Заявление было прямым, бескомпромиссным, и в нем не было даже намека на то, что может быть хоть как-то иначе. Я поднял бровь, глядя на свартальва. Я знал, что он пользовался большим уважением в сверхъестественном сообществе, что обычно говорило о большой личной силе, но только дурак мог противостоять Эбинизеру МакКою. (Да. Я отдаю себе отчет, о чем это говорит; я делал это уже минут как десять.) Старик сделал неторопливый вздох и после огляделся. Его взгляд задержался на Мэгги, и внезапно он, казалось, слегка сдулся. Это было все равно, что наблюдать, как он стареет на десяток-другой лет за пару фраз. И я вдруг по-настоящему подумал о том, что сказал в гневе, и мне стало стыдно. - Конечно, - сказал старик. - Я приношу официальные извинения за то, что дискуссия вышла из-под контроля и что я потревожил детей вашего народа. Мне нет оправдания и я прошу простить мою неосмотрительность. - Да, - сказал я. - Тоже самое. Я тоже. Этри с минуту смотрел на Эбинизера, потом перевел взгляд на меня и слегка закатил глаза, прежде чем кивнуть. - Полагаю, этот визит окончен, чародей МакКой. Я пришлю ваши вещи к главным воротам. - Нет, погодите, - сказал я. - Сэр, я не имел в виду... - Разумеется, вы правы, Этри, - сказал резким голосом Эбинизер. Он начал отворачиваться. - Сэр, - сказал я. - Пора идти, - устало сказал Эбинизер. - Надо делать работу. И он ушел. Я не видел, как Остри вошел в сад, но охранник тихо шагнул вперед, чтобы последовать за стариком. Я изобразил ему жест "будь полегче". На секунду лицо свартальва застыло, но потом что-то вроде сочувствия смягчило его, и он кивнул мне в ответ. Этри смотрел ему вслед. Затем он бросил на меня непроницаемый взгляд, покачал головой и ушел. Остальные свартальвы последовали за ним. Как только все ушли, Мэгги поспешила ко мне и обняла за пояс. Я отцепил ее, поднял и прижал к себе. - Это была моя вина? - спросила она меня дрожащим голосом. - Я хотела... хотела поговорить с дедушкой, но не смогла произнести ни слова. Я не хотела, чтобы он разозлился и ушел. Мое горло сдавило, и я закрыл глаза, прежде чем слезы успели сбежать. - Ты не виновата, тыковка. Это не твоя вина. Ты отлично справилась. Она вцепилась мне в шею так крепко, что мне стало не по себе. - Тогда почему он разозлился? - Иногда взрослые не соглашаются друг с другом, - сказал я. - Иногда они злятся и говорят вещи, которые причиняют боль, хотя они этого не хотят. Но это пройдет. Вот увидишь. - О, - сказала она. Мыш подошел ко мне и прильнул к ногам молчаливой поддержкой. - Дедушка придет на Рождество? - спросила она. - Может быть. - Хорошо, - сказала она. - Ты на меня злишься? - Нет, - ответил я и поцеловал её в макушку. - Ты моя тыковка. - Хорошо, - сказала она. - Я все еще хочу блинчики. - Пойдем приготовим, - сказал я. Хвост Мыша с надеждой забарабанил по моей ноге. Но сначала мы все на мгновение замерли, утешаясь близостью друг друга. Глава 5. - Конечно, все прошло хреново, - сказала Кэррин. - Это же была стычка с кем-то из родных. Поверь мне, семейные ссоры самые худшие. - Семья еще не объединилась, а уже ругается, - пожаловался я. - Судя по тому, что я видела, выглядит она довольно объединенной, - сухо сказала она. - Ну да, конечно. У меня никогда не было возможностей поругаться с семьей, - сказал я. - У меня были, - сказала она. - Все заботятся о всех остальных, так что когда ты выходишь из себя и говоришь что-то ужасное, это задевает еще больше. И слишком многие вещи остаются недосказанными. Это самое худшее, я думаю. Все думают, что знают остальных лучше, чем они сами, так что молчание ты заполняешь вещами, которые на самом никто не говорил. И не думал. И не думал говорить. Я нахмурился и спросил: - Это ваше профессиональное мнение, доктор Мёрфи? Она фыркнула, замолчала и сжала мою руку своей. Ее хватка была маленькой, сильной и теплой. В последнее время мы часто держались за руки. Я пришел, чтобы приготовить ей ужин. Мои кулинарные способности скромны, но вполне пригодны, и мы оба вдоволь наелись жареной в духовке курицей с картофелем и свежим салатом. Кэррин с трудом передвигалась по кухне со своими плечом и ногой, и всеми эти фиксаторами, которые ей приходилось носить, чтобы держать их неподвижными. И ее уже тошнило от еды, которую можно было заказать с доставкой, после того, как она пролежала несколько недель. Я приходил пару раз в неделю и готовил ей ужин, когда дети Карпентеров могли посидеть с Мэгги. - К слову о докторах, - ровно произнес я, - что тебе сегодня сказал врач? - Первый раунд операции прошел хорошо, - сказала она. Она выдохнула и положила голову мне на плечо. Мы сидели на диване у нее в гостиной, раненая нога покоилась на пуфике, который я для нее раздобыл. Она была крохотной штучкой, ростом около пяти, весьма мускулистых, футов. Светлые волосы, чистые, но растрепанные. Трудно держать их порядке, когда ты орудуешь всего одной рукой. Никакого макияжа. И она выглядела уставшей. Кэррин Мёрфи находила невозможность работать во время выздоровления весьма утомительной. Она получала ранения из-за меня. Я в них не был повинен, как я продолжал себе твердить, но по итогу, она оказывалась там, где её травмировали, потому что я попросил ее там быть. Можно сколько угодно спорить о свободе воли, причинно-следственных связях и личном выборе, но дело в том, что если бы я не втянул ее в это дело, она, вероятно, сейчас была бы на одной из своих тренировок по боевым искусствам. - Второй раунд может начаться на следующей неделе, - продолжила она своим профессиональным голосом, бесстрастным, лишенным всяких эмоций и используемым в основном, когда ее что-то очень, очень расстраивало. - Еще три месяца гипсовых повязок и фиксаторов, а потом еще полугодовая терапия, отучающая от обезболивающих, и если все пройдет очень, очень хорошо, он думает, что я смогу ходить без трости. До тех пор, пока мне надо будет делать это очень быстро. Я нахмурился. - А как же твои тренировки? - Повреждения, - сказала она, голос ее был не столько спокойным, сколько... мертвым. - В колене, плече, локте. Они рассчитывают вернуть мне пятьдесят процентов. Основной функции. Не спортивной. Я вспомнил ее крик, когда Никодимус пнул ее в колено. Жуткий, влажный хруст, когда он спокойно вырвал ее руку из основания, повредив плечо и одновременно чрезмерно растянув локоть. Он сделал это намеренно, причинил столько вреда, столько боли, сколько мог. - Я больше не смогу быть собой, - прошептала она. У нее и раньше были травмы, и она оправилась от них. Но у всего есть свой предел. Она лишь человек. Мы сидели в тишине, нарушаемой лишь мерным тиканьем старых дедушкиных часов. - Если есть что-то... - начала она. Я покачал головой. - Когда дело касается исцеления, магия не шибко опережает медицину. Наши учатся у ваших. Если только ты не хочешь сделку с дьяволом. - Нет, - твердо ответила она. Я кивнул. Больше мне добавить было нечего. - Мне жаль, - сказал я в завершение. Она качнула головой. - Не надо, Я уже плакалась раньше. И буду плакаться потом. Но прямо сейчас я не хочу об этом думать. Давай сменим тему. Я попытался что-нибудь придумать. Вышло так себе. Поэтому я просто её поцеловал.