— Для чего? — поразилась она. — Для большого искусства. Вы даже не представляете, как вам повезло, что вы поймали именно меня… — Я не ловила! — Значит, мне повезло, что я вас встретил. Да садитесь же вы, не бойтесь! — повторил он. — Я не боюсь! — храбро заявила Ада и села в машину. Так они и познакомились. Потом были еще встречи. И еще. И еще… Были прогулки по ночной Москве. Виталий просто обожал гонять на своем «Мерседесе» по темной набережной. Вырубал свет и давил педаль газа до отказа. В открытых окнах бешено свистел ветер, Аду бросало из стороны в сторону на крутых виражах. Она задыхалась от встречного плотного потока воздуха. Но, странное дело, ей это тоже нравилось. И она кричала в восторге: — Еще, быстрее! Еще!.. Виталий увеличивал скорость, правда, в пределах разумного. Хотя, Господи, какой тут разум?!Три часа ночи. Пусто. На улицах ни души. Бандиты попрятались по ночным клубам. Знаменитые «ночные волки» еще только готовят свои мотоциклы к весеннему сезону. Обыватели спят. Милиция… Ах, где ты, милиция? Не видно. Никого не видно. Только они. Виталий и Ада. — Еще быстрей!.. — Нельзя!.. — Можно!.. — Ада, не сходи с ума!.. — А я хочу!.. — Хотеть не вредно!.. — Ах так, а ну-ка, дай!.. — Сумасшедшая!.. — Я все равно отберу!.. — Пусти руль!.. — Нет!.. — Ада!.. — Нет! Нет! Нет!.. — Ты что?! — А-а-а!.. Чудом не опрокидываясь, машина замирала. Раскрасневшаяся от бешеной езды Ада оборачивалась к Виталию, и морщины на его хмуром лице постепенно разглаживались. Ну как можно на нее сердиться! Девочка, она и есть девочка. Даже с таким божественным профилем… Да, были прогулки, были встречи, были «тревелинги» в клубы (это слово придумал Виталий, и Аде оно очень нравилось). Было почти все, кроме двух вещей: Виталий никогда не рассказывал о своей работе и не делал никаких попыток к сексуальным домогательствам. Последнее сначала забавляло ее — Виталий не был похож на монаха, а его естественности и раскованности мог бы позавидовать любой мужчина. Со временем отсутствие флирта между ними несколько насторожило Аду. Она посоветовалась с подругами по этому поводу (хотя с подругами никогда нельзя быть до конца откровенной!), но те не придали этому обстоятельству особого значения, как ей показалось. — Может, он «голубой»? — высказала предположение одна. — Голубой? — А что? Сейчас полным-полно всевозможных цветных: голубые, там, розовые, в полосочку… — Это как? Подруга объяснила, что так называют бисексуалов, и тут же стала подробно излагать, чем последние отличаются от всех остальных, от нормальных. Причем ее рассказ изобиловал такими красочными примерами, такими подробностями, что Ада несколько раз покраснела. И даже на время забыла о собственных проблемах. — Нет, ты не думай, он другой, — наконец остановила она подругу, задумалась, пытаясь правильно сформулировать. — Понимаешь, я чувствую, что он нормальный. Обычный. Без отклонений. Собак любит. Музыку слушает. Но… — Собак! Да знаешь ли ты, что можно творить с собаками. Вот, например, всем известный Садальский… — Хватит! И слышать не хочу все эти гадости! — Это не гадости… — Гадости. Мерзости. Помойка. — Ада, успокойся, не принимай так близко к сердцу… — Это мое дело! — Твое, твое… — Мое! — О!.. Мы же просто хотим тебе помочь. А то попадешь в руки маньяка, и все, пиши пропало. Нет больше Адочки. Нет этих ножек. Нет этих грудок… — А ну вас! Вы сами маньячки! Уберите руки! — Недотрога… Подруги смеялись. Дебилки, просто дебилки. Вон какие вымахали дуры. Обычные половозрелые идиотки, у которых одно на уме — кто, когда, с кем, сколько раз и будет ли еще… Ада замыкалась, уходила в себя. Она чувствовала, что разгадка где-то совсем рядом, но где именно — понять не могла. И лишь когда Виталий наконец пригласил ее к себе и показал, чем он занимается, она поняла — да ведь он гений! Самый обыкновенный гений. Каких тысячи. Их и на самом деле — тысячи, а не единицы, как любят утверждать. Все те, кто может делать нечто такое, чего не в силах (физических, душевных, каких хотите!) совершать другие… — Вот моя келья, — немного волнуясь, это Ада увидела сразу, сказал Виталий, открывая дверь. — Только ты, пожалуйста, ничему не удивляйся и не бойся. Я не сумасшедший… Пожав плечами, Ада вошла. Ничего она не боится, вот еще! Сделав несколько шагов, замерла от неожиданности. Прямо на нее смотрел огромный глаз. Один. Черно-белый. С расширенным от неподдельного ужаса зрачком. Это была фотография необычных размеров. И воздействие от нее можно было описать лишь одним словом — удар. Самый настоящий удар. Болезненный и точный. Ада обернулась, быстро взглянула на Виталия, затем вновь — на снимок. — Что это? — Ток, — коротко пояснил Виталий. Он прошел в мастерскую, тщательно заперев за собой дверь. Остановился возле пульта, пощелкал кнопками, и вдруг все помещение осветилось странноватым бледно-синим светом. Теперь Ада увидела, что почти все стены были завешаны фотографиями разных размеров. На снимках были изображены различные части человеческого тела. Это были фрагменты рук, ног, пальцев, ягодиц, шеи… Ни один снимок не повторялся, но у Ады сложилось впечатление, что все фотографии как-то между собой связаны. Что-то в них было общее. Но что? — Я готовлю выставку. Подбираю кое что понемногу, монтирую. Хочу найти связь между светом, формой и силой воздействия от размещения в пространстве. Ты понимаешь меня? — Пытаюсь, — ответила Ада. — В них что-то есть… — Она показала рукой на стены. — Что-то общее. Но я никак не пойму… — Попробуй догадаться. — Не знаю… — Думай. — Сдаюсь! — Ада подняла руки. — Я же тебе уже подсказал. Ток. — Взгляд Виталия скользнул по снимкам. — Это попытка запечатлеть обыкновенный электрический ток. — Электрический ток?! — Да, — спокойно подтвердил Виталий. — Вернее, не сам ток, а страх, вызванный им. Ты понимаешь, что я имею в виду? — Но зачем?! — поразилась Ада. — Захотелось. — Может быть, ты псих? — Может быть, — засмеялся Виталий. — Похож? — Он оттянул веки и задергался. — Гы-гы-гы-гы!.. Атак? — Перестань! Мне и так подруги говорят, что я с маньяком связалась… — Серьезно? Это почему же? Так… — протянула Ада; рассказывать о том, какие версии выдвигались подружками по поводу сексуальной ориентации Виталия, как-то не хотелось. — А все-таки?