– Да уж, – сказал Андрей Викторович, задумчиво покачав головой, – картина маслом. И какие из этого следует сделать выводы? – Вывод простой – нам нужно принимать наследство, – ответил Сергей Петрович. – Я предлагаю считать этот случай еще одним забросом на пополнение нас материальными ценностями и одновременно проверкой на вшивость, то есть на брезгливость. – А какие там материальные ценности? – спросил Антон Игоревич. – Ну, кроме сахара и табака, которые для нас не предмет первой необходимости. – Во-первых, – начал загибать пальцы Сергей Петрович, – нам нужны имеющиеся там шкуры оленей-карибу. Римских легионеров надо одевать по сезону, и как можно скорее. Во-вторых – шкуры ондатры и бобра пойдут на шапки и душегреи, в-третьих – сахар тоже будет совсем не лишним в нашем рационе. В-четвертых – двадцать четыре медные, точнее, бронзовые пушки, каждая весит почти тонну, тоже ценный ресурс: сколько всего хорошего можно будет сделать из этого металла, если их переплавить. В-пятых – сам фрегат как транспортное средство. Вроде он находится во вполне приличном состоянии, спущен на воду в той же Байонне за год до исчезновения, и если стащить его с мели, то корпус прослужит еще лет двадцать, не меньше. А если с него еще снять артиллерию и выгрузить боезапас, то грузовместимость увеличится тонн на пятьдесят, а остойчивость и управляемость только улучшатся. – Скажи, Петрович, – прищурился Антон Игоревич, – а ты сам-то сможешь управиться с классическим фрегатом середины восемнадцатого века, или предел твоих возможностей – это коч с парусной оснасткой классической яхты? Ты знаешь, какая там нужна команда? Если всех наших полуафриканок, включая самых мелких, собрать в кучу, то и половины не наберется. А еще, насколько я понимаю, матрос парусного судна должен, не моргнув глазом, лазить на высоте пятнадцатиэтажного дома и обладать немалой силой для того, чтобы тянуть канаты. Да и паруса там настоящие, из парусины, а не из дакрона, тяжеленые, будто сделанные из свинца, особенно если намокнут во время шторма или в дождь. – Вот в своих возможностях я не уверен, – ответил тот, – хотя перед отбытием один хороший человек и снабдил меня соответствующей литературой. Нам бы как-нибудь, хоть хромая, вдоль стеночки, довести этот фрегат на якорную стоянку напротив Большого Дома, и уже здесь с толком и расстановкой разгрузить его от всех вкусностей. А иначе на то, чтобы вывезти все содержимое, на мой опытный взгляд, понадобится не меньше двадцати рейсов. Да и все прочее. На таком корабле, как я читал, одних только хороших пеньковых канатов не меньше двадцати километров. – Погоди, дед Антон… – остановил Андрей Викторович собиравшегося возразить Геолога. – Я понимаю желание Петровича сначала притащить этот фрегат сюда, а потом решать, что с ним делать. У меня, кажется, есть для этого дела подходящий человек. И не беда, что он итальянец. Все кадровые строевые офицеры во всех странах, будучи кадетами, обязательно проходят практику на классических парусниках. Надо с ним переговорить, и только потом принимать окончательное решение. Быть может, «Отважный» сходит к фрегату в этом году еще один раз, чтобы привезти нам сюда оленьих шкур и немного сахара, а возможно, мы предпримем полноценную спасательную экспедицию и попробуем полностью освоить это актив. На этом предлагаю закрыть обсуждение этого вопроса. – Не понимаю вас, мальчики, – вздохнула Марина Витальевна. – Там погибли люди, произошла ужасающая трагедия, а вы тут рассуждаете о шкурах и сахаре. Да пропади они пропадом вместе со своим фрегатом! Как представлю себе, до чего нужно было довести мать, чтобы она зарезала свою дочь, а потом сама подставила грудь чужому мужчине «на, режь, только быстро и не больно». – Витальевна, – парировал Сергей Петрович, – ты сказку о мужике и двух генералах помнишь? Так вот, на фрегате было то же самое, только «генералов» было трое, да и «мужика» у них забрали, а за стенами каюты был не тропический остров, полный соблазнительных иллюзий, а начало местной зимы, когда снегу по колено. Этот капитан де Босижюр чего-то стоил, когда требовалось довести корабль из точки А в точку Б. Потому его «Медуза» и пришла в Байонну, а не куда-то еще. Такие бунты на кораблях даже и без провала в прошлое случались частенько. Без государства за спиной, в полностью автономном плавании как руководитель он показал вопиющую некомпетентность, что стоило жизни ему самому, всем его матросам, офицерам и пассажирам. И ведь сказала бы ты ему, что матрос тоже человек, что его негоже держать в голоде и холоде, бить и унижать, что в чрезвычайных обстоятельствах трудиться ради общего выживания должны все, а не только черная кость – он бы тебя просто не понял. Для этих троих, закосневших в кастовой спеси, остаться без слуг было равносильно смертному приговору. Женщин, конечно, жалко, но ты пойми, что если бы эта «Медуза» имела портом назначения Бордо, а не Байонну, то год назад сдержать натиск двухсот озверевших головорезов нам было нечем. А в результате все кончилось бы, как в этот раз – междоусобной поножовщиной и всеобщей гибелью. Так что не надо их жалеть. – Петрович прав, Витальевна, – добавил Андрей Викторович, – не стоит жалеть тех, кто у слабого все нужное для себя берет силой, а перед сильным будет только пресмыкаться. Когда мы громили тюленей-людоедов, клан Волка, римских легионеров и команду итальянской подлодки, то мы только защищались. А если перед нами оказывался кто-то попавший в беду, то мы протягивали ему руку помощи. С местными мы стараемся вести дела честно, платить за все, что берем, вместо того, чтобы нападать с целью отнять последнее. Даже пленных врагов мы стараемся превратить в своих сограждан, и эта политика приносит нам плоды сторичные. – Да, мадам Марин, – сказал Виктор де Легран. – Я сам почти из тот время и тот страна, и могу сказать, что они делать все не как вы, и потому умереть. У них быть все, но они, как это будет по-русски, это профукать. Мадмуазель Оливия жалко, и мадам Мадлен тоже быть красивый женщина, но они всю жизнь не ударить и палец о палец, а работать для них черный раб. Пока у них был власть, они делать что хотеть, и ничего не думать. А потом их убить не голод и холод. Их убить страх испытать трудность. Падре Бонифаций говорить, что это страшный грех, и я тоже думать, что это так. Вы меня простить, я совсем молодой человек, и говорить как уметь. – Ты прав, сын мой, – кивнул падре, – самоубийство, даже если его совершить не своя рука, оставаться самоубийство. Страх трудность – это самый опасный страх в этот мир. А Марина Антонина не прав. Не стоит жалеть человек, который сам сделать своя беда. – Хорошо, мальчики, – утерла слезу Марина Витальевна, – вы меня уговорили. Вы правы, равнодушно перешагивая через высохшие трупы и подсчитывая прибыль от этой находки, а я ошибаюсь. – Меня сейчас другое интересует, – сказал Антон Игоревич, – не может ли случиться повторение уже пройденного материала, и очередные неприятности приплывут к нам по реке? – Может, – ответил Андрей Викторович, – и именно поэтому мы выставили на позиции орудия с подлодки и тренируем расчеты. Если неприятности к нам все же припрутся, то они будут премного удивлены. На этом, я думаю, обсуждение этого вопроса можно закончить и вернуться к нему после того, как мы с Петровичем переговорим со старшим лейтенантом Дамиано. 2 ноября 2-го года Миссии. Пятница. Час пополудни. Первый этаж, правая столовая Большого Дома. Старший лейтенант итальянского королевского флота Раймондо Дамиано, бывший первый вахтенный офицер подводной лодки «Лоренцо Марчелло». Когда нас разгромили и взяли в плен, то я уже подумал, что жизнь закончилась, и теперь впереди у меня сплошные мучения. К тому же от наших пленителей я узнал, что там, в нашем мире, Савойский дом падет в самое ближайшее время, и в Италии воцарится республиканская форма правления. Переворот под руководством Муссолини, отстранивший короля от реальной власти, был плох, ведь правление дуче не освящено вековой традицией и сакральным авторитетом, но кучка болтунов, которых на выборах тасуют, словно колоду потертых карт, будет стократ хуже. Это известие было страшнее самого плена, и, возможно, именно оно позволило перенести мне первые, самые страшные дни. Свою личную боль я заменил болью за свою павшую страну. Для себя я решил, что мужчины из семьи Дамиано не сдаются и не боятся трудностей. Иначе бы я выбрал не профессию моряка-подводника, а что-нибудь более безопасное. Например, стал бы маклером по продаже подержанных автомобилей. С одной стороны, я делал, что мне прикажут, хотя это и унижало мое офицерское достоинство, а с другой – лейтенант Гвидо Белло, которого эти сумасшедшие русские назначили командиром, постарался сделать все возможное, чтобы оградить меня от вольностей со стороны нижних чинов. Я говорил себе, что это вернулись мои кадетские годы, что стоит вытерпеть испытательный срок, и все наладится. И все действительно стало налаживаться. Увидев, что я не замышляю ничего дурного, и в тоже время не впал в грех отчаяния, русские перевели меня из рядовых в промежуточный статус кандидата. Синьор Андреа, в боевых условиях суровый и беспощадный, как бог войны Марс, сказал мне, что как только им понадобится строевой флотский офицер, они первым делом обратятся к моей особе. Это хоть какая-то надежда, хотя нужда во флотских офицерах у этого сугубо сухопутного народа в ближайшее время не просматривается. С управлением маленьким судном, которое у них имеется, прекрасно справляется его создатель синьор Сергий. Он даже несколько раз ходил на нем к берегам Корнуолла и обратно, хотя это совсем не близкий и далеко не безопасный путь. Но больше всего мне помог местный священник падре Бонифаций. Сначала я отнесся к нему скептически, но он заставил меня переменить мнение о своей особе. Далеко не каждый служитель Божий, очутившись во временах, которые тут называют Шестым Днем Творения, сохранил бы присутствие духа, не впав ни в грех неверия, ни в грех фарисейства. Уже после первой проповеди, которые тут принято облекать в форму беседы Учителя с учениками, я изъявил желание стать его прихожанином, и ни разу об этом не пожалел. Более того, этот человек поставил перед собой великую цель – создать новое Писание, соответствующее местным условиям, и разгадать Божественный Замысел, сведший в этом месте людей из разных народов и разных эпох. Разгадывая Замысел, этот незаурядный священник пришел к выводу, что он неразрывно связан с неминуемым Воплощением Сына Божьего, потому что никаким другим путем Замысел не осуществим. Я уверовал в эту истину и стал одним из первых адептов нового Учения. И сегодня во время обеда синьор Андреа и синьор Сергий через молодого синьора Алессандро попросили меня задержаться для некоего важного разговора. Ничего дурного я не совершал, так что пошел на эту беседу с чистой совестью. И вот тут синьор Андреа меня ошарашил. – Синьор Раймондо, у нас есть для вас работа по специальности… – сказал он. – У вас, что появилась еще одна субмарина, о которой я ничего не знаю? – спросил я с сарказмом. – Нет, другой субмарины у нас нет, – покачал головой синьор Андреа. – Да и не является сейчас такой подводный корабль для нас предметом первой необходимости. От кого сейчас прятаться и на кого нападать из-под воды? К тому же вопрос конечности жидкого топлива никто не отменял. Зато у нас есть брошенный парусный фрегат середины восемнадцатого века в относительно хорошем состоянии. Он почти новенький, всего год проходил в своем времени, и еще год простоял на якоре без команды уже тут. – А куда делась команда? – машинально спросил я. – Вы ее убили? – Да нет же, – ответил он, – наша экспедиция за солью нашла этот корабль уже брошенным на том месте, где в наше время стоял город Байонна, а его команда примерно за год до того была поражена внутренней междоусобицей и истребила сама себя в схватке за власть. Немногочисленные раненые умерли вследствие неоказания им помощи, а капитан и двое пассажиров, оставшиеся в живых, предпочли покончить с собой, чтобы не испытать мучительную смерть от голода и болезней. Мы не знаем точно, как там было дело, ибо капитан заносил в корабельный журнал только то, что считал нужным. Возможно, в истреблении части команды поучаствовали местные жители, против которых капитан снарядил, как он считал, очень сильную экспедицию, поставил перед ней задачу отнять у дикарей как можно больше еды. По крайней мере, в корабельном журнале записано, что ни один участник этого несчастливого предприятия не вернулся обратно. Мы думаем, что дефицит еды, проще говоря, голод, а также наступившая зима вызвала у части команды стремление переделить власть в свою пользу. Даже если бы мятеж победил, то все кончилось бы примерно тем же самым, но только немного позже и немного радикальнее, ибо матросы, дорвавшиеся до командирских запасов спиртного – это еще те дикие бабуины. – Ну хорошо, – сказал я, – предположим, у вас есть фрегат, и он в хорошем состоянии. Но дело в том, что управление старинным парусным судном – не такое простое дело. Скорее, наоборот. В зависимости от водоизмещения, вам потребуется от пятидесяти до двухсот матросов на мачтах, ибо все операции там проделываются вручную, и многие из них необходимо осуществлять одновременно. Синьор Сергий сказал: – На глаз пропорции выглядят так: сорок пять метров длины по палубе, десять метров ширины, осадка – около четырех с половиной метров в полном грузу, и чуть больше трех метров в балласте. Водоизмещение – от семисот до девятисот тонн. Задача не в том, чтобы немедленно отправляться в плавание к берегам Южной Америки или куда-то еще, а в том, чтобы, воспользовавшись осенним половодьем, снять этот корабль с мели, спустить по реке Адур до Бискайского залива, пройти примерно сто двадцать миль про морю при попутном ветре до устья Гаронны, а потом поднять еще на пятьдесят миль вверх по течению. Задача будет выполнена, если корабль бросит якорь прямо напротив нашего поселения, чтобы мы смогли приступить к разгрузке имеющегося у него на борту ценного груза. Нам не надо ставить рекордов скорости или маневрировать в бою, наша задача – просто дойти сюда, невзирая на весьма паскудную местную осень. – Не знаю, как тут зима, но осенние ветры будут явно помягче, чем в наши времена. Если вы на своей скорлупке, – я показал сложенные ладони, – смогли сходить туда и вернуться обратно, то и настоящему фрегату местная непогода тоже ничего сделать не сможет. Вы, наверное, знаете, что из-за штормов, которые обычно начинаются в середине октября, Гитлер в сороковом году отменил десантную операцию на Британские острова. – В наше время бытует мнение, что все это были только отговорки, – усмехнулся синьор Андреа, – а настоящей причиной был провал воздушного наступления на Британию. Люфтваффе понесли тяжелые потери, а королевский воздушный флот так и не был сломлен. Сослаться на погоду проще всего, но вот признать, что Германия потерпела первую неудачу, для этого человека было почти невозможно. Впрочем, к нашим нынешним делам это не имеет особого отношения. Вы лучше скажите, беретесь вы за эту работу или нет? – Это вы мне лучше скажите – сколько человек вы сможете мне предоставить и какова их подготовка? – спросил я. – Именно от этого будет зависеть мой ответ. – Примерно тридцать женщин из числа дочерей Тюленя, – ответил синьор Сергий, – они прирожденные морячки, напрочь лишенные такого явления, как морская болезнь, и еще какое-то количество Волчиц, среди которых еще следует провести отбор на способность противостоять качке и боязни высоты. В любом случае, потенциальных матросов, или, точнее, матросок, не может быть больше пятидесяти, ибо это количество – предел народа, который можно перевезти на «Отважном» в дополнение к его штатной команде. Я был потрясен этим заявлением до глубины души, и спросил: – Вы что, собираетесь использовать своих женщин в качестве матросов? – А кого нам еще использовать, синьор Раймондо? – вопросом на вопрос ответил синьор Сергий. – Единственный доступный мужской контингент – это римские легионеры, но из них моряки, как из топора спасательный круг. И времени на какие-то особенные подготовительные работы нет. Скоро начнутся снегопады, а за ними пойдет ледостав. – Нет, вы, русские, совершенно безумные люди… – сказал я, качая головой. – Выбрав себе цель, вы идете к ней напролом, как какие-нибудь носороги. Меня, конечно, учили управлять парусным кораблем, но это обучение было всего лишь частью традиции. Никогда не предполагалось, что кто-то из выпускников Военно-морской Академии в Ливорно возьмет на себя командование настоящим парусным кораблем, да еще с экипажем, составленным из женщин, не имеющих соответствующего опыта. Не исключено, что, прибыв на место, мы обнаружим, что фрегат сидит на мели так плотно, что снять его оттуда невозможно. Но мне кажется, что, попав в ваше сумасшедшее общество, я и сам становлюсь немного сумасшедшим. Не знаю, что из всего этого получится, но я сделаю для успеха все, что смогу. – Вот это слова не мальчика, но мужа, – сказал синьор Сергий, пожимая мне руку; видно было, что он весьма доволен. – Со своей стороны я гарантирую вам свою помощь в качестве буксира. Мощность мотора у моего коча всего тридцать лошадиных сил, но его должно хватить, чтобы противодействовать сносу и держать ваш нос постоянно отвернутым от берега. Во всем остальном мы не требуем от вас никаких рекордов, надо будет просто доставить тот фрегат на якорную стоянку напротив нашего поселения, вот и все. Часть 23. Конец второго года 12 ноября 2-го года Миссии. Понедельник. Полдень. Окрестности Большого Дома, река Гаронна. Временный командир фрегата «Медуза» бывший старший лейтенант итальянского королевского флота Раймондо Дамиано. Вид фрегата со спущенными парусами, стоящего на якоре на предписанном ему месте, вызывает у меня чувство законной гордости. Мы сделали все возможное и невозможное, дошли до цели, невзирая ни на какие препятствия. «Кораджосо» (Отважный) швартуется у «Медузы» по левому борту – и синьор Сергий, ловко, как заправский моряк, поднимается по шторм-трапу к нам на палубу. И ведь не скажешь, что по основной своей профессии этот человек мирный учитель труда и истории. – Хорошо сделано, синьор Раймондо! – громко говорит он, пожимая мне руку. – Поздравляю вас с постоянным статусом. Теперь вы командир этого корабля, капитан Дамиано. Первая ваша задача после окончания разгрузки – провести подготовку к зимнему хранению. Кампанию этого года можно считать оконченной. Комплектование постоянного экипажа и подготовку к дальним походам мы откладываем на весну. А сейчас всем спасибо. После этих слов, которые мне перевел молодой синьор Алессандро, моя временная команда – темные и светлые синьоры и синьориты – разразились радостными криками, а я вспомнил, как все начиналось… Вышли мы в поход на маленьком кораблике, заполненном людьми как бочка соленой сельдью. Грузовой трюм выполнял роль временной каюты, в которой мои временные матроски были набиты битком, и еще двенадцать человек, включая штатный экипаж, размещались на баке, в помещении, которое одновременно было камбузом, кают-кампанией и кубриком для экипажа. Для таких маленьких корабликов по-иному никак. Еще много места в трюме занимали дрова, необходимые для работы газогенератора, питающего двигатель светильным газом. Этот же газогенератор был источником тепла, позволяющим людям не замерзнуть, и в то же время он мог стать причиной беды, ибо стоит нарушиться герметичности газовых труб – и все те, кого мы перевозим в трюме, уснут и больше не проснутся. Именно поэтому синьор Сергий не любит перевозить в трюме людей. Очень опасно. Но на этот раз все обошлось. Временная команда составила всего сорок матросок, из которых только половина принадлежала к темной разновидности аборигенок. Остальные, как оказалось, находились на разной стадии беременности, так что синьора Марина запретила им участвовать в этом предприятии. Эти темные, которых тут еще называют полуафриканками или дочерями Тюленя, за исключением цвета кожи, мало чем напоминают негритянок нашего времени. Лица у них вполне европейского облика с небольшими прямыми носами, а волосы хоть и имеют цвет воронова крыла, но довольно длинные и вьются крупными кольцами. Синьор Сергий говорит, что эти женщины происходят из народа потомственных охотников за морским зверем и птицей, которые на своих лодках из шкуры тюленей в поисках добычи вдоль и поперек исплавали Средиземное море, начисто истребив многие исчезнувшие к нашему времени виды. Недостающую же часть команды набирали просто. Синьор Андреа собрал синьор и синьорит, принадлежащих к так называемому клану Волка, и спросил, кто из них любил в детстве лазать на деревья. Таковых набралось чуть больше тридцати человек. Их испытали качелями на устойчивость к качке, а тех, кто перенес эту процедуру, не теряя разумения, дополнительно осмотрела синьора Марина, дав свое одобрение. Еще мы взяли с собой четырех крепких мускулистых женщин, которых синьор Сергий назвал вымершей к нашему времени разновидностью людей хомо неандерталензис. Эти особи очень сильны, и потребуются, когда нужно будет крутить кабестан или тянуть канаты, поднимая на место рею. На мачты их посылать бессмысленно, ибо они очень тяжелые и неуклюжие, но я думаю, что им и на палубе вполне хватит работы. Каждая такая синьора по силе запросто заменит пару матросов-мужчин. А еще они обладают какой-то необъяснимой первобытно-животной женской привлекательностью, хотя и не выделяются какой-то особой красотой. Это какая-то химия, которая кружит мужчинам голову и сводит с ума. Мы, итальянцы, люди простые и легко идем на контакт, и, как бы ни плевался в Риме желчью Муссолини, в колониях (Ливии и Эфиопии), очень многие наши солдаты, и даже офицеры, с легкостью заводили контакты с местными жительницами. Я с самого начала не понимал его истошных криков по поводу подрыва будущего итальянской нации, ибо еще ни один итальянский мужчина от таких связей не забеременел. Попав сюда, я довольно быстро перестал обращать внимание на цвет кожи темных аборигенок, а синьоры-неандерталки попались мне на глаза только тогда, когда их отобрали в команду «Медузы». Путь от нашего поселения до устья реки Адур занял почти сутки, и почти все это время, за исключением темноты, я простоял на палубе рядом с синьором Сергием. Ведь я же все-таки моряк – и свист ветра, дождевая морось в лицо и брызги соленой воды, летящие с гребней волн, были для меня лучшей наградой за участие в этом авантюрном предприятии. В таких условиях субмарина ныряла бы под волну, оставляя на поверхности одну рубку, а тяжелый крейсер разваливал бы воду подобно гигантскому плугу. А легкий кораблик синьора Сергия непринужденно взлетал на гребень, а потом скатывался вниз как с деткой горки. Вот так почти весь переход – вверх и вниз, вверх и вниз. Если посмотреть на левый борт, то можно было увидеть, как эти исполинские волны, разогнавшиеся на просторах Атлантического океана, сначала увенчиваются шапкой белой пены, а потом, вздымаясь вверх подобно атакующим кобрам, обрушиваются на отлогий песчаный берег. Так было в те времена, когда никакого человека не было еще и в помине, и так будет, когда все мы исчезнем с лица этой планеты. Молодой синьор Алессандро – надо сказать, человек сугубо сухопутный – несколько занедужил от морской болезни, поэтому мы с синьором Сергием почти не разговаривали. Ночь я провел в жарко натопленной офицерской каюте, а утром все изменилось. Океанская волна перешла в крупную зыбь, а впереди, на горизонте, сквозь дождевую морось обозначились Пиренеи. Берег был уже гораздо ближе, чем тогда, когда я уходил спать, и я понял, что мы почти прибыли, и что синьор Сергий ищет устье реки Адур, прикрытое длинным наносным островом. Времени ему для этого понадобилось совсем немного, ибо в нагромождении мелей, покрытых сверху перебаламученной водой, синьор Сергий ориентировался с помощью рыболовного асдика. Я с удивлением узнал, что там, у него на родине, в двадцать первом веке, компактную гражданскую версию устройства, при помощи которого британцы ловили наши субмарины, может приобрести любой желающий. Во-первых – этот прибор видит косяки рыбы на глубине, во-вторых – очень четко замеряет глубину и позволяет не сесть на мель вот в таких сложных условиях. Дальше было уже проще. Никаких особых волн на реке шириной всего двести метров быть не могло, и поэтому даже молодой синьор Алессандро выбрался на палубу подышать свежим воздухом. А потом мы увидели мачты фрегата. Он по-прежнему стоял на том месте, где его оставил синьор Сергий, но у меня имелось сомнение, что мы сможем вывести этот корабль на глубокую воду. Издали невозможно было понять, насколько хорошо он сохранился, но, взяв бинокль, я убедился, что паруса собраны на реях и закреплены рифами; если бы они были убраны в трюм, то поднять их обратно на мачты с моей малочисленной и необученной командой представляло бы неразрешимую проблему. Чем больше мы приближались, тем лучше было видно, что корабль стоит на ровном киле, а его корпус не имеет каких-нибудь видимых повреждений. Он явно не бывал в бою, и все его злоключения были вызваны только Божьей Волей, которой было угодно перебросить его оттуда сюда. Когда мы подошли почти вплотную, синьор Сергий указал мне на какую-то палку, торчащую из воды, и сказал, что когда отплывал, то воткнул ее точно в береговую линию, а сейчас там воды по колено. Осенние дожди, мелко сеясь с небес, вот уже пару недель наполняют водой реки, и должны облегчить нам задачу снять этот корабль с мели. Когда «Кораджосо» причалил рядом с фрегатом, мы разделились на две команды. Синьор Сергий и светлые синьоры принялись готовить команде мертвецов погребальный костер, а я, молодой синьор Алессандро и темные синьоры отправились обследовать вверенный нам корабль. Да-да – на Большом Совете, перед отправкой в путь, было принято решение сжечь истлевшие тела матросов офицеров и пассажиров, и падре Бонифаций его благословил. Бросать трупы просто так сочли неправильным, и в то же время рыть для них обычную могилу потребовало бы слишком много усилий. Да и не заслужили этой чести люди, истребившие себя в междоусобной сваре, вместо того, чтобы дать жизнь новому народу. Местом погребения стал недостроенный пакгауз, а источником дров – валяющийся по берегу плавник, которого на местных реках хоть отбавляй, а также остатки недостроенного палисада. При этом одновременно с погребальными работами синьор Сергий собирался пополнить запас дров для газогенератора своего корабля. И вскоре там, внизу завыло устройство, называемое «электрическая цепная пила», перегрызающее древесные стволы на удобные к употреблению чурбаки. Пока они там занимались этим нужным, но грязным делом, я, синьор Алессандро и темные синьоры поднялись на палубу «Медузы». Для начала следовало проинспектировать корабль, проверить уровень воды в трюме, состояние помп, а также осмотреть бегучий и стоячий такелаж. Пока я лазил в трюм и, вспомнив юность, карабкался по вантам, чтобы проверить состояние парусов и такелажа, темные члены моей команды деловито собирали валяющиеся на палубе истлевшие тела и оттаскивали их к месту огненного погребения. Туда же отправились мумии всех троих пассажиров и капитана. Мир их праху, хоть все они и самоубийцы. Когда очистка корабля от предыдущих владельцев была окончена, а я завершил ревизию фрегата, где-то там, за плотными дождевыми тучами, солнце уже клонилось к закату. Состояние корпуса, такелажа и парусов оказалось даже лучшим, чем я мог надеяться, но начало подготовки к походу лучше было перенести на следующий день, а пока следовало озаботиться ночлегом. Здешняя осень – это хуже итальянской зимы, и спать в такой холод в неотапливаемом помещении было бы не очень уютно. Единственным помещением на фрегате, имеющим печь, был камбуз. Я осмотрел его и пришел к выводу, что он вполне подходит в качестве временного кубрика. Печь и дымоход исправны, а палуба вокруг печи в противопожарных целях обшита медными листами. Если даже из топки случайно вывалится уголек, то из-за этого не сгорит весь корабль. Печь растопили, затеплили масляную лампу типа «летучая мышь», из матросского кубрика принесли парусиновые койки-гамаки и подвесили их к специально вбитым в бимсы крюкам – получилось вполне уютно, по крайней мере, для походных условий. Сам я тоже решил заночевать со своей временной командой. Скорее всего, на мое решение повлияло то, что за последний месяц я изрядно набрался у Основателей их демократических замашек, или, возможно, то, что на субмарине офицеры живут той же жизнью, что и нижние чины. И гибнут в пучине одинаково и те и другие. Кроме того, я говорил себе, что в капитанской каюте холодно, через выбитое стекло задувают сквозняки, и вообще, долго находиться в помещении, где пришедший в полное отчаяние человек решил себя убить, не в моих силах. Сначала эту каюту следует отмыть со щелоком во всех местах до блеска, потом падре Бонифаций прочтет там соответствующие молитвы, изгоняя дух самоубийцы – и только тогда это помещение можно использовать по прямому назначению. Кстати, о духах мертвых. Угнетающая картина разлагающихся тел вызывала во мне мысли о привидениях, которые незримо бродят вокруг этого места… Мистический страх нет-нет да и пробегал вдоль моего позвоночника холодной змейкой – думаю, не один я испытывал подобное. И та мысль, что мы позаботимся и мертвых и отдадим дань их памяти, какими бы они ни были, существенно утешала меня; казалось, сам Господь одобрительно кивает с небес и ласково улыбается, глядя на то, что мы делаем. Когда сгустились сумерки, синьор Сергий позвал нас на ритуал сожжения тел членов предыдущей команды. Все было вполне благопристойно. Жерди палисада и куски плавника составляли решетку, сложенную в несколько слоев на полу недостроенного пакгауза, поверх них по лестницам через отсутствующую крышу были свалены полуразложившиеся фрагменты мертвых тел, которые удалось собрать, и пришедшие в негодность личные вещи покойных. Трепеща на ветру, горели факелы, отбрасывая на лица живых оранжевые отсветы. Синьор Сергий, как оказалось, при необходимости имел полномочия выполнять обязанности духовного лица, так что он произнес короткую речь-молитву, которую мне перевел молодой синьор Алессандро. Русский вождь просил Господа снисходительно отнестись к упокоеваемым, потому что они не ведали что творили, были разрознены, слабы духом и не верили в свои силы. Они пришли сюда только для того, чтобы умереть, хотя, будь у них мудрый руководитель, они бы могли достичь многого. Мы скорбим о напрасно потраченных жизнях. Аминь. Как только синьор Сергий закончил говорить, две его темные жены с факелами в руках подошли к двери пакгауза и подожгли подложенную под дрова растопку. Занявшийся огонь сначала неохотно лизал толстые жерди, и я уже думал, что это предприятие окончится неудачей, но потом пламя поднялось, загудело и дымным ревущим столбом взметнулось к темнеющим небесам, сеющим мелкие капли. Огонь пожирал бренные останки, освобождая души мертвецов и унося их в иную обитель. Мною владело чувство какого-то освобождения и глубокой убежденности, что мы все сделали правильно. Мы стояли там до тех пор, пока погребальный костер не превратился в груду рдеющих углей, а потом разошлись в молчании и глубоких раздумьях. А ведь мы тоже в похожих условиях под руководством капитано ди корвета Карло Альберто Тепати могли прийти к тому же печальному концу, бесцельно растратить на диком берегу свои ресурсы и бесславно погибнуть… Человек, ставящий свою власть превыше общих интересов, непременно приведет подчиненных ему людей к разорению и гибели. Будь нашим командиром лейтенант Гвидо Белло, все могло бы обернуться иначе, но, к сожалению, бытующие там у нас в будущем порядки не дают таким людям настоящей власти. Думая об этом, я исполнился глубокой благодарности к Создателю, который преподал нам мудрый урок… Когда все закончилось, и души мертвых покинули это место, улетев в небеса вместе с дымом, мы вернулись к своему временному обиталищу на камбузе «Медузы». А там – тепло и уют, светит лампа, бросают багровые ответы на медный лист почти прогоревшие угли. Шкворчит в котле уже упревшее варево из взятых с собой в дорогу подсоленного свиного мяса, картофеля и овощей, распространяя божественный аромат. И только в этот момент я понимаю, насколько голоден. На свет Божий появляется стопка деревянных походных чашек, которые из просушенной липы точит на токарном станке мастер Валера. Деревянная посуда хороша в походных условиях потому, что она не бьется, как керамическая или стеклянная. А еще, в отличие от металлических, в такие чашки можно накладывать горячее варево и держать их голыми руками, не обжигаясь. Еда наложена, мы достаем ложки, рассаживаемся на полу вокруг печи и начинаем не спеша ужинать. Для местных сидеть на полу – самое естественное занятие. В эти дикие времена мебель еще не изобретена, и Основатели, говорят, очень долго приучали своих подопечных сидеть на стульях и спать в кровати. А после ужина приходит время разговоров. Все эти синьоры и синьориты, темные и светлые, прожили среди русских кто год, а кто и более, и теперь они даже между собой разговаривают на языке Основателей. Для них это вопрос престижа: тот, кто не говорит на этом языке, считается в этом обществе неотесанной деревенщиной. Наверное, и мне, раз уж я выхожу в свет из узкого итальянского кружка, подобно лейтенанту Гвидо Белло и некоторым другим, придется посещать занятия для взрослых, которые ведет синьора Ляля, главная жена синьора Сергия. Ведь и в самом деле очень неудобно из-за каждой мелочи звать на помощь молодого синьора Алессандро.