— Это неинтересно… — Хочешь, я угадаю? — Ни за что не угадаешь! — Слушай… — Виталий демонстративно наморщил лоб и выпалил: — Они, твои подруги, говорили тебе, что я — не такой, как все. Правильно?.. Не молчи. Я по глазам вижу, что угадал. Наверное, они говорили, что я «голубой». Или транссексуал. Или би. Точно? — Точно, — удивленно подтвердила Ада. — А откуда ты знаешь? — Я почти в два раза старше тебя, и все это уже пережил. И не раз пережил. И не два… Все эти разговорчики, все эти шепотки, хе-хе-хе… — Виталий засмеялся, и вдруг впервые за все время их знакомства стал неприятен Аде. Она решила перевести разговор в другое русло. — Значит, ты фотограф? — Фотограф? — все еще смеясь, переспросил он. — Нет. Все что угодно, только не это. Меня можно называть художником, мастером, создателем, в конце концов. Даже — гением. Но фотограф!.. Нет, увольте, господа, увольте. Фотографы, Ада, это те, кто детишек в парке фотографирует. Поняла?! Честно говоря, Аде было наплевать, как его называть. Ну хочет человек, чтоб его называли мастером, да и Бог с ним. Флаг, как говорится, ему в руки. — Кстати, ты навела меня на интересную мысль, — вдруг сказал Виталий. — Можно сделать экспозицию на тему ваших девичьих разговоров. Так сказать, желания. Томление плоти. Или что-нибудь в этом духе… Забавно! — Он замолчал, думая о своем. — Значит, ты мастер? — Да. — Даже — гений? — Да. Ада удивленно приподняла бровь. Он что, не понимает шуток? Или, напротив, самоироничен до предела? Ничего не понимаю! Не улыбается. Смотрит серьезно… — Знаешь, Ада, когда я создаю все это, то думаю лишь о том, каково будет воздействие моих вещей на человека. Мне необходимо, чтобы оно было — шоковым, всепоглощающим. И чтобы такое случилось, мне необходимо… как бы это объяснить получше?.. Словом, мне необходимо сойти с ума. — Заметив удивление в ее глазах, он поспешил разъяснить: — Совсем немного. Капельку. Вот столько. — Он показал кончик мизинца. — Но сойти. На полном се-рьезе. — Ну, хорошо… — неуверенно сказала Ада. — Сходи, если хочешь… — Да я не хочу! — воскликнул Виталий. — Это все оттуда! — Он ткнул указательным пальцем в потолок. — Это все от Бога, ну как ты не понимаешь! — Я понимаю… — Да? — Да, — просто сказала Ада. — Это здорово! — Было видно, что Виталий по-настоящему обрадовался. — Тогда ты поймешь и все остальное… — Он заговорил быстро, нервно, волнуясь. Ты, наверное, удивилась, что я так осторожен с тобой: не целую, не делаю никаких иных попыток… — «Удивляюсь» — не то слово! — вставила Ада. — Не перебивай, пожалуйста, попросил Виталий. — Я не мог иначе. Я не могу поддерживать с человеком интимных отношений, пока я его не пойму… — А теперь понял? — Я же просил — не перебивать!.. Ты же меня сбиваешь. Мне очень трудно потом сосредоточиться… Теперь, когда я тебя понял, почувствовал, когда я знаю, где ты начинаешься и где кончаешься… А, черт! Зачем я тебе все это объясняю?! Сколько раз уже давал себе слово! — Виталий нахмурился, махнул рукой, и Ада решила прийти ему на помощь. — Продолжай, мне интересно. — А мне — нет! — Почему? — Потому!.. Ну как же ты не хочешь понять, что мои переживания — это мои переживания. Они находятся где-то там, внутри! — Виталий с силой ткнул себя в грудь. — Я должен с ними справиться. Я должен их обуздать… — Справиться? Обуздать? Но зачем. — Потому что я мастер. Самый обыкновенный гений. Идиот, другими словами. Не такой, как все. И в тоже время — такой, плоть от плоти, корень от корня, яблоко от яблони и прочая чушь! Я вижу тебя и не вижу. Ты для меня Ада и в то же время — какая-нибудь Офелия, и я вижу, как ты тонешь, как медленно распускаются под водой твои волосы, как смотрят глаза сквозь зеленую толщу… Последние фразы он произнес таким тоном, что Ада вздрогнула. Но в то же время почувствовала такую тягу к этому странному человеку, такое непреодолимое влечение, что, казалось, помани он ее пальцем, и все — Ада сделает ради него все что угодно… Она потянулась к нему. Сама. Ну и что?! Значит, так надо. Значит, в этом ее судьба. А на все остальное ей наплевать. Он и так уже ее «разогрел» дальше некуда. А может быть, Виталий сам этого хочет — чтобы она первая начала. Хорошо! Она начнет. Она так начнет… — Подожди, — остановил он ее. — В чем дело? — Я хочу, чтобы это у нас совпало с другим… — С чем? — Я хочу кое-что создать, — уклончиво ответил он. — А нельзя ли создать как-нибудь попозже? Сейчас, мне кажется, не время. — Самое время! — воскликнул Виталий. — И это будет называться твоим именем… — Что? — подозрительно спросила Ада. — Мое творение, — объяснил Виталий. — Ты. И уже не ты. А ты, но только через меня. То есть я, как отражение твоих чувств. — О Господи, — вздохнула Ада и притворно устало прикрыла глаза. — Делай что хочешь… — Ты только не бойся. Почувствуй себя свободно. Ада, не стесняясь, расстегнула молнию на джинсах. Свободно так свободно!.. Вот такой была их первая близость. Вернее, близость была потом, после всей это словесной прелюдии. И некоторых технических операций. Потому что Виталий решил запечатлеть их секс на пленку. Ада сначала наотрез отказалась, но когда Виталий объяснил, что снимать он будет только самого себя, она решила уступить. Бог с ним, с гением! Тем более что мужчиной он оказался хоть куда. Ласковым, внимательным, нежным, сильным… И снимал почти незаметно. Ада была на седьмом небе от счастья. И на восьмом (если, конечно, такое есть) — от исполнения всех ее подсознательных желаний. Получилось так, что Виталий ее действительно знал. Знал всю. Знал так, как Ада себя не знала. Она даже не догадывалась, что в ней таится. А он — знал. И помогал этому раскрыться. Нежно, ласково, незаметно… Несколько безумных часов пролетели как один сладостный миг. Фонтан чувств взлетел до самого неба, затем, плавно опускаясь, стих. И что самое примечательное — за что Ада была безумно благодарна своему новому партнеру — Виталий ни словом не обмолвился о ее предыдущих связях, ни разу не спросил, с кем она была до него. На следующий день, едва дождавшись окончания занятий в школе, Ада помчалась к любимому (конечно, любимому, самому любимому!) в мастерскую. Вошла и замерла. Внутренне она была уже готова к чему-то необычному, но то, что перед ней предстало, просто поражало воображение. Все стены были увешаны снимками, и на всех снимках была Ада, нет, не Ада, а то, что она дала мужчине, чтобы он почувствовал себя по-настоящему счастливым. На всех фотографиях был изображен только Виталий… Его руки. Его глаза. Его торс. Его напряжение в изгибе шеи. Пальцы, губы, вены, кожа, пот, морщины… Его желания. Его чувства. Его… Его… Его… Но через все это(через всю эту бешеную пластику, через дьявольский ритм, через сумасшедшее чередование света и тени)ощущалась ОНА.Та, которой нас ним не было, но которая властвовала над мужчиной, хотела мужчину, подчинялась мужчине, дарила ему счастье и миг бессмертия. — Я хочу назвать все это «Ада», — тихо сказал Виталий. Он выглядел усталым, опустошенным среди этого бешеного мира черно-белых фотографий. — Ты не возражаешь? Ада без слов кинулась ему на шею. С этого момента она была только его, Виталия, и ничья больше. Возражать? Кому? Ему?! Мастеру. Гению. Идиоту. Никогда. Ни за что. Ни в коем случае… И все было бы отлично, все было бы превосходно, все было бы замечательно… Но… Ах, это проклятое «но»! Дело, конечно же, не «но», дело было в самом Виталии. Чем больше Ада с ним общалась и чем дольше они встречались, тем тревожнее становилось у девочки на душе. Несмотря на свои пятнадцать(ого го, уже сколько!), не смотря на обширный(целых двое мужчин до Виталия, это не шутка!)опыт, Ада оставалась девочкой. Не только с виду, но в душе. В нежной душе. В трогательной душе. В душе, требующей ухода и ласки. Не гусениц танка… Вначале все было отлично. Они встречались, где ей вздумается и когда ей вздумается. Занимались чем угодно. Шалили, гуляли, дурачились как дети, тратили деньги. Выходили в «свет», если так можно было назвать ночные клубы и всевозможные Дома — Дом-журы, Дом-писы, Дом-худы, Дом-кины (последний термин принадлежал, естественно, Аде — так она назвала Дом кино). Да, вначале всегда бывает отлично. Затем — хуже. Потом — еще хуже. И наконец — полный абзац… Судите сами. С каждой их встречей Виталий все больше и больше фотографировал Аду. Одетой. Обнаженной. Среди мебели. На свалке. Ночью. Днем. Спящей. Пьяной. Господи, как он ее только не снимал! И каждый раз — все более изощренно.