– Я уже говорил вам, что по штатской профессии я железнодорожный техник, – сказал подпоручик Котов, – и мне известно, что вы сейчас разбираете на металл трофейную подводную лодку… – Да, есть такое дело, – сказал Андрей Викторович, – только там уже есть начальник участка – это старший механик этой лодки итальянский лейтенант Гвидо Белло. Кстати, Евгений Николаевич, вы итальянским языком случайно не владеете? – Увы, не владею, – покачал головой подпоручик Котов, – только немецким и отчасти французским. – Немецкий – это тоже неплохо, – сказал Андрей Викторович и посмотрел на подпрапорщика Михеева. – А у вас, молодой человек, как с итальянским? – Простите, Андрей Викторович, – отрицательно покачал головой подпрапорщик, – но в гимназии я учил французский. – Французский для нас сейчас не дефицит, – ответил Андрей Викторович, – почти в каждой семье есть по русскоязычному французу или француженке. Сейчас у нас имеется большая нужда в русско-итальянском переводчике. Ну да ладно… Нет так нет. Евгений Николаевич, я выполню вашу просьбу и откомандирую вас на демонтаж итальянской подлодки. Лейтенант Гвидо Белло неплохо владеет немецким, а вы, как технический специалист, будете там полезнее, чем наш нынешний переводчик, которого я предпочел бы вернуть на должность своего адъютанта. А Иннокентия Васильевича, как человека грамотного, мы пока определим в школьные учителя. Кстати, молодой человек, вы по какой специальности обучались? – Я это… – смущаясь, сказал подпрапорщик, – имел честь учиться на юридическом факультете Казанского университета. На фронт пошел вольноопределяющимся, и уже собирался держать экзамен на офицерский чин, когда случилась революция… – Да уж, юристы для нас сейчас не предмет первой необходимости, – усмехнулся Андрей Викторович. – Но то, что пошли добровольцем на фронт, внушает уважение. Так что побудете пока учителем, а мы поглядим, как вы справляетесь. В нашем положении никогда нельзя сказать, при какой ситуации пригодится тот или иной человек. На этом, товарищи, пожалуй, все… – Погоди, Андрей, – остановила главного военного вождя Марина Витальевна, – мне кажется, что Гавриил Никодимович хочет что-то сказать. – Слушаю вас, господин старший унтер-офицер, – нетерпеливо произнес Андрей Викторович, – только покороче. – Во-первых, – сказал старший унтер Пирогов, – благодарствую за доверие. Не подведу. Во-вторых – Христом-Богом молю, батюшка, ослобони ты нас от хранцуза. Может, этот ваш Викто́р человек и неплохой, но братцы все одно ропщут. Нахлебались мы от этих мусью лиха по самое горлышко. Размышления главного военного вождя длились недолго. – Значит, так. С сего момента вас курирует вот этот молодой человек. – Он указал на Сергея-младшего. – Зовут его Сергей Васильевич Петров, происхождение чисто русское, народное. Ну, резковат он иногда бывает, но терпимо, так что притретесь. И так будет до тех пор, пока не закончится ваш испытательный срок, а потом мы посмотрим на ваше поведение. И еще. Отче Бонифаций, проведите с новоприбывшими установочную проповедь и объясните им, что такое Шестой День Творения и какие из этого проистекают нюансы. И вот на этом, пожалуй, действительно все. Если возражений нет, то большой совет считается закрытым. 29 октября 1-го года Миссии, Понедельник, два часа дня. устье реки Адур, коч «Отважный». В этом году поход за солью вожди решили провести заблаговременно, до начала хода лосося. Все подготовительные дела перед путиной Сергей Петрович уже проделал, будущую русскую казарму разметил, и теперь юные Лани бодро орудовали там мастерками, выкладывая кирпичный цоколь на известковом растворе. Конструкция в основном должна быть такая же, как и у остальных строений на Промзоне, только стены не каркасные с заполнением из сырцового кирпича, а рубленые из бруса. Поскольку римская казарма и временное жилье для гораздо меньшего количества аквитанов были готовы, все силы строительных и лесорубных бригад бросили на возведение жилья для новоприбывших. Да и сами будущие жильцы не оставались в стороне. Скинув шинели и засучив рукава, они взялись за свежеоткованные в кузнице племени Огня топоры немного непривычной для себя клиновидной формы – и теперь валили лес наравне с римскими легионерами, только пар поднимался столбом. Сваленные деревья, лишенные сучков и вершин, аквитанские возчики отвозили на Промзону, где мастер Валера на пильном станке превращал бревна в аккуратные ровные брусья. Штабель готового пиломатериала рос под навесом с каждым днем, и неважно, что стены, сложенные из сырого дерева, к весне из-за неравномерной просушки покроются довольно крупными трещинами. Главное, что не сквозными; переживут солдатики зиму, а потом все равно переезжать на новое место. В блиндаже, как на фронте, жить было бы в разы хуже. Отец Бонифаций собрал новоприбывших отдельным кружком и провел с ними проповедь-беседу, разъясняя особенности жизни в то время, когда мир еще переживает Шестой День Творения, и от старого Писания действительной осталась только первая глава Книги Бытия, ибо остальные события еще не произошли, и вряд ли уже произойдут. Особо отец Бонифаций налегал на бессмысленность попыток угадать, кто из рожденных в племени детей таит внутри себя огненную ипостась Сына Божьего. Богохульство это, ибо познать Замысел с такой точностью смертному человеку не дано в принципе. «Вот и вожди, – говорил он, – люди, гораздо более умные, чем вы, не ломают по этому поводу голову, а просто делают все что должно для того, чтобы и в этом мире свершилась Божья Воля…». Закончив с божественным, отец Бонифаций перешел к земному, рассказав об обычаях и законах племени Огня, медленно, но верно превращающегося в новый народ. При этом он пояснил, что не ради распутства вожди ввели в племени Огня обычай многоженства, а только во исполнение завета «плодиться и размножаться» при значительном превышении числа женщин над мужчинами. Ибо большое количество вдов и бобылок есть источник разврата и неудовлетворенной похоти, а упрятать их в монастырь было бы совершенно неправильно, потому что земля еще пуста и нуждается в скорейшем заселении. Присутствующий при этом разговоре Сергей-младший только добавил, что добрачная связь с женщиной или девицей для не прошедшего испытательный срок индивидуума заканчивается списанием в монахи, а если к женщине применялось насилие, то это непременно карается смертной казнью через отсечение головы. Результат этой проповеди был, мягко говоря, неоднозначен; народ разошелся, пребывая в смущении. Но отец Бонифаций заверил вождей, что это состояние временное, и как только люди привыкнут к своему новому месту жительства, они не только примут новые обычаи, но и сочтут их вполне разумными и справедливыми. Таким образом, материальное и моральное состояние нового русского клана (который все же решили создать, чтобы не путать его с кланом Прогрессоров) могло считаться вполне приемлемым. Подготовка к ходу лосося тоже шла бодро. Были готовы засолочные ямы, способные вместить большую часть улова, а также сушилки и большие коптильни. Также вырыли большую яму для отходов, содержимое которой весной, когда спадет вода, смешанное с золой из очагов, пойдет в качестве удобрения на поля. Все четыре капроновые сети, взятые с собой Прогрессорами из двадцать первого века, уже извлекли со склада, растянули и осмотрели на предмет повреждений. На прошлогодней путине использовали только одну сеть из четырех, но в этом году решили, с учетом резко увеличившегося народонаселения, использовать все возможности для ловли красной рыбы. Таким образом, убедившись, что все идет как надо, утром двадцать восьмого числа, имея на борту команду из полуафриканок и Виктора де Леграна в качестве первого помощника, Сергей Петрович вывел «Отважный» на стрежень Гаронны, направив его вниз по течению. И когда маленький кораблик уже готовился огибать мыс Приветствия, впередсмотрящие заметили первые стайки лосося, стремящиеся вверх по течению. Дальнейший путь до устья реки Адур проходил как в прошлом году: порывистый ветер с дождем, катящие через весь океан волны и качка, сводящая с ума непривычных к морю людей. Но дочери Тюленя, как и в прошлый раз, оказались на высоте, поэтому утром следующего для, отыскав среди мелей главное русло, «Отважный» вошел в реку. По сравнению с Гаронной Адур – река узкая, так что Петрович сам встал за штурвал. Бодро стучал мотор, подгоняемый попутным ветром, «Отважный» резво бежал вверх по течению. Один поворот русла, другой… Но что это? На подходе к тому месту, где в исторические времена располагался город Байонна, за поворотом русла, на фоне наполовину облетевших крон берез и изумрудной зелени мачтовых сосен, в небо вздымались три тонкие линии корабельных мачт, увенчанные чуть заметными поперечными черточками рей. По всей видимости, это был фрегат, либо же корабль, равный ему по классу, ибо линкоры парусной эпохи не имели бы возможности войти в Адур из-за своей осадки, а более легкие корабли несли две или только одну мачту. Год назад, когда Петрович вот так же на «Отважном» ходил за солью, тут не было никакого корабля… Значит, он появился тут в зазоре между их отбытием и ледоставом, или уже в этом году, что скорее всего. И этот корабль был очень нехорошим знаком, ибо любые люди из других времен, особенно если их много (команды на парусных кораблях составляли от сотни человек и больше) представляют собой опасность. Каждый моряк в те времена был немножечко пиратом, и, кроме честного заработка, при возможности не гнушался грабежом и убийствами. А если этот корабль военный, а не мирный торговец, то, оторвавшись от породившего его государства, он непременно превратится в пирата. Одно дело – встречать чужаков, имея за спиной готовое к бою ополчение племени Огня, и совсем другое – столкнуться с опасностью, когда на борту только десять человек, и лишь двое из них мужчины. Коротко выругавшись, Петрович приказал свистать всех наверх и вооружаться. Потом он передал штурвал Алохэ-Анне, а сам взялся за бинокль. Он бы повернул обратно, но племени Огня требовалась соль, и он обязан был ее добыть. По крайней мере, возвращаться, пока опасность не стала очевидной, не было смысла. Будь на борту «Отважного» разведывательное подразделение Гуга или того же Виктора де Леграна, Петрович причалил бы ниже по течению, чтобы волчицы прокрались к лагерю неизвестных и посмотрели на него своими глазами. Но Виктор тут был один, так что этот вариант был недоступен. Поэтому Петрович выключил мотор, чтобы он не привлекал внимание своим шумом, и пошел дальше под одними парусами, благо попутный ветер с Бискайского залива благоприятствовал. Но чем ближе коч подходил к стоянке чужого корабля, тем больше становилась неестественность происходящего. За полтора километра до чужого корабля река сделала последний поворот, и взгляду Сергея Петровича открылся как лагерь неизвестных, так и корпус чужого корабля. Но как он ни вглядывался в бинокль, он не увидел никаких шевелений. Никто не бегал при виде приближающегося чужого корабля и не размахивал руками, а от лагеря не поднимались дымки костров. Чем ближе подходил «Отважный», тем очевиднее становилось, что фрегат брошен своей командой. Метров с пятисот можно было разглядеть корпус корабля с одним рядом закрытых пушечных портов, введенный в неширокий приток, впадающий в Адур, а за ним – недостроенный палисад и нечто вроде бревенчатого пакгауза без крыши. На корме ветер трепал флаг, от времени и непогоды превратившийся в выцветшую до белизны тряпку. И никого. Тишина. Слышны только крики птиц да шум воды, разрезаемой форштевнем «Отважного». – Они все умереть? – спросил Виктор де Легран, напряженно вглядываясь в приближающийся берег. – Совсем необязательно, – ответил Сергей Петрович, – быть может, просто ушли пешком на юг – туда, где море, солнце и девушки. – На юг, за гора, живут только дикий уеху, – добавила свои «пять копеек» Алохэ-Анна, стоящая за штурвалом, – будет им девушка. Ням-Ням. Ха-ха-ха. – Год назад, – тут не было никакого корабля… – сказал Сергей Петрович, напряженно вглядываясь в приближающийся берег. – Ну что, причаливаем или пройдем мимо? – Конечно, причалить, – убежденно произнес Виктор де Легран, – над корабль флаг короля Франция. Надо знать, что случилось с этот несчастный. – А если у них была эпидемия: чума или оспа? – спросил Сергей Петрович. – Самое обычное дело в те времена. – Тогда те, кто еще был жив, поднять над корабль черный флаг с две белый полосы крестом – вот так. – Виктор скрестил руки. – Такой закон. А если этот флаг нет, значит, болезнь тут быть совсем другой вид. – Ну хорошо, Виктор, – согласился Сергей Петрович, – если ты считаешь, что опасности нет, тогда причаливаем. Расстояние до чужого лагеря уже настолько сократилось, что и без всякого бинокля было очевидно, что он брошен или вымер. Парусиновые палатки повалены, и никто их не стал поднимать, более-менее достроена только та часть палисада, что отгораживала лагерь на треугольном мысу со стороны суши. Со стороны притока, которым могла быть только речка Нив, оборонительным препятствием служил сам корпус корабля, на корме которого уже можно было прочитать полустертое название «Méduse», при этом на берегу реки Адур строительные работы даже не начинались. Там-то «Отважный» и причалил, после чего Виктор де Легран, Сергей Петрович и их спутницы, спустив на землю сходни, могли сойти на берег. Еще на подходе стало очевидно, что болезнь, поразившая команду, имела скорее социальные, а не медицинские причины. Полуистлевшие непогребенные трупы, больше похожие на истрепанные груды тряпья, были беспорядочно разбросаны по территории лагеря. Некоторые из них сжимали в истлевших руках проржавевшие сабли и мушкеты, другие же были безоружны. – Это не нападений местный человек, – сказал Виктор, при виде картины смертного побоища. – Это мятеж команда. Они драться сам с сам. Сергей Петрович, оглядев хмурым взглядом открывшуюся картину, произнес: – Наверное, среди матросов нашелся умник, понявший, что тут нет государства, которое может наказать за мятеж, и подговорил своих приятелей убить офицеров и взять себе всю власть. Такие вещи всегда плохо кончаются, и этот случай совсем не исключение. Половина команды оказалась мятежниками, а половина была на стороне офицеров. Меня тут другое интересует: как этот корабль вообще мог провалиться в наши времена и уцелеть? – Месье Петрович, – сказал Виктор де Легран, – наверное, он попасть прямо на река, как этот итальянский субмарина. Река – это тоже тропа, только из вода. Как это быть, мы узнать из корабельный журнал. Я читать и говорить тебе. – Ну что же, наверное, ты прав, – ответил тот. – Пойдем и сами все посмотрим. Осмотр территории лагеря не дал ничего интересного. Было только понятно, что, пристав к берегу, команда стала выполнять стандартные для своего времени мероприятия по оборудованию укрепленного берегового лагеря, но мятеж вспыхнул прежде, чем дело довели до конца. Осматривая лагерь, Петрович подумал, что сабли, мушкеты и прочие пистоли было бы неплохо прибрать, а то негоже, что оружие валяется просто так. Затем он и Алохэ-Анна поднялись по сходням на палубу фрегата вслед за Виктором де Леграном, а остальные полуафриканки остались внизу собирать разбросанные повсюду железки и складывать их в кучу. Как оказалось, орудия, числом шестнадцать штук, стояли прямо на главной палубе (опер-деке), и только в корме и на баке имелись надстройки, внутри которых размещались еще по четыре орудия. Вдоль бортов, по обеим сторонам, проходили узкие галереи, где с трудом могли бы разминуться два человека, и они же служили навесами над казенными частями орудий, когда те были выкачены на боевые позиции в открытые порты. В носовой надстройке, как помнил Петрович, обычно, в кубриках, как сельди в бочке, размещались матросы, а на корме, в относительном комфорте, располагался офицерский состав и немногочисленные пассажиры. Это было обусловлено тем, что в большинстве случаев ветер на парусном корабле дул от кормы на нос, а матросские кубрики в силу скученности команды и антисанитарии всегда благоухали самым отборным сортиром. Тут, на палубе, тоже шел бой: валялись истлевшие трупы, а с нок-рея спускалась веревка с петлей, под которой на палубе бесформенной грудой валялось то, что раньше было человеческим телом. – Наверное, капитан приказать повесить этот бедняга, после чего команда начать мятеж? – сказал Виктор де Легран. – Возможно, ты прав, – ответил Сергей Петрович, – а возможно, это не причина и следствие, а два следствия одной еще неизвестной нам причины. Идем. По очереди они спустились на палубу по узкой деревянной лестнице без перил и оказались перед дверью в кормовое помещение. Чтобы ее открыть, понадобились совместные усилия Сергея Петровича и Алохэ-Анны. За дверью находилось помещение, которое можно было бы назвать офицерским общежитием. По крайней мере, это подтверждали подвешенные к подволоку парусиновые гамаки, а также стоящие вдоль стен закрытые на висячие замки резные сундуки, где офицеры хранили личные вещи. Замки на сундуках остались не взломанными, а, значит, мятежные матросы сюда не добрались. Прямо напротив входной двери в поперечной перегородке располагались еще три двери, ведущие, по всей видимости, в каюты капитана и пассажиров, а у бортов перед закрытыми портами находились еще четыре орудия. Можно было вообразить, в какую душегубку превращалось это помещение во время боя, когда после выстрела орудия откатывались вовнутрь, отравляя воздух остатками порохового дыма. Здесь мы обнаружили только один труп – скорее мумифицированный, чем разложившийся. Одетый в богато расшитый золотом кафтан, он сидел прямо на палубе рядом с правой дверью, чуть в стороне от нее, держа в руках украшенный серебряной инкрустацией пистолет. А на левом плече у покойника расплылось большое кровавое пятно, от времени приобретшее коричнево-черный цвет. Петрович подумал, что это, очевидно, сам капитан, который, будучи тяжело ранен, умер, дожидаясь, пока сюда войдет кто-нибудь из уцелевших мятежников. Но почему он сидит у правой, а не у средней двери, где и должна располагаться капитанская каюта? Не желая пока тревожить покойника, Петрович проверил левую дверь, но обнаружил за ней не каюту, а узкое помещение, в котором даже несведущий человек мог бы угадать гальюн. А вот средняя дверь как раз вела в капитанскую каюту, и капитан, одетый значительно проще, чем тип в предыдущем помещении, был как раз там. Он сидел за своим столом перед раскрытым корабельным журналом, держа обеими руками пистолет стволом к себе, а выбитое окно у него за спиной и часть подволока были заляпаны брызгами чего-то омерзительного. Когда Сергей Петрович понял, что тут произошло, его чуть не стошнило, Виктор де Легран непроизвольно перекрестился и прочитал молитву. И лишь Алохэ-Анна, заглянувшая в капитанскую каюту вслед за мужчинами, сохранила невозмутимость египетского сфинкса – ни один мускул не дрогнул на ее лице. Закончив молиться, Виктор подошел к капитанскому столу и решительным жестом развернул толстый том корабельного журнала на свою сторону. – Сейчас мы узнать, что тут произойти… – произнес он, с шуршанием перелистывая страницы журнала. – О, вот. Это торговый фрегат. Частный вооруженный быстрый корабль, который перевозить ценный груз и важный пассажир. Капер наоборот. Мало порох и ядра, только на один бой, мало еда и вода, много груз в трюм. Он выйти из Новый Орлеан пятнадцатый октябрь тысяча семьсот пятьдесят седьмой год, имея груз сахар, табак и меха. Пассажир – очень важный человек. Семья хозяин сахарный плантаций Жан-Мари де Шаньон. Жена – мадам Мадлен. Дочь – мадмуазель Оливия. Порт прибытий – Байонна. Двести матрос, восемь офицер, капитан – Бенджамен де Босижюр. Тогда идти Семилетняя война, и Франция воевать с Англия, колониальный товар быть очень дорого, поэтому возить их только так. – Погоди, Викто́р, – сказал Сергей Петрович. – Сахар и табак я понимаю, но откуда в новом Орлеане взялись меха? – Я читать, – ответил Виктор де Легран, – часть меха водяной зверь ловить прямо там, другой, шкура олень и бобер, привозить с севера по Миссисипи. Когда идти англо-французский война, Квебек слишком опасно. Много британский капер. – Понятно, – сказал Сергей Петрович, – читай дальше. – А вот, ясно, – произнес Виктор, – они пропасть прямо на Миссисипи, пока плыть к морю. Долго плыть, два раза дольше, чем надо. Капитан де Босижюр удивляться и писать это журнал. Потом он не встречать в море ни один корабль. Испания тогда быть французский союзник и капитан хотеть зайти Гавана, но не найти порт. А когда он проходить пролив Сантарен, тот оказаться очень узкий. Маленький Багамский острова нет, большой остров или материк быть. Все это капитан де Босижюр удивляться и писать журнал. Он думать, что плохо только Америка, а Европа хорошо. Он приплыть, два раза почти сесть на мель, а Байонна нет. Никого нет. А еще быть холодно, очень холодно, во Франции такой холод нет. Они зайти сюда, быть большая вода, потом вода уйти, и фрегат садиться на мель. Как говорить у вас – приехали. Еда нет, лосось идти – сеть нет. Снег идти есть. Приходить местный человек, бить лосось острога, он его убить и прогнать. Тогда он посылать много матрос и старший помощник искать местный селений, чтобы отнять еда. Дать им порох, мушкет, пули – никто не вернуться. Тогда капитан и пассажир кушать много, матрос – мало. Ловить еда сам. А потом бунт. Матрос хотеть много еда, хотеть Оливия и Мадлен, чтобы они быть как Ева, а матрос быть как Адам. Часть матрос быть за капитан, часть за бунтовщик. Начаться война, и все умереть. Жить только мадмуазель Оливия, мадам Мадлен и капитан де Босижюр. Мадам Мадлен взять стилет и заколоть мадмуазель Оливия, а потом капитан де Босижюр заколоть мадам Мадлен. Он писать, что будет убить себя, чтобы не быть смерть от голод и холод. Я думать, что это быть прошлый год, когда ты уже уплыть. Вот и все. Они свернуть не туда и потому умереть. – Хорошо, что они свернули не туда, – проворчал Сергей Петрович, – потому что тогда они уничтожили бы наше племя, а потом закончили бы точно так же. Ты думаешь, что они погибли, потому что им никто не помог? Совсем нет. У них было все необходимое, чтобы основать форт, в котором они могли бы пережить зиму. Ты же знаешь, местные по большей части совсем не агрессивны, и с ними тоже можно было договориться, как ваши миссионеры договаривались с индейцами. Тут вполне достаточно разных мелочей, на которые матросы могли бы выменять себе в соседних кланах лишних вдов и девок в жены, после чего команда этой «Медузы» смогла бы стать родоначальницей нового народа. Но все кончилось кучей трупов. – Да, – сказал Виктор, – мой дядя рассказывать, и его совет помогать мне жить тут с дикари. Но я не быть много, не быть мушкет и порох, не думать, что я сильный. Я знать, что слабый, и делать мир. А они – наоборот. Я думать так. – Правильно думаешь, Викто́р, – подтвердил Сергей Петрович и кивнул в сторону мумии капитана де Босижюр. – А он думал неправильно, и потому его команда сожрала сама себя. И это совсем не исключительный случай. Я читал, что такое нередко случалось в начале колонизации Америки и с испанцами, и с французами, и с англичанами. Оставляет экспедиция на диком берегу форт со всем необходимым вместе с сотней-другой здоровых и сильных моряков, а приплыв на следующий год, обнаруживает только трупы… – Может быть… – уклончиво ответил Виктор де Легран, – я такой случай не слышать, но ты знать лучше. Алохэ-Анна внимательно слушала весь этот разговор. Старшая полуафриканская жена Петровича достаточно хорошо владела русским языком, и поняла каждое слово. – Они как наш шаман Шамэл[13], - прервала она наконец свое молчание, – мерзость в глазах Великий Дух. Теперь мы должны думать, принять их наследство или положить его в могилу к мертвецам. Я это правильно поняла, Петрович? – Ты это поняла правильно, Аннушка, – подтвердил Сергей Петрович, – и мы это наследство, конечно же, возьмем, потому что оно существенно увеличит наши шансы на выживание. Но сначала нужно доставить к нам домой груз соли и посоветоваться со знающими людьми, стоит пытаться снять с мели фрегат и отвести его вместе с грузом к нам в Гаронну или придется таскать товар на «Отважном» в час по чайной ложке. А то я даже не знаю, как и управиться с такой громилой. 2 ноября 2-го года Миссии. Пятница. около полудня. Первый этаж, правая столовая Большого Дома. Триумфальное возвращение Петровича из вояжа за солью поначалу никто не заметил. То есть не заметили, что оно было триумфальным. Правда, пришлось немного поволноваться, ведь это событие ожидалось на сутки раньше – но тут уж ничего не поделаешь: мало ли какие могли быть причины для задержки. Второго ноября в десять утра «Отважный» причалил у Старой Пристани, по соседству с делающей первый пробный заброс рыбацкой бригадой. После этого отряженные в наряд легионеры забегали с плетеными корзинами, полными кусками каменной соли, загружая их на запряженные осликами тележки, а Сергей Петрович и Виктор де Легран отправились докладывать о результатах своего поиска Большому Совету. Ничего необычного, по крайне мере, никаких новых людей из этого вояжа капитан «Отважного» не привез. Прочие вожди тоже ни о чем не подозревали до тех пор, пока Петрович с видом фокусника не вытащил из принесенного с собой мешка обернутую в плотную провощенную бумагу сахарную голову и связку прессованных табачных листьев. При этом Виктор де Легран выложил на стол инкрустированный серебром пистоль господина де Шаньона, а также плотный том корабельного журнала. Немая сцена минут на пять… – Что это? – наконец спросил Андрей Викторович. – И откуда? – Это пуля, – ответил Сергей Петрович, – которая просвистела у нашего виска год назад, а мы о ней и не знали. Французский торговый фрегат из середины восемнадцатого века – как сказали бы в веке двадцатом, блокадопрорыватель, выполнявший рейс из Нового Орлена в Байонну во времена Семилетней войны. Груз – сахар, табак и меха, пассажиры – семья луизианского плантатора-сахарозаводчика. Это корыто провалилось в наше время во время спуска к Мексиканскому заливу по реке Миссисипи, после чего своим ходом пришло к пункту назначения. Случилось это около года назад. По моим расчетам, мы с ними тогда разминулись примерно на неделю. Обнаружив отсутствие города и порта на ожидаемом месте, команда начала ставить укрепленный лагерь, но задолго до окончания работ произошел мятеж – и после этого на корабле и в окрестностях остались одни трупы. Последние трое оставшихся в живых сами убили друг друга, чтобы не умирать мучительно от холода и голода. Сначала мать заколола свою дочь ударом стилета в сердце, потом капитан также поступил с самой женщиной, а затем выстрелил себе в рот из пистолета. Вот здесь, – Сергей Петрович похлопал рукой по корабельному журналу «Медузы», – эта трагедия описана во всех подробностях. Жутчайшая история, и при этом вполне закономерная. Когда человек человеку волк, хозяин и слуга, то исчезновение пресса государственного насилия сразу приводит к разгулу анархии и жестокости. – Фрегат стоять целый, – добавил Виктор де Легран, – почти исправный, только слегка мель быть. Товары быть в полной кондиции и сухой. Но хозяин нет – одни мертвецы.