Семен пожал плечами. — Дело, конечно, твое', я лично только рад буду, — вопросительно посмотрел на своего товарища. — Поехали! — сердито бросил Петр. — В машине все расскажу, если интересно. Они ехали в шикарном «БМВ» с затемненными окнами. После того как Семен самым тщательным образом проинструктировал друзей, он спросил коротко: — Все понятно? Никита и Петр молча кивнули. Но Семена это не устроило. Обращаясь персонально к Никите, он спросил еще раз: — Никита! Тебе все ясно? — Все, — ответил Никита. Семен повернулся к Акимову. — Петр! Тебе все понятно? Петр разозлился: — Ты кого тут корчишь из себя? — повысил он голос. — Что тебе тут — пацаны собрались?! Понял я твои приказы, сделаю все как надо. Если сомневаешься, зачем позвал? Генерал нашелся… Семен улыбнулся: — Ну, если тебе все понятно, тогда давай рассказывай, что хотел поведать. У нас как раз есть минут пятнадцать. Петр хмыкнул. — Психолог, да? — Приходится, — подбадривающе улыбался Безруков. — Приходится быть черт те кем на этой работе. Давай, Петр, разгрузись. Я же вижу — тебе давно хочется душу излить, а некому. Кому ж как не нам пожаловаться, своим старым боевым товарищам. Так ведь? — он повернулся к Никите и хлопнул его по плечу с такой силой, что тот, отстранившись, больно ударился головой о косяк дверцы. — Черт! — прошипел он. — Что ты пристал к человеку? Захочет — расскажет. — Да и рассказывать нечего! — махнул рукой Петр. — Просто не могу забыть то время, когда мы все вместе работали. — Да ты сентиментален, Петя! — засмеялся Семен. — Вот уж не замечал… — Какая там к черту сентиментальность! — чуть не заорал Акимов. — Дело в другом совсем. Вы вспомните, как мы жили тогда! Оперативники были — кто? Романтики, люди благородной профессии, уважаемые люди! И, правда, ведь уважали нас. Да и дела мы делали, чувствовали, что нужны стране, людям, обществу. Понимали, что бьемся против мрази всякой, и — вы вспомните, вспомните, — авторитетные воры нас уважали, а уж всякая шелупонь подростковая — вообще как огня боялась! — Да-а, — мечтательно протянул Семен, — были времена. Были, черт меня возьми совсем. — Вот. А теперь? — Петр закипал, видно было, что он говорит очень больные для него вещи. — Что мы теперь имеем?! Эта долбаная преступность, как гидра. Многоголовая. Ей одну башку сносишь, глядь — а через неделю у нее три новых, да в придачу к этим новым еще и старая болтается — выпустили, понимаешь, под залог. Ты их ловишь, ночей не спишь, все просчитываешь, как лучше операцию провести, язву себе наживаешь, жизнью рискуешь, ловишь их, ловишь, а они — сунут судье продажному, и гуляй, Вася. Зла не хватает. Я уж об уважении и не заикаюсь даже, какое там уважение, о чем разговор! — Ну, а что ты хотел? — примирительно бросил Семен. — Рынок… — Вот именно — рынок, — мрачно кивнул Акимов. — Все на продажу, сволочи. Ум, честь, совесть, эпоху, — все коту под хвост. За тридцать сребреников. «Пожалте, господа, не изволите ли меня в жопу отхарить? Недорого возьму». Тьфу! — Что-то ты, Петя, разошелся, — попытался урезонить друга Семен. — Не принимай ты так все близко к сердцу. — Да как не принимать? — вздохнул Акимов. — Как не принимать, если уже ну все, все, что возможно, продали?!Вот ты подумай, ведь психология один к одному: те, в семнадцатом, как пели, помнишь?«Весь мир насилья мы разрушим до основания!» А эти сейчас — что поют? Да то же самое! Ну, не поют, зато ведь рушат все подряд. До основания! Дворцы разрушены; где народ отдыхал — там теперь салоны мебельные да автомобильные; дети беспризорные в метро нищенствуют, и везде, куда ни глянь, разруха да стон. Ну чем не большевики? Скажите мне? — Успокойся, Петя, — снова урезонил его Семен. — Ты лучше скажи, пошто с нами поехал? Судя по твоим рассказам, оперативку-то еще не закрыли. — А лучше бы закрыли, — отвернулся к окну Петр, — честнее было бы. Гуляйте, мол, господа бандиты. Никто вас не тронет, так что убивайте, режьте, грабьте, насилуйте… — Все-все-все… — тихо, но внушительно успокоил его Семен. — Хватит. — Вот я и еду с вами, — почти спокойно заговорил Петр, — чтоб сделать нормальное дело и не мучиться потом, что коту под хвост все мои старания. Понятно? — Да, понятно, понятно, — сказал Безруков. — Все, молчим. Сосредоточься. Подъезжаем… Никита понимал, что Петр прав во всем абсолютно. Но ему не хотелось сейчас пи поддерживать его, ни успокаивать. Он всеми силами старался не думать ни о чем — только о том, что их сейчас ждало. Сможет ли он? Не подведет ли? Скорее бы все это кончилось, подумал он. Скорее бы, чтоб вплотную заняться поисками Тани. Где ты сейчас, дочка, что поделываешь, думаешь ли о своем папке, с которым когда-то была так дружна? Что могло между нами произойти, что ты переступила через все эти годы, которые мы вместе прожили после смерти мамы? Что произошло, неужто и впрямь все дело в Людмиле? Ведь согласись, Танечка, доченька, что не может на наши отношения повлиять никакой другой человек. Что же случилось, Танечка, и где, в чем я допустил ошибку? Как бы там ни было, я обязательно пойму это, и все у нас с тобой пойдет по-прежнему. И мы все начнем сначала… — Внимание, — сказал Безруков. Они подъезжали к месту событий. Выбежав со станции, они проскочили площадь, обогнули редкие рыночные ряды и, не снижая скорости, помчались по улице. — Сюда! — задыхаясь, крикнул Генка и юркнул в какой-то дворик. Остальные последовали за ним. Здесь они протиснулись между гаражами и укрылись на грязном заплеванном пятачке. Андрей высунул голову из укрытия — не идет ли кто? — Никого, — доложил он своим друзьям. — Вот и ладненько, — кивнул Генка, — и замечательно. Все еще тяжело дыша, он повернулся к Веронике и зловеще проговорил: — Значит, Чума, да? Вероника кивнула. — Чума. — Хорошее имечко, — одобрил Генка. — И что же ты молчала? — А чё говорить? — Да нехорошо как-то, — Генка был явно раздражен, и Чума это чувствовала. — Да сказала бы я, куда бы делась? — пожала она плечами, делая вид, что ничего, в сущности, страшного не произошло. — Сказала б ты… — саркастически проговорил Генка. — Ну?.. — Что — ну? Таня и Андрей не вмешивались в их разговор. Вообще-то говоря, им было плевать с высокого дерева, как звали Веронику в прошлой ее жизни. А зачем это нужно Генке — кто его знает? Хотя, если поразмыслить, что-то обидное в поведении Чумы все же было. Она про нас все знает, а мы про нее — только то, что она захочет нам рассказать. Явная несправедливость. Или нет? Да черт его знает, пусть сами разбираются! Тем временем Генка продолжал свой допрос. — Откуда они тебя знают? — Кто? — Ребята эти. Чума напряглась, обдумывая ответ, и, подняв на Генку наивные глаза, спросила: — Эти, с электрички? Генка чувствовал, как злоба волной накатывает на него. Но он держался. Пока. — Да, — сказал он. — С электрички. — А ты здорово их мочил, — похвалила вдруг его Чума. — Классно. — Ты мне зубы не заговаривай, — заводился Генка. — Отвечай мне! А то я тебе морду прямо по этим гаражам размажу. Вероника тут же встала в боевую позу: — Попробуй, — усмехнулась она многообещающе. И тут наконец в их разговор вмешался Андрей: