Айзенменгер с грустью поймал себя на том, что его цинизм не позволяет ему полностью погрузиться в эту идиллию. Он знал, что память – это предательская штука, которая всегда стремится сгладить острые углы и непрестанно стирает неприятные воспоминания. – А что замок? Хикманы давно здесь живут? – Он почти сто лет принадлежал семье Тристана. Его построили в конце восемнадцатого века. Тристан всегда считал это причудой – строить загородный дом в виде замка. – Или в виде чьего-то представления о том, как должен выглядеть замок. – Можно сказать и так. «Опять сказки», – подумал Айзенменгер. – Тристан не изменился – он всегда был спокойным и невозмутимым, никогда не злился, по крайней мере долго, никогда не нервничал. Айзенменгер понял, что она имеет в виду. Его первое впечатление было таким же. Тристан Хикман был обаятельным и способным человеком и казался наилучшей кандидатурой на пост президента Королевской коллегии хирургов. – А вот Тереза постарела. – Вы не виделись восемь лет, – напомнил Айзенменгер. – И все равно! Я помню, какой общительной она была, какое счастье излучала. А теперь она выглядит придавленной и лишь изображает радость. «Все мы что-то изображаем, – подумал Айзенменгер. – Вопрос лишь в том, насколько хорошо мы это делаем и какие цели при этом преследуем». – Наверное, на нее сильно подействовало то, что произошло с Нелл, – предположил он. – И Нелл изменилась, – помолчав, продолжила Елена. – Она – красавица. Он не успел вымолвить это, как подумал, не обидится ли Елена на эти слова, но она восприняла его реплику как вполне объективную оценку. – Она всегда была такой. – Тогда в чем же перемена? Елена ответила не сразу. – Она всегда была маленькой, хрупкой и изящной. Казалось, она создана из какого-то недолговечного материала. Возможно, так оно и было. – И все же прежде она была счастливой и щедрой. А сегодня она показалась мне испуганной. – По-моему, она испугалась меня. – Большого страшного патологоанатома! – рассмеялась Елена. – А Хьюго издевался над ней? – помолчав, спросил Айзенменгер. – Да, третировал ее самым безжалостным образом. – Третировал или издевался? – Да нет, он не желал ей зла. Просто братское подтрунивание. – То есть в принципе они ладили? – Они с Хьюго казались двумя ипостасями одного и того же человека; даже когда они спорили и ругались, между ними сохранялась невероятная близость. Нередко он даже защищал ее. Но это не могло долго продолжаться. Детство закончилось, а вместе с ним закончилось и счастье Нелл. Хьюго вырос и зажил своей жизнью. Сначала он сдавал экзамены, потом поступал в медицинскую школу. И у него неизбежно оставалось все меньше и меньше времени на Нелл. – Они были настолько близки? Елена помедлила с ответом, и некоторое время они молча лежали в темноте. – Вначале я не думала об этом… никто из нас не думал. Все знали, что они любящие брат и сестра, и думаю, никто даже не подозревал о том, насколько она зависима от него. – Даже ее отец и мать? – Ну, не забывай, что Тристан в это время делал карьеру. С головой ушел в исследовательскую работу – кажется, специализировался на панкреатите, – получал премии и всякое такое. Полз вверх по служебной лестнице. Тут надбавка к зарплате, там – национальная премия. Где уж тут найти время, чтобы проследить за дочерью и удостовериться в том, что она не забеременела от какого-нибудь местного прощелыги. – А Тереза в то время была поглощена своей благотворительной деятельностью. Возглавляла какой-то национальный комитет по защите прав женщин, подвергшихся домашнему насилию. Слава богу, что не комитет по защите прав беременных подростков. – К тому же надо было заниматься поместьем. А это всегда отнимало у них массу времени, несмотря на усилия Малькольма Грошонга. Нельзя не восхищаться их стараниями. Она пытается оправдать их. Однако стоило Айзенменгеру подумать об этом, как он тут же устыдился. Кто знает? Может, она права? Разве я сам замечаю, что происходит у меня под носом? Разве я догадывался о том, что Мари собирается сжечь себя заживо у меня на глазах? – Впрочем, Элеонора догадывалась, – добавила Елена. – Откуда ты знаешь? – Она как-то сказала об этом. Тогда я не поняла, что она имеет в виду, но теперь это очевидно. Айзенменгер не стал подгонять ее. Он смотрел на каменную арку окна, и ему казалось, что они лежат в церкви, в известной мере оскверняя ее. – Элеонора сказала, что боится за Нелл, что они с Хьюго напоминают ей двух разных людей, оказавшихся в одном теле; инь и янь, сказала она. Тогда я подумала, что она имеет в виду их несходство, а они действительно были совершенно разными. Хьюго был уверенным, сильным оптимистом, Нелл – робкой, слабой пессимисткой. Однако сейчас мне кажется, что Элеонора подразумевала нечто большее; думаю, она хотела сказать, что Нелл не сможет существовать без Хьюго. И когда он уехал учиться в университет, Нелл растерялась, словно от нее отрезали ее половинку. – А он, судя по всему, вполне успешно обходится без нее. – Я же сказала, что Хьюго всегда был сильным. – Значит, лишившись Хьюго, она отправилась искать поддержки на стороне, – предположил Айзенменгер, обдумав сказанное Еленой. – Так? – Вероятно. – А ты знала этого Ричарда, отца Тома? – Нет. Он был сезонным рабочим. Тристану приходится нанимать массу людей, перед тем как открыть замок и поместье для посетителей. И мы с Джереми почти никого из них не знали. А вот Нелл знала… и, судя по всему, неплохо. – Интересно, почему она это сделала… – помолчав, заметил Айзенменгер. – Что ты имеешь в виду? – Просто странно, вот и все. Она тоскует по Хьюго и вступает в сексуальные отношения с сезонным рабочим. Вряд ли он мог оказать ей эмоциональную поддержку, в которой она нуждалась. – Ты так говоришь, словно она какая-то гулящая девица. – Знаешь, многим кажется, что вступать в половые отношения в четырнадцать-пятнадцать лет – это как минимум преждевременно, если не свидетельство распущенности, – ответил он. – Я уверена, что в данном случае все было иначе. – В голосе Елены прозвучала отчужденность, и Айзенменгер понял, что она вновь пытается защититься от его критики. – Скорее всего, это началось с дружеских отношений, а потом они потеряли над собой контроль. – Возможно. И все же это сильно на нее подействовало, – примирительным тоном ответил Айзенменгер. – И оставило глубокую рану в ее душе. – Тереза редко писала мне и никогда не вдавалась в подробности, – печально произнесла Елена. – Она предпочитала рассказывать о чем-нибудь хорошем. И когда я увидела ее нынче вечером, мне показалось, что все в порядке, но теперь я в этом отнюдь не уверена. – Интересно почему, – тихо произнес Айзенменгер. – О чем ты? – Почему Нелл так страдает? Елена подумала, что Джон, вероятно, недоразвитый. – Она в пятнадцать лет родила ребенка! Она разрушила свою жизнь! – Да? – Айзенменгер по-прежнему ничего не понимал. – По-моему, мы живем не в девятнадцатом веке и Нелл никто не ссылал в работный дом. Да, у нее есть сын, но у него есть няня, а кроме того, родители и достаточно денег для того, чтобы Том был для нее не столько обузой, сколько любимой игрушкой. Только произнеся последнее слово, он осознал, насколько оно точно отражает действительность. Они пробыли в доме всего несколько часов, а он уже понял, что Нелл имеет мало касательства к ежедневному уходу за своим сыном. – Ты не знал ее прежде, Джон. Она всегда была такой… наивной. Она получала от жизни все самое лучшее и, скорее всего, даже не догадывалась об ее темной изнанке. Думаю, беременность и все, что за ней последовало, стало для Нелл страшным потрясением. Он мог понять, что это значит. Так что же заставляло его подозревать, что за всем этим скрывается нечто более зловещее? – И Элеонора… Господи, как она постарела, – промолвила Елена.