– На обоих отпечатки Альберта Блума, – ответила Беверли, – и несколько смазанных следов. Айзенменгер снова задумался, а затем повернулся к Аддисон. – У меня не хватает слов, чтобы выразить вам свое восхищение. Ваш отчет превосходен. Вы совершенно точно описали все повреждения. Аддисон удалось выдавить из себя улыбку облегчения. – О, спасибо. Айзенменгер источал жизнеутверждающую уверенность. – Я даже не стану проводить повторное вскрытие – в этом просто нет необходимости. Облегчение, испытанное Стивеном, не шло ни в какое сравнение с восторгом доктора Аддисон. Она наконец отстранилась от стенки и вышла вперед. – Я рада, что вы удовлетворены, доктор Айзенменгер. Не могу сказать, что вы не заставили меня понервничать, но я с самого начала была уверена, что вы во всем разберетесь. И все же в высокомерном тоне Айзенменгера ей слышалось что-то раздражающее. Затем он повернулся к Беверли и весело заметил: – Конечно, я не могу этого доказать, но пока я не вижу ничего, что исключало бы возможность самоубийства. – Что?! – едва не подскочила доктор Аддисон. – Ты уверен? – не обращая на нее внимания, спросила Беверли. – Абсолютно. Я даже готов подписать соответствующее заявление. Беверли испытывала к Айзенменгеру огромное уважение, но и она с сомнением посмотрела на изуродованный труп Альберта Блума. – Я не понимаю, как… – Вот и я не понимаю! – воскликнула доктор Аддисон, выходя вперед. – Этот человек, несомненно, стал жертвой яростного нападения. – О да, – кивнул Айзенменгер. – Я только хотел бы заметить, что расположение ран скорее говорит о том, что они были нанесены самостоятельно, а не каким-то посторонним лицом. – То есть? – осведомилась Беверли, избавив Аддисон от необходимости задавать этот вопрос. Айзенменгер вновь повернулся к телу. – Если мы рассмотрим распределение ран по поверхности тела, то увидим, что все они расположены в передней его части. – Ну и что? Просто он стоял лицом к нападавшему. – Такое, конечно, возможно, однако он не кажется мне человеком, который был способен оказать серьезное сопротивление. Я думаю, он скорее попытался бы убежать от противника. – И перед тем как доктор Аддисон успела возразить, Айзенменгер перешел к своему второму аргументу. – Если мы внимательнее рассмотрим раны на спине, – он сделал знак Стивену, чтобы тот перевернул труп, – мы увидим интересную особенность. Все раны находятся либо в верхней части спины, либо на ягодицах и бедрах. И нет ни одной раны на уровне поясницы. Аддисон внезапно задумалась и поджала губы. – Ну и что? – снова спросила Беверли. – Если вы бьете по спине другого человека, то удары обычно распределяются по всей ее поверхности. Если вы бьете сами себя, то до области поясницы вам дотянуться сложнее. Человеческие руки не настолько длинны и не настолько гибки. – Айзенменгер умолк, чтобы дать возможность своим слушательницам переварить услышанное, а затем перешел к следующему доводу: – К тому же очень показательным является угол нанесения ударов. Раны в верхней части спины – результат ударов, нанесенных сверху вниз, а раны на ягодицах и бедрах – следствие ударов, нанесеных справа и почти горизонтально. – Айзенменгер посмотрел на Беверли. – Насколько я понимаю, Альберт Блум был правшой? Думаю, так, поскольку именно на пальцах правой руки я обнаружил следы никотина. Беверли кивнула. Айзенменгер улыбнулся и сделал знак Стивену, чтобы тот вернул тело в исходное положение. – И наконец, порезы. Стоит отвлечься от остальных повреждений, и мы получим классическую картину самоистязания, особенно если рассмотреть порезы на горле. Вот здесь. – Он указал на линию разреза под нижней челюстью. – Порез недостаточно глубокий, чтобы вызвать серьезные повреждения, разве что способный увеличить кровопотерю, зато здесь видны два пробных надреза, который мог бы свершить правша. Видите? Доктор Аддисон отошла в сторону, а Беверли склонилась над телом и уставилась на указанное Айзенменгером место. – Да, вижу. – Но это немыслимо! – Однако возмущение доктора Аддисон было сильно подпорчено неуверенностью, которая прозвучала в ее дрожавшем голосе. – Не может же человек сам сотворить с собой такое! – продолжила она, когда Беверли повернулась к ней. – Для этого надо быть… – Сумасшедшим? – тихо договорил за нее Айзенменгер. – Я видел, как человек обезглавил себя, привязав веревку к машине, я видел, как другой человек положил голову на рельсы перед приближавшимся поездом. Конечно, они были безумцами. Потому что только безумец станет убивать себя подобным способом. – Но это самоубийство должно было потребовать времени. Это не был минутный порыв. – Он двадцать лет раскаивался в том, что сделал со своей семьей, – предположила Беверли. – И в тот вечер, вероятно, его сын окончательно дал ему понять, что возврата назад нет. Майкл накричал на него, Альберт вернулся домой и, судя по состоянию его дома, несколько часов пил не останавливаясь. – А удары молотком по голове? Их он тоже сам себе нанес? Айзенменгер кивнул, не обращая внимания на сарказм. – Ну-ну… – Конечно, они были болезненными, но вряд ли настолько сильными, чтобы лишить его сознания. – Он снова посмотрел на тело Альберта Блума. – Это было что-то вроде самобичевания, – пробормотал он чуть ли не сочувственно. Чаша терпения доктора Аддисон была переполнена; она шумно выдохнула и затрясла головой, напоминая разозленную лошадь. – Я могу сказать только одно: я категорически с этим не согласна. Невозможно себе представить, чтобы этот человек совершил самоубийство. – Сказав это, доктор Аддисон стремительно покинула секционную. Все трое проводили ее взглядами. – Я потом сам все уберу, – бодро произнес Стивен. – Ты напишешь отчет для меня? – спросила Беверли, повернувшись к Айзенменгеру. – Конечно. Спасибо, Стив, – обращаясь к Стивену, промолвил Айзенменгер. – Можешь запаковывать его. – Он снял с себя перчатки и передник. – Прошу прощения. Айзенменгер зашел в раздевалку, и вскоре оттуда донесся приглушенный звук лившейся из душа воды. Беверли повернулась к Стивену, который запаковывал тело обратно в мешок, вышла из секционной и направилась мимо холодильника к вестибюлю. На ее лице было написано выражение, с трудом поддававшееся дешифровке, – то ли радость, то ли любовное томление. Доктор Аддисон уже уехала, и вокруг никого не было. Беверли на цыпочках подошла к дверям мужской раздевалки. Она протянула руку и прикоснулась к дверной ручке. Звук воды стал еще громче. Беверли повернула ручку, но дверь оказалась заперта. Она вздохнула и улыбнулась. – Ну что ж, в другой раз, Джон. В другой раз. Джексон сидел за столом и наблюдал за входившими и выходившими. Он видел, как в девять утра пришла Фетр: лицо бледное, взгляд устремлен вперед. – Привет-привет, – только и успел пробормотать он. Джексон завтракал, проглядывая вчерашние записи в журнале дежурств и одновременно раскладывая пасьянс на экране компьютера. Для кануна Нового года ночка выдалась тихой – всего одна драка и трое пьяниц. Прибывшая через пятьдесят минут Беверли, как всегда, бросила на него презрительно-безразличный взгляд. – Без перемен, – тихо пробормотал Джексон. Минуты через две появился Сорвин. У него тоже был потрепанный и серый вид. И Джексон сделал из этого свой вывод, правильный по существу, хотя и ошибочный в деталях. – Так-так. Похоже, инспектор Сорвин сбился с пути. Беверли едва успела снять куртку и сесть за стол, как Сорвин пригласил ее в свой кабинет. Проходя через общую комнату, она совершенно не обратила внимания на убийственный взгляд Фетр. – Эндрю, – промолвила она, закрывая за собой дверь. Сорвин посмотрел на нее с несчастным видом. – Она обо всем знает. – Кто и о чем знает? – осведомилась Беверли, опускаясь в кресло. – Салли. Она знает, что мы переспали. – Ну и что? – выдохнула Беверли. – Но я люблю ее, – с изумленным видом ответил Сорвин. Беверли не ответила. Она могла бы поинтересоваться, что он нашел в констебле Фетр, но предпочла промолчать. – Она так разозлилась, – продолжил Сорвин. Он ведет себя как подросток. Однако вывод, который сам собой напрашивался из этого предположения, был невыносим для нее.