — Да не орать, тебя бить надо по жопе до тех пор, пока не поумнеешь. Мы ж одно дело делаем, дура, и нельзя, чтобы Андрюха тут проблемы имел с тобой, понятно? Он не проблемы с тебя должен иметь, он тебя должен иметь, понятно тебе? И в хвост, и в гриву он тебя иметь должен! Ты чего кочевряжишься? Самая центровая, что ли? — Слушай, Чума, — сказала ей Таня. — Это мое дело, ясно? Кому хочу, тому и даю! Я уже совсем на их языке разговариваю, промелькнуло у нее в голове, совсем уже я ИХ стала. Ну нет, не совсем еще, не совсем, есть у меня еще кое-что, не все им отдано, так что пусть делают со мной что хотят, но с этой минуты я делаю только то, что хочу, а не то, что принято у них. — Ты хоть понимаешь… — снова начала Чума, но Таня перебила ее. — Понимаю. Все понимаю. Но вот что я хочу тебе сказать, причем так, чтобы ты запомнила на всю жизнь и больше чтобы мы к этой теме не возвращались: моя личная жизнь — это МОЯ личная жизнь. И больше она никого не касается. Я ведь тебя ни о чем не спрашиваю. Я же тоже давно могла сказать, что лично мне двух тысяч долларов достаточно, и больше я никого не хочу грабить. Но не говорю — из-за тебя. Тебе нужно двадцать тысяч долларов, а я даже не могу спросить, зачем. Не хочешь говорить — не говори. Я, так сказать, уважаю твою тайну и твое право на личную жизнь. Но и ты уважай, понятно? Я имею право, такое же, как и ты, на свои тайны. Ты не одна у нас такая исключительная. И если ты думаешь, что нужно всегда давать тому, с кем встречаешься, то я думаю по-другому. Я тебе своего мнения не навязываю, но и ты мне не навязывай своего. Понятно? Чума опешила. Причем не столько ее поразило сопротивление Тани-тихони, сколько правота ее слов. — Ну что ж, — проговорила она наконец. — Может быть, ты и права. И снова замолчала — теперь уже надолго. Таня была довольна. Она впервые выиграла в споре с Чумой, и это показалось ей хорошим предзнаменованием, она решила и дальше придерживаться избранной политики с Андреем. Что-то до этой минуты мучившее ее, какой-то дискомфорт отступил, и только теперь, когда она одержала, как ей казалось, моральную победу над Чумой, она поняла, в чем дело. Поняла и испугалась. Да, она вышла победительницей в споре с Чумой. Но она совсем не была уверена, что больше не позволит Андрею дотронуться до себя. Она привыкла к нему, к его сильным рукам, она вспомнила свое разочарование, когда он так легко и быстро заснул в ночь йх ссоры. Не так-то легко ей будет постоянно отказывать ему. Но что сделано, то сделано, а что сказано, то сказано, и она будет держаться до конца. Она должна заставить их уважать себя, и в первую очередь — Андрея. Иначе потеряет уважение к самой себе, а это уже совсем плохо. После возвращения ребят Чума нет-нет да и поглядывала на Андрея — внимательно и сочувственно. В конце концов он не выдержал и грубо спросил ее: — Что ты на меня пялишься, Чума? — Да так, — сказала она. — Ничего. Андрей пожал плечами, отвернулся, а Генка спросил: — А действительно, чего уставилась, а? Чума метнула на него такой взгляд, что он тут же махнул рукой и заржал: — Да пялься, пялься, жалко, что ли? За кого, за кого, а за Андрюху я спокоен. — А за меня? — поинтересовалась Чума — она уже пришла в себя. — И за тебя спокоен, — ответил ей Генка. — Вот и молодец, — сказала Чума. — А то я уже волноваться собралась. Может, с головой у тебя что случилось, может, еще что… Андрей и Таня старались не смотреть друг на друга. Всю дорогу до Москвы они молчали, как чужие. Выбирая телевизор, они перекинулись двумя-тремя фразами, дотащили огромный ящик до выхода, снова поймали такси, погрузили в него телевизор и снова замолчали, теперь уже до самого Барыбина. Отпустив такси около подъезда, Андрей взвалил на плечи тяжелый ящик и легко поднял его на пятый этаж. Было видно, что его мучает какая-то мысль, о которой он до поры до времени не хочет распространяться. Когда телевизор установили и улеглись все страсти и восторги по поводу покупки, Андрей в наступившей тишине четким и размеренным голосом заявил: — Завтра я иду с Генкой. Поначалу они даже не поняли, о чем идет речь. — Куда ты со мной идешь? — глупо улыбаясь, переспросил Генка. — В кассу, — сказал Андрей. — Надоело мне сидеть за баранкой. Завтра я иду с тобой. Чума внимательно смотрела на него. — Почему? — коротко спросила она. — Потому, — ответил Андрей. — Ты, Чума, конечно, девка что надо, но в таком деле и мужик не лопухнется. — Это смотря какая девка, — резонно заметил Генка. — И смотря какой мужик.