– А я и не шучу. Похоже, Сорвин не одобрял ее поведения. – Черт, неужели для тебя это все так просто? Перепихнулась и пошла? О боже! Зачем воспринимать все так трогично, Эндрю? Беверли села и вытащила ноги из-под одеяла. – Да, – обернувшись, ответила она. – Точно так же, как это было для тебя, пока тебе не позвонила твоя красотка и не напомнила, какой ты кусок дерьма. И я в этом не виновата, Эндрю. Ты взрослый человек, а взрослые люди сами отвечают за свои поступки. Беверли встала и направилась в ванную. Через десять минут, свежая и благоухающая, она вернулась в комнату, где Сорвин, уже облачившийся в купальный халат, сидел на краю кровати. Беверли взяла свою одежду и, не обращая внимания на Сорвина, принялась одеваться. – Прости, – медленно произнес он. Беверли ничего не ответила. – Если тебя это еще интересует, Салли сказала, что она нашла место, где в течение последних недель жил Мойниган. А кроме того, она узнала, откуда у него эти часы. – Откуда? – Их подарила ему Фиона Блум. – Он улыбнулся, заметив ее удивление, но она не ответила ему улыбкой. Теперь ей определенно было о чем подумать, и прежде всего о том, куда могло привести это открытие. Оно не могло быть случайностью, но она не знала, как его интерпретировать, и пока ощущала лишь нараставшую тревогу. Какое отношение мог иметь Мойниган к смерти родителей Елены? – Оставляю тебя наедине с твоими страданиями, – промолвила она, направляясь к выходу в основательно подпорченном настроении. Сорвин не ответил, и она покинула его дом. Такие прощания не были для нее чем-то новым, но от этого они не становились менее болезненными. – Я все время думаю об этом. – Да, – вздохнул в темноте Айзенменгер. И Елена, хотя и была занята своими мыслями, расслышала в его голосе отчаяние. – Прости. Он протянул руку, зажег ночник и повернул к ней лицо. – Я прекрасно тебя понимаю. Какое это, должно быть, потрясение – внезапно увидеть все эти письма и фотографии спустя столько лет. – Меня это совершенно выбило из колеи, – ответила она, глядя на него. – Снова увидеть маму, папу, Джереми. – Казалось, она сейчас расплачется, но слезы так и не выступили на ее глазах. – Конечно, мне было известно, что родители знают о беременности Нелл – мы все знали об этом, – но я и не догадывалась, что Нелл писала отцу и была с ним так откровенна. Ветер понемногу начал стихать, но все еще продолжал настойчиво стучать в окна. – Он был ее крестным отцом. Возможно, она ждала от него духовного руководства. Кто еще мог ей помочь? – Конечно, ты прав, Джон. Ты всегда прав, – с некоторым раздражением откликнулась Елена. Айзенменгер решил, что лучше всего промолчать, и виновато улыбнулся. – Прости, – услышал он спустя мгновение и понял, как сильно она переживает. – Но самым странным было последнее письмо. Я так и не поняла, о чем писал папа. – Расскажи мне еще раз, что в нем написано. Елена сосредоточилась, пытаясь вспомнить дословно. – Письмо было длинным, а я успела прочитать только первый абзац. Что еще более ужасное, чем беременность, могло с ней произойти? На часах было начало четвертого. Елена то и дело просыпалась, и Айзенменгер просыпался вслед за ней. Время словно сгустилось и перестало течь. Они лежали и слушали, как ветер ломится в окна. – А каким числом было датировано это письмо? – спросил Айзенменгер после долгого молчания. – Октябрем. Седьмым октября. Они снова умолкли. – Это было за три дня… – внезапно промолвила Елена. – До чего? – не поняв, переспросил Айзенменгер. – До их убийства. Голос Елены сорвался, и Айзенменгер понял, насколько она была потрясена, найдя эти письма и фотографии. Он обнял ее, и она разрыдалась, заново оплакивая свою семью, которую потеряла много лет назад. Часть 6 По просьбе Хьюго Тереза и Доминик приготовили классический английский завтрак с жареным беконом, сосисками с помидорами, яичницей, грибами и печеной фасолью спецально для Тома (с которым Хьюго, впрочем, ее разделил). Завтрак удался на славу, даже несмотря на присутствие Элеоноры, и мрак, в который погрузился дом накануне вечером, слегка рассеялся. После завтрака Елена и Айзенменгер решили отправиться на прогулку, чтобы уменьшить количество поглощенных калорий. Дожидаясь Елену на кухне, Айзенменгер взял местную газету и углубился в чтение. Вообще-то он считал провинциальную прессу такой же скучной, как надпись петитом на кредитной карточке, но свою книгу он забыл наверху и заняться ему было нечем. Скорее всего, он предпочел бы «Мир гольфа» или «Мир охоты», если бы не заголовок, привлекший его внимание. СЫН АЛЬБЕРТА БЛУМА ОБВИНЕН В УБИЙСТВЕ СВОЕГО ОТЦА Он прочитал статью, и его лицо сделалось еще более хмурым, чем прежде. Айзенменгер отложил газету и уставился на Доминик, которая что-то гладила. На кухне работало радио, но Айзенменгер не разбирал слов и воспринимал лишь издаваемый им шум. Он не знал, сколько прошло времени, пока не услышал вдруг голос Доминик: – Может, кофе? Ей пришлось дважды повторить вопрос, прежде чем он отозвался. – Кофе? – улыбнулась она. Доминик была очень мила. – Да. Да, спасибо, – рассеянно ответил Айзенменгер, возвращаясь к газете, или, вернее, к своим мыслям, которые он пытался привести в порядок. Доминик поставила перед ним кружку с кофе, но он даже не заметил этого. – Месье? Айзенменгер поднял голову, увидел кружку и перевел взгляд на Доминик. – Спасибо, – улыбнулся он, вновь утыкаясь в газету. И Доминик, несколько обескураженная, вернулась к утюгу. Фетр вернулась в участок, твердо зная, что она будет делать. Между ней и Сорвином все было кончено. Теперь она была уверена, что он специально отправил ее в Лестер, чтобы она не путалась у него под ногами; а то, что ей удалось добиться успеха, явилось неожиданным побочным продуктом ее поездки. Было совершенно очевидно, что он околдован Уортон. Конечно, она не имела на него никаких прав – они не были обручены или связаны друг с другом какими-либо клятвами, – и все же она не хотела иметь дело с мужчиной, которого так легко можно было увести, взяв его за член. Поэтому все было кончено. Вот только она не была уверена в том, что готова посмотреть на эту ситуацию сквозь пальцы. Ее выставили дурой, и она не хотела с этим мириться. Уортон была не единственной, кто был способен на грязную игру. Они миновали дворик чайной; деревянные скамейки были накрыты брезентом, зонтики – сложены и убраны под навес. У поребрика, шурша, крутились подхваченные ветром редкие, сухие листья. Игровая площадка пустовала. – Хьюго производит приятное впечатление, – сказал Айзенменгер, желая услышать мнение Елены. На ней были толстая темно-зеленая лыжная куртка, темно-синие джинсы и черные сапоги. Лицо ее раскраснелось от холода, изо рта серым облачком вырывался пар. Она не сразу ответила. Они успели миновать закрытый темный сувенирный магазин, игровую площадку и уже начали подниматься по извилистой, обрамленной высокими елями дорожке, которая вела обратно к поместью. – Да, – несколько неуверенно ответила она.