– С чего бы ему это делать? – Он решил покончить с собой в горящей машине. Возможно, он снял ее в последний момент, чтобы отрезать себе путь к отступлению. Лицо Таннера не выражало ничего хорошего, а в его голосе смешались презрение, печаль и насмешка. – Я, конечно, не психиатр, но мне трудно представить, что человека, свихнувшегося настолько, чтобы выбрать себе такую мучительную смерть, заботит наличие ручки на дверце его машины. – Конечно, сэр. – Впрочем, у нас нет доказательств того, что он свихнулся или пребывал в состоянии глубокой депрессии. – Иногда люди успешно это скрывают, сэр. Суперинтендант промолчал, но было ясно, что доморощенный психологический анализ Сорвина не произвел на него впечатления. – А отчет отдела расследований пожарной бригады? – Письменного отчета я еще не получил, но, согласно устному рапорту, источником возгорания стала кипа пакетов из-под чипсов на переднем сиденье. Хотя они не исключают и наличие катализатора, например бензина. – Как бы то ни было, он не первый садомазохист, поджигающий себя ради увеличения удовольствия. – Следовательно, помощи ждать неоткуда. – Да, – фыркнул Таннер и с хмурым видом принялся изучать отчет. – Экспертиза и результаты вскрытия нам ничего не дают. Значит, нам ничего не остается, инспектор, как прибегнуть к старому доброму методу – опросу очевидцев. Сорвин прекрасно понимал, что пресловутое «нам» в реплике суперинтенданта – не более чем фигура речи. – По крайней мере, нам удалось установить его личность. – Это верно. А его фотографии у нас нет? – помолчав, осведомился Таннер. Сорвин вынужден был признать, что здесь им не повезло. – Мойниган пользовался карточкой социального страхования и не был женат. Криминального прошлого не имел ни по линии налогового ведомства, ни по линии таможни. В армии не служил. В списке совершивших преступления на сексуальной почве тоже не значится. У него имелась лицензия на владение огнестрельным оружием, но срок ее действия истек шесть лет назад. А водительские права были выданы ему в семьдесят девятом году. – Литания Сорвина подошла к концу. – Однако ни одной его фотографии нам не удалось найти. И ни следа каких-либо родственников. – Фантастика. Сорвин глубоко вздохнул. – Вам не кажется, что в этом есть какая-то преднамеренность, сэр? Такое ощущение, что кто-то хочет максимально затруднить нашу работу. – Эта идея принадлежала Фетр, но Сорвин не счел необходимым обременять беседу упоминанием авторства. – Гениальный преступник, заметающий все следы? Не думаю, Сорвин. Просто все очень запутано. А человек, способный совершить идеальное преступление, еще не родился. – Да, сэр. – Сорвин уже жалел о том, что не отдал лавры авторства Фетр, и вместе с тем ему подумалось: «А с другой стороны, откуда нам знать? Нам по определению не может быть известно о совершении идеального преступления». – А как себя ведет наша гостья? Сорвин пожал плечами. – Пока она не доставляет особых хлопот. – Ты ведь знаешь – я ее не приглашал, – ухмыльнулся Таннер. – Думаю, ты тоже. Сорвин не ответил. Он испытывал по этому поводу смешанные чувства – как в личном, так и в профессиональном плане. – На меня надавил помощник главного констебля, – хрюкнув, пояснил Таннер. – Наверно, вынужден был оказать кому-то любезность, вот мы и получили эту красотку. – Да, сэр. – Хорошо еще, что красотка, а то ведь мог прислать какую-нибудь крысу. Сорвин ухмыльнулся, хотя эта ухмылка вряд ли отражала его истинные мысли. – Ну, мне надо сделать несколько телефонных звонков, – с загадочным видом изрек Таннер. Сорвин понял намек и вышел из кабинета. Позднее Таннер сам позвонил ему. – Нам нужно отправить кого-нибудь в Лестер. Боюсь, что местные там не слишком усердствуют. Я уже обо всем договорился. Это хороший повод на пару дней избавиться от Уортон. – Да, сэр. Сорвин повесил трубку и задумался. Он плохо представлял себе, как отправить Уортон в Лестер с этим относительно незначительным поручением. Она была нужна ему здесь… А потому он решил переложить это на плечи Фетр. – Ты отправляешься в Лестер. – Зачем? – удивилась она. – Затем, что это уже решено. Я хочу, чтобы ты изучила все, что они обнаружили касательно Мойнигана. Надо поговорить с домовладельцем, опросить соседей, обойти местные пабы и магазины. – Но зачем? – Затем, что это дело ведет не полиция Лестера, а они всего-навсего обычные люди. Они толком не знают, что искать, да и, в общем-то, им все равно, обнаружат они что-нибудь или нет, – с нетерпеливым видом выпалил Сорвин. – Я сообщил им, что ты приедешь завтра утром. Они снимут тебе жилье. – Он развернулся и вышел из кабинета, прежде чем Фетр успела спросить о чем-либо. Она вернулась за свой стол и уставилась в лежавшее перед ней дело о краже трактора, однако сосредоточиться ей уже не удалось. Фетр не могла не признать, что поручение Сорвина было вполне логичным и процессуально обоснованным, однако вид у него был какой-то странный и неестественный. Он говорил настолько властно и без-аппеляционно, как будто, отправляя Фетр в Лестер, хотел от нее избавиться. Но почему? Айзенменгер только что проиграл вторую партию в снукер. Он уже выпил слишком много портвейна и меньше всего нуждался в сигаре. – Нет, спасибо, – отказался он. – Ну как хотите. А у меня праздник. Целую неделю можно не работать. Тристан закурил сигару и начал вытаскивать шары. – Еще одну партию? – Мы играем в разных лигах. Тристан рассмеялся. – Это говорит о том, что вы не на то потратили свою юность. – Это говорит о том, что у меня дома нет бильярдного стола. Тристан громко расхохотался, затем расставил шары и вернулся к сигаре, которую оставил дымиться в пепельнице. – Можете взять тайм-аут, – великодушно предложил он, как будто это что-то меняло. Айзенменгер оперся о край стола. Сосредоточиваться ему становилось все труднее, а поскольку он совершенно не понимал, куда нужно целиться, то по шарам он попадал чисто случайно, не имея никакого стратегического плана. У Тристана были развязаны руки. Он уложил красный шар и взглянул на Айзенменгера. – Елена пришла в себя? – В общем и целом. – Айзенменгер подошел к изящной доске для записи счета, висевшей на стене, и передвинул нижний маркер. Тристан покачал головой и загнал синий шар. Айзенменгер вернул его на место, а раскрасневшийся Тристан снова взял в руки сигару и допил свой портвейн. – Знаете, вот что интересно, – произнес он тоном, который говорил о том, что далее не последует ничего интересного. – Считается, что рак груди является одной из простейших злокачественных опухолей. Расположена неглубоко и всякое такое; настоящую опасность представляют лишь те опухоли, которые поражают внутренние органы. Айзенменгер пожал плечами, решив про себя, что это взгляд, свойственный хирургу. – Кроме того, существуют биологические аспекты, – заметил он. Краска сошла с лица Тристана, и он что-то промычал, по-видимому намекая, что ничего иного и не ожидал от патолога, однако это еще не означает, что тот прав. – К тому же процент выживших все время увеличивается, – добавил Айзенменгер. Тристан взглянул на него, продолжая целиться в коричневой шар. – Да, конечно. И я уверен, что с Еленой все будет в порядке. Айзенменгер промолчал. – По крайней мере, она от нее избавилась. Айзенменгеру совершенно не хотелось выслушивать разглагольствования Тристана о том, как плохо выглядит Елена, и он издал какой-то неопределенный звук. Тристан, отвлекшись, промахнулся по коричневому шару, выпрямился и направился к бутылке портвейна, чтобы вновь наполнить стаканы. А Айзенменгер сделал вид, что сосредоточенно размышляет над ударом по красному шару.