– Я не знать, что сказать, потому что в мое время еще не был такой привычка, – ответил священник. – Вы объяснить мне, а потом я говорить. – Курение табака делает людей более благодушными и склонными к компромиссам, – сказал Сергей Петрович, – и при этом, в отличие от вина и иных веществ такого толка, оно не лишает их разума, а, напротив, стимулирует умственную деятельность. Но есть в этом занятии и оборотная сторона. Во-первых – это действительно привычка, и чем дольше человек курит, тем больше ему хочется. Во-вторых – тот, кто привык к курению, при отсутствии такой возможности становится нервным, злым и раздражительным, и в случае длительного воздержания такое состояние может продлиться от месяца до полугода. В-третьих – главное действующее вещество табачного дыма, никотин, помимо тех благотворных свойств, которые он оказывает на нервную систему, является очень сильным ядом, и курильщиков спасает только то, что он поступает к ним в кровь в микроскопических дозах. Но особенно этот яд вреден для женщин, которым предстоит вынашивать и кормить детей. Если мать курит, то усвоенный ей никотин с легкостью попадает к плоду во время беременности, а также проникает в грудное молоко после родов. Если для мужчин вред от этой привычки – умеренный, для взрослых женщин – сильный, то на детей от зачатия и до завершения процесса роста он оказывает просто разрушительное воздействие. Сначала Церковь и на Востоке и на Западе пыталась бороться с этой привычкой, но потом опустила руки, ибо перебороть тягу к табаку было так же невозможно, как и тягу к вину. Мы, когда собирались в свое путешествие, собирались и вовсе исключить табак из реалий этого мира, но недавно нас в этом вопросе мягко поправили, оставив фрегат с таким опасным грузом там, где мы непременно должны были бы его найти. Выслушав Сергея Петровича, отец Бонифаций немного подумал и спросил: – А какой еще есть применений у табак, кроме как курить? – В основном из него делали настойки для уничтожения насекомых, – сказала Марина Витальевна, – как тех, что вредят в огороде, так и тех, что живут прямо на человеке. Еще такие настойки обладают обеззараживающими свойствами и помогают при некоторых кожных болезнях. Но применение их при этом должно быть наружным, а отнюдь не вовнутрь, ибо не стоит глотать то, от чего дохнут даже мухи. – Тогда, если тут и в самом деле есть рука Великий Дух, – сказал священник, – я быть за ограниченный запрет курить, только для женщина и ребенок. Мужчина сам должен решить, делать ему это или нет, и не должен предлагать попробовать никто другой, даже если это быть тоже взрослый мужчина. На этом я сказать все. – Согласен, отче Бонифаций, – сказал Сергей Петрович, – так и запишем. Курение для взрослых мужчин – процесс допустимый, но его активное распространение – под запретом. Детям обоих полов и женщинам продуктивного возраста курение запрещено категорически. – Да, именно так, – подтвердил отец Бонифаций. – Я предлагаю закончить обсуждать табак и перейти к следующий вопрос. – Следующий вопрос – это начало зимних работ, – сказал Сергей Петрович. – У кого есть какие предложения? – Первым делом, – сказал Андрей Викторович, – в окрестностях Большого Дома следовало бы провести антисвинячью войсковую операцию, и под корень истребить хрюкающих, за лето вновь появившихся на наших территориях. В качестве отправной точки следует использовать нашу яму для отходов, возле которой ночью опять был кабаний банкет, а в качестве загонщиков и грубой рабочей силы на этот раз я предлагаю взять на это дело римлян. Надеюсь, что у добрейшего Гая Юния по этому поводу не будет возражений. – Какой может быть возражений, амиго! – сказал Гай Юний, потирая свои большие руки. – охота – это хорошо, а свежий жареный свинина еще лучше. Когда мы идти? – Сегодня подготовимся, – сказал Андрей Викторович, – а завтра, еще затемно, начнем. Главное – застать стадо еще на ночной лежке и сделать так, чтобы ни один свинтус не сумел удрать от нас в кусты. На этом у меня все. – У кого еще будут какие предложения? – спросил Петрович. – Вы все тут люди городские, не в обиду вам будет сказано, – разгладив пышные усы, произнес старший унтер Пирогов, – и не знаете, что зима на самом деле не отдых, а горячее времечко. По зиме лес рубят и по зимнику везут на станцию или куда положено. Я уже слышал, что на тот год вы хотите строить много новых домов. Если это так, то послушайте знающего человека и делайте, как вам скажу. Зимой сосна стоит почти сухая, без соков, и сушить ее будет быстрей. Ваша вжикалка в мороз может работать не будет, но мы с мужиками управимся. Топорики ваш кузнец кует хорошие, дай Бог ему здоровья, так что и мы не подведем. – В первую очередь следует расчистить место под будущий римский квартал, русскую и аквитанскую улицы, – сказал Сергей Петрович. – Но прежде чем браться за топор, следует составить план. Не стоит вырубать все подряд. Жить внутри соснового бора, оставляя при этом значительные лесные промежутки между домами, гораздо приятней, чем на открытом месте. И ветер в метель не задует, и дышится приятней. – А как же быть с огородами? – спросил старший унтер. – Неужто нельзя? – Пока нельзя, – подтвердил Сергей Петрович, – чтобы не получилось так, что какие-то дураки с утра до ночи трудятся ради общего блага, а самые «умные» немного работают на «опчество», но большую часть времени только на себя. Таким макаром и до беды недалеко, так что обскажи своим парням все таким образом, что огороды мы их семьям будем нарезать только после того, как сможем перейти от военного коммунизма к многоукладной экономике с товарно-денежными отношениями, частной и казенной собственностью, жалованием и прочими привычными вещами. А пока в нашем маленьком обществе для этого просто нет места, и жить среди нас сможет только тот, кто, как и мы, будет изо всех сил тянуть общую лямку. А иначе – гибель всем, ибо стоит нам разделиться внутри себя, как наступит конец. Те, на фрегате, тоже делили «твое» и «мое», тогда как в их положении следовало говорить «наше». Оттого они и погибли. Понятно, Гавриил Никодимович? – Конечно, понятно, – сказал старший унтер, – отчего ж не понять. Неужто мы дурни, в самом деле? Да не очень-то и хотелось этих огородов. Бабье это дело – а вот баб, то есть жен, у нас пока нет. – Жены у вас будут, не переживайте, – сказал Сергей Петрович, – холостяками не оставим. Теперь, когда местные вожди прослышали про стальные ножи, их уже ничем не остановишь. Но только этих женщин еще долго придется учить, что такое огород и как с ним обращаться, при том, что других здесь нет. Так что по этой причине с огородами тоже лучше обождать. Два-три года ваши будущие благоверные поработают на общество, а потом можно будет заводить и свои огороды. – Так это что же, Сергей Петрович, получается вечная барщина? – прищурившись, спросил старший унтер. – Ептить твою карусель! – выругался Андрей Викторович. – Ему тут про Фому, а он нам про Ерему. Во-первых – тебе же чистым русским языком сказали, что этот колхоз у нас не навечно, а ровно до тех пор, пока он необходим нам в целях выживания. Во-вторых – общественный труд у нас – это не барщина, а совсем наоборот. Пока вы строили казарму, то работали только на себя, но и при этом вам немало помогали. Теперь вы будете трудиться на общих работах, причем часть своего труда вы употребите сами, а часть пойдет на удовлетворение потребностей других людей, которые, в свою очередь, потребляют уже ваш труд. Эта система устойчива, пока в пределах нее все честны, и начинает разрушаться, как только у кого-то проявляется свой частный интерес. Если мы допустим подобное, то погибнем. – Я думаю, – сказал Ролан Базен, – что такая структура может работать только пока все плоды труда собираются в один центр, и оттуда же идти распределение. Месье Петрович и месье Андре – честный человек, и не брать оттуда себе больше, чем другие. Когда мы станем такими большими, что это будет невозможно, тогда и придет время менять эту систему на что-то более обычное для цивилизованный мир. – Да, Ролан, – сказал Сергей Петрович, – ты прав. На этом я предлагаю закрыть политическую дискуссию, закончить наше сегодняшнее заседание и приступить к подготовке к завтрашней охоте. 30 ноября 2-го года Миссии. Пятница. Раннее утро. Окрестности Большого Дома. Диспозиция на загонную охоту была следующей: загонный отряд левого крыла возглавлял лейтенант Гуг, загонный отряд правого крыла – декан Луций Сабин; помимо римских легионеров, в обоих отрядах имелись и местные женщины – в этом деле им вменялось, услышав команду, производить как можно больше шума. Часть легионеров, вооруженная длинными охотничьими копьями, должна были принять на себя кабанов, что попытаются прорвать оцепление. У других в руках и заспинных перевязях – более привычные дротики-пилумы. Эти охотники будут поражать мечущихся в поисках спасения животных издалека. Вместе с загонщиками левого отряда в качестве группы поддержки на охоту отправилась и мадам Люси д`Аркур. За два прошедших месяца она совершенно оправилась от родов, а маленьких Жан-Люка и Клариссу в заспинных рюкзачка-слингах за ней несут чрезвычайно гордые оказанным доверием «волчицы» Тофа и Лида. Две других новых жены Гуга – Илим и Окель – в отряде стрелков, возглавляемом лично главным охотником и военным вождем. Основу этой команды составляют русские солдаты из семнадцатого года под командой старшего унтера Пирогова. Еще в ее состав входят Сергей Петрович, старший сержант Седов, молодой Александр Шмидт, подпоручик Котов (оказавшийся страстным охотником), лейтенант Гвидо Белло, капитан Раймондо Дамиано и несколько волчиц, показавших наибольшие успехи в стрельбе, а в качестве походного врача – доктор Блохин. Подпрапорщик Михеев, получив приглашение, предпочел торопливо отказаться, так как его интеллигентнейшая натура не переносит кровавых забав. Своего решения он не поменял даже после указания на тот факт, что предстоящая охота – это в первую очередь добыча пропитания, во вторую – уничтожение сельскохозяйственных вредителей, и только в третью, и самую последнюю очередь, охоту можно рассматривать как мужскую забаву. Да на вас, юноша, после такого отказа будут смотреть как на бабу в штанах, местную реинкарнацию Саши Керенского, тем более что местные женщины в своем большинстве штаны носят, а на охоту и войну идут совершенно добровольно. Для прикрытия стрелков в случае массового прорыва кабанов в их направлении из легионеров набрали отряд копейщиков, и возглавил его старший центурион Гай Юний Брут. Он вовсе не умеет стрелять, зато у него имеется возможность при случае взять на копье живого, исходящего яростью кабана и собственноручно зарезать его новеньким стилетом, в который Онгхус-кузнец перековал его кинжан-пугио, предварительно целые сутки протомив металл в угольном порошке без доступа воздуха. Для перековки римского колюще-режущего хабара во что-то более приличное, годное для битвы против противников из высокого средневековья, возле кузни была построена специальная печь, где римское сыродутное железо превращалось в качественную томленую сталь. В качестве оружия для своего отряда Андрей Викторович, скрепя сердце, разрешил использовать американские винтовки. Этот контингент, тщательно отобранный, не потратит зря ни одного патрона, и не будет палить направо и налево, подвергая ненужному риску загонщиков. На стрельбище бойцы из недавно созданного русского клана показали приемлемую меткость, а также умение обращаться с оружием (из чего проистекал вывод, что Российская Империя проиграла ту войну не по причине плохого качества призывников, а потому что те перестал разделять ее цели и задачи; а когда никто никому не верит, тогда рушится все). Также хорошие стрелковые качества показали старший сержант Седов и молодой Александр Шмидт; при этом итальянские офицеры, скорее, были почетными гостями, которых нельзя не пригласить на благородную забаву. Стрельба из винтовки не является важным умением для флотского офицера, поэтому оба итальянца оказались весьма посредственными стрелками. Их поставили во второй эшелон с приказом стрелять только в том случае, если кабаны пойдут на прорыв. А то кто его знает – может, к тому моменту стрелки основной группы будут переснаряжать свои обоймы, и надеяться придется только на второй эшелон и легионеров-копейщиков. Еще до рассвета охотники собрались, плотно позавтракали в столовых Большого Дома и вышли в поход. Еще два вооруженных подразделения – Сергея-младшего и Виктора де Леграна – остались в Большом Доме для охраны и обороны, а то мало ли что удумает шаловливый Посредник в тот момент, когда значительная часть сил племени Огня отвлеклась для охоты… На наблюдательной артиллерийской вышке сидят тепло одетые девушки-волчицы и смотрят в морской бинокль на постепенно замерзающую реку, не плывут ли по ней еще какие-нибудь неприятности. В случае обнаружения чего-либо подозрительного они немедленно будут звонить в Большой Дом, а уже оттуда Сергей-младший по рации выйдет на связь с Андреем Викторовичем и сообщит, что требуется срочно прерывать охоту и мчаться до дома отражать нападение нехороших людей. Но пока все шло без подобных эксцессов. У ямы для отходов собаки взяли след и потащили своих проводников вперед, туда, где на ночной лежке мирно дремали успешно отжировавшие свое кабаны, свиньи и их многочисленное потомство. Даже сбившиеся с зимнюю стаю волки обойдут такое стадо стороной. Взрослые секачи – парни серьезные, шуток не понимают, шкура у них как броня, не сразу и прокусишь, а под ней еще на ладонь плотного сала, и в то же время клыки у них ничуть не меньше волчьих, а привычка к всеядности с легкостью способна превратить серых охотников в подножный корм. Избегают конфликта с кабанами и местные двуногие охотники, вооруженные ударными копьями даже без каменных и костяных наконечников. Профиту с такой охоты может быть немного, а вот потери могут оказаться значительными. И только пришельцы из иных времен, вооруженные отточенной сталью и огнестрельным оружием, видят в хрюкающих не опасных противников, а ходячие груды мяса и сала, необходимые для пропитания их самок и детенышей. Следом за охотниками тянутся запряженные ослами тележки аквитанов – их сопровождают мужчины и женщины, закутанные в теплые темные одежды. Они до сих пор чувствуют себя в новом обществе отрезанным ломтем, тоскуют по своему утраченному миру, не понимая, что останься они там, их ждала бы печальная участь. Переросшая себя Римская республика нуждалась в большом количестве рабов для тяжелых работ. И только владеющие латынью, грамотные и пригожие юноши и девушки могли рассчитывать на более-менее сносную участь, остальных же при жизни ждало скотское существование, а после смерти – отношение как к издохшим животным, ибо варвар для римлянина даже не человек. Но вот собаки повели охотников по кабаньим следам, спустили в ложбину на другой стороне главного холма (на вершине которого стоит Большой Дом), потом провели по распадку меж двух холмов, на дне которого тек исток ручья Дальний, ныне покрытый ледяной коркой. Андрей Викторович узнал знакомую дорогу к французскому автобусу, до остова которого пока так и не дошли руки. И, свернув в другую сторону, а потом еще немного попетляв по редколесью, охотники вышли к большой поляне, на которой плотно друг к другу улеглось кабанье стадо. Еще после того, как плотная колонна охотников миновала распадок и вышла на относительно ровное место, главный охотник приказал притормозить собак и распустить боковые крылья загона. Сейчас эти люди идут тихо, не оглашая лес воинственными криками, женским визгом и шумом трещоток. Собаки заволновались и натянули поводки, давая знать, что кабаний запах стал нестерпимо силен – и тогда главный охотник дал знак, чтобы загонщики обходили поляну с двух сторон, забирая лежку в живое кольцо. Кабаны дремали чутко – и они почуяли движение в лесу, шелест шагов, хруст веточек под ногами, а ветерок донес до них запах этих противных двуногих. Секачи вскочили на ноги и, ощетинив шерсть на загривках, стали поворачиваться всем корпусом, пытаясь понять, откуда грозит опасность, а за ними стали подниматься свиньи и их потомство. Здесь, в зимнем лесу, стадо мнило себя вершиной пищевой цепочки. Новички в этих краях, они считали, что одинокая свинья или кабан – это добыча для крупного хищника, а все вместе они сила, которой не равен никто. Стадо, перебитое в здешних окрестностях в прошлом году, не могло предостеречь своих преемников, и поэтому разъяренные секачи были уверены, что стоит угрожающе хрюкнуть – и докучливые пришельцы обратятся в бегство. Минута, друга, третья… И вдруг лес со всех сторон взорвался криками, визгами, звоном и треском. Если наконечниками двух пилумов постучать друг об друга, то получится тот еще ксилофон. И одновременно со всей этой какофонией копейщики вперемешку со стрелками вышли на край поляны и в какофонию, создаваемую загонщиками, стали вплетаться резкие щелчки винтовочных выстрелов. Пролилась первая кровь, пронзительно завизжали раненые свиньи, и этот визг смешался с предсмертным хрипом секача, которому винтовочная пуля прилетела в висок. Вот еще один секач бессильно опустился на простреленный крестец, а рядом с ним в агонии бьется крупная свинья. Вот боковые крылья загона приблизились к поляне настолько, что через редколесье в сбившееся в кучу свиное стадо навесом один за другим полетели римские пилумы. Секач и несколько свиней рванулись на прорыв через правый фланг, где старшим был декан Луций Сабин, но их взяли на длинные копья и добили ударами пилумов. Провалилась и попытка прорыва с другой стороны загона, где секача, как и в прошлый раз, под одобрительные крики легионеров взял на копье Гуг. Следом за кабаном на ненавистного двуногого, истратившего свое оружие, кинулась старая матерая свинья, но резко щелкнул выстрел из винтовки в руках Тофы. Как только началось горячее дело, она отдала рюкзачок с Жан-Люком матери и встала с оружием наизготовку чуть правее и позади обожаемого мужа. Пуля попала животному под ключицу, пробила толстый слой сала, разорвала легкое, сердце и застряла где-то в окрестностях крестца. Свинья с разгона пала на передние ноги, задние бессильно заскребли по земле, пасть окрасилась красным, и очень скоро мир для нее безвозвратно померк. Была и попытка прорыва и в направлении стрелков – ведь там никто не гремел не шумел, а лишь доносились странные щелкающие звуки. Три секача из уцелевших и десяток свиней, рванулись через слабое, как им казалось, место к свободе и жизни, но все полегли под пулями, даже не добежав до линии копейщиков. В этом месте никому из римлян, даже старшему центуриону Гаю Юнию, не довелось показать свои умения и силу. Слишком много там было стрелков, слишком часто и метко они стреляли, слишком быстро летели их пули, пробивающие даже крепкие кабаньи черепа и патентованную броню из толстого сала. И вот на поляне остались только мертвые и умирающие животные. Тогда туда вошли легионеры и принялись добивать еще живых колющими ударами пилумов и гладиев, потому что тратить на эту работу невосполнимые патроны Андрей Викторович отказывался категорически. А следом за легионерами на поляне смерти появились аквитаны со своими тележками, запряженными ослами. Женщинам предстояло выпотрошить еще теплые туши, пока они не заледенели, а мужчинам – погрузить добычу в тележки, чтобы вывезти к Большому Дому. Впрочем, участвовавшие в охоте волчицы закинули свои «американки» за спину и пришли на помощь женщинам аквитанов, и вскоре к ним присоединились и загонщицы. На левом фланге Гуг, убедившись, что охота сделана, с видом победителя поставил ногу на голову убитого им кабана и, обернувшись, посмотрел на свою старшую жену. «Помнишь?» – спрашивал его взгляд. «Помню!» – таким же взглядом ответила Люси д`Аркур. – Гай, – окликнул Андрей Викторович старшего центуриона, – скажи своим парням, которые лично взяли кабана на копье, чтобы они вырезали у своих зверей клыки, чтобы повесить их на шею, вот так. – Главный охотник расстегнул ворот куртки и вытащил из него шнурок со своими охотничьими регалиями. – Так тут принято. Потом, когда их будут выбирать невесты, такой знак увеличит в глазах местных дам их мужскую привлекательность. – Да, амиго, – ответил тот, – я им сказать. Только я сам ничего не поймать, и как мне теперь искать жена? – Не прибедняйся, – ответил Андрей Викторович, – у тебя же уже есть самая лучшая старшая жена из всех возможных, поэтому теперь поиск новых жен – не твоя забота. Леди Сагари сама найдет их для тебя – таких, которые лучшим образом подойдут для твоей семьи – и приведет под венец. Следует только немного потерпеть. – О да, – вздохнул Гай Юний, – мой Сагари самый лучший. Она маленький варвар, но зато большой ум. Я ее любить и благодарить Великий Дух, что он соединить нас. Я идти парни и сказать – это быть хороший охота. 15 декабря 2-го года Миссии. Суббота. Полдень. Окрестности Большого Дома. Снег выпал в ночь с первого на второе декабря. Сразу потеплело, и на промерзшую за три дня бесснежного мороза землю густо повалили большие белые хлопья. Когда племя Огня утром проснулось в своих теплых домах, то увидело, что все окрест устилает толстое белое одеяло. За ночь выпало не меньше чем по колено, и снег продолжал валить, как бы извиняясь за неоправданную задержку. Обычно, когда первый снег падает на еще теплую землю, он ложится, тает, снова ложится и снова тает, и так до тех пор, пока не установится устойчивый снеговой покров – а тут зима пришла сразу, окончательно и бесповоротно. Покрыл снег и первый лед, установившийся вдоль берегов Гаронны, и только на середине реки виднелась серая полоса текущей воды. Снежная шапка скрыла прикрытый парусиной и едва выступающий над поверхностью воды корпус подлодки, и такие же сугробы легли на палубу «Медузы». Раймондо Дамиано рвался посмотреть, что там и как, но Сергей Петрович его не пустил. Лед на Ближней был еще недостаточно прочен, чтобы выдержать вес человека, и потрескивал даже у берега, где образовался еще в самые первые дни. Местный Гидрометцентр, жена Петровича Фэра, понюхав воздух и лизнув упавшие на ладонь снежинки, сказала, что снег будет идти самое малое руку дней, самое большее – две руки, после чего количество его на земле как минимум утроится. Выполнив эту обязанность главного специалиста по погоде, она собрала своих воспитательниц и организовала детей, которых в племени Огня теперь было далеко за две сотни человек, на постройку снежного городка. Для большинства малышей, попавших в племя Огня из местных кланов этим летом и осенью, это был первый жизненный опыт активного преобразования природы – своего рода посвящение в новую жизнь, а ребятишки думнониев и аквитанов вообще снег видели первый раз в жизни. А у взрослых в это время были совсем другие заботы. Пришло время убирать подальше колесные тележки, доставать лыжи и заготовленные Валерой с осени сани, полозья для которых, как и в прошлом году, пришлось отпаривать в каменном чане бани на промзоне, ибо до постройки специального сооружения для тепловой обработки дерева руки так и не дошли. В прошлом году у племени Огня имелось только одно такое транспортное средство, благо и лошадь тоже была одна, а вот теперь таких саней – четыре штуки. Привели в порядок и большие сани-волокуши, которые в прошлом году Прогрессоры цепляли к УАЗу во время поездки в тундростепи. Автомобиль, снова поднятый на большие колеса типа Бигфут, рассекал сугробы, будто крейсер морские волны. И сразу же выяснилось, что аквитанские ослы в таких условиях уже не могут исполнять транспортные функции, ибо даже сами они вязнут в глубоком снегу своими короткими ногами, а их тележки застревают по самые оси. Легионеры, выскочившие из своей теплой казармы посмотреть на невиданное явление, были вынуждены вернуться за деревянными лопатами, благо Андрей Викторович заранее обсказал Гаю Юнию, что и как следует делать солдату в зимнее время – и вскоре от римской казармы во все стороны веером полетел снег. И среди меховых зимних комплектов легионеров нет-нет были видны темные рабочие робы итальянских военных моряков. При этом ни один, даже самый яростный римский патриот, ничего не вякнул по поводу «варварских» меховых штанов и курток, в которые легионеры обрядились с наступлением холодов. Легионеров набирали в основном среди разоряющихся италийских крестьян, а это люди глубо практичные, смотрящие на мир трезвыми глазами. Поэтому желающих влезть голыми ногами в сугроб по самые фаберже среди них не наблюдалось. Зато русские солдаты из семнадцатого года почувствовали себя как дома. Им-то ничего объяснять не требовалось. Даже наоборот, они сами могли тактично поправить «городских», по их мнению, Прогрессоров, что и как мужик должен делать зимой. Впрочем, тот же старший унтер Пирогов признавал, что раз местный народ пережил прошлую зиму, то переживет и эту. Жарко горящий в печи огонь согревает казарму, с потолка не каплет, а жирная и сытная еда, которую в столовой в глиняную чашку от пуза накладывает юная Лань-раздатчица, навевают благодушные мысли о том, что и тут можно жить, и жить неплохо. Конечно, братцам хотелось бы завести хозяйство и зажить собственным умом, но дураков среди них нет. Все понимают, что только так, большой артелью, без жиреющих мироедов и односошников, перебивающихся с хлеба на квас, можно преодолеть трудности и выжить в этом диком краю, ведь по-другому не получается. На второй день снегопада Сергей Петрович, старший унтер Пирогов и еще двое солдат – Степан Астафьев и Егор Владимиров – встали на лыжи и совершили визит в дальний бор. Уже на месте к ним присоединился старший центурион Гай Юний, младший центурион Луций Фостус (не путать с деканом Луцием Сабином), а также целый котуберний легионеров. Петрович показывал, где и как требуется проложить просеки, чтобы в поселении нового народа появились: Русская, первая, вторая и третья Латинские, Итальянская, а также Аквитанская улицы. При этом старший унтер делал на древесных стволах стесы своим топором и ставил на них химическим карандашом (хозяйственный человек) одному ему понятные пометки. При этом Гай Юний для экономии места и времени предложил вместо коттеджей на одну семью возводить четырехэтажные многоквартирные дома, как это делалось в Риме. Там земля в пределах городской черты стоила чрезвычайно дорого, и одноэтажными были только виллы сенаторов, купающихся в сестерциях, а дома простонародья с целью удешевления одного квадрата жилой площади, лезли ввысь на четыре, пять и даже шесть этажей. Правда, на современные многоэтажки эти трущобные халупы без воды и канализации походили мало. К тому же лестницы у них располагались совершенно открыто, с внешней стороны зданий, а доступ в квартиры осуществлялся через такие же открытые галереи. Узкие улицы под такими домами благоухали самыми отборными помоями, потому что хозяйки выплескивали содержимое ночных ваз и прочие нечистоты прямо на головы прохожих, и только потом дожди смывали все это в реку Тибр. Все это Сергей Петрович детально изложил краснеющему (на морозце) Гаю Юнию, добавив, что такой «цивилизации» Прогрессорам не надо. Все будет сделано по стандартам северо-европейского градостроения двадцатого, ну, в крайнем случае, девятнадцатого века христианской эры. К тому же четырехэтажный дом (именно дом, а не халупу-улей) по имеющимся технологиям им тут не построить. Если делать каркасы из стальных балок, то в доме может быть хоть двадцать пять, хоть пятьдесят этажей, а если единственным доступным материалом является дерево, то этажей может быть только два. И к тому же не стоит забывать про местные зимы. Ударь в Риме хотя бы двадцатиградусные морозы, которые стояли тут совсем недавно – и город бы просто вымерз. Ну или сначала выгорел в результате пожара, который непременно случился бы в результате попыток самостоятельно отопить каждую каморку. Услышав про пятидесятиэтажные дома, построенные из стали, римляне (и не только они) посмотрели на Сергея Петровича совершенно обалделыми глазами: подобное выходило за рамки их обыденных представлений. В результате договорились, что римлянам и итальянцам построят двухэтажные многоквартирные дома, образцом которым станет Большой Дом Прогрессоров, но до этого еще предстояло решить множество проблем, в том числе с освещением. На электричество в новых кварталах рассчитывать уже не приходилось, ибо запасы кабеля, ламп и фурнитуры, даже взятые с собой с избытком, подошли к концу, при этом жировые лампы-коптилки или, не дай Бог, факелы – это вещи чрезвычайно пожароопасные, а следовательно, грозящие большой бедой. Также предстояло решить проблему канализации. Петрович считал, что керамические или чугунные (после запуска своей домны) канализационные трубы-тюбинги изготовить для этой цели вполне возможно. Но если выводить стоки по естественному уклону в ручей Дальний, то он быстро превратится в зловонную клоаку, что буквально отравит жизнь людям, живущим на Французской и Кельтской улицах. Тогда придется брать «в трубу», то есть под кирпичный свод, сам ручей, а это уже задача, решаемая только в том случае, если мощность кирпичного завода, с учетом всех прочих задач, увеличится в несколько раз. Еще раз к этой проблеме решили вернуться весной, а пока римские и русские лесорубы приступили к лесоповалу под квалифицированным руководством старшего унтера Пирогова. Лесной склад при этом решили сделать прямо на опушке бора, где запланировали поставить временные навесы для бревен, крытые горбылем и сосновым лапником, а вывоз бревен осуществлять специальными санями-волокушами, запряженными аквитанскими осликами. Только дорогу для них лопатами придется чистить ежедневно – и это тоже факт, который невозможно подвергнуть сомнению. Этого занятия людям, пожалуй, хватит до весны, а потом у них начнутся совсем другие дела. К пятнадцатому декабря все эти вопросы совершенно утряслись, к тому же произошло еще два события: закончился почти непрерывный снегопад, установивший уровень снежного покрова в пределах полутора метров, и окончательно встала Гаронна. Раймондо Дамиано наконец-то слазил к себе на «Медузу» и возвратился в чрезвычайном пессимизме. Весь шкафут (средняя часть судна) оказался засыпан снегом по самые кормовую и носовую надстройки. Чтобы спуститься на уровень палубы, в этот снег требовалось нырять буквально с головой. А убирать его надо, ибо навалит еще, а когда весной он начнет таять, все помещения фрегата окажутся затоплены ледяной водой, потому что шпигаты (отверстия для слива воды с палубы) по закону подлости оттают в самую последнюю очередь. Тогда Сергей Петрович спросил, каким же образом этот фрегат пережил прошлую зиму, причем каких-либо особых повреждений от воды в его внутренних помещениях не наблюдалось. И груз весь сохранился в целости, нимало не подмокнув. Наверное, не иначе, как Божьей Волей. Одним словом, решили при наступлении ясной погоды один раз расчистить палубу от снега, а потом возвести над ней до весны временный остроконечный навес из жердей и горбыля. Так и фрегату будет надежней, и его капитану спокойней. Еще одним вопросом была организация Большой охоты. С одной стороны, шкур в племени Огня имелось достаточно, а с другой – запас карман не тянет. В результате договорились, что Большая охота будет – почти в том же составе, что и в прошлом году, но цель у нее будет несколько иная. Нужны не столько шкуры и мясо убитых животных, сколько отлов для дальнейшего разведения молодняка бизонов, овцебыков и лошадей. Того, что удалось взять в прошлом году, совершенно недостаточно, и теперь необходимо повторить. Причем можно арканить и взрослых лошадей – но исключительно кобыл, которые довольно легко приживаются в человеческом табуне, а об остальном позаботится жеребец Роберт, не пропускающий ни одной дамы своего вида. Возглавит охотничью команду Андрей Викторович, его помощниками будут Гуг и Сергей-младший, и сопровождать их будет команда из девушек-волчиц. При этом Сергей Петрович и все прочие останутся на хозяйстве – ударным зимним трудом крепить благополучие нового народа. Теперь, когда решение принято, осталось только дождаться, пока лед на Гаронне наберет полную прочность, а перед этим еще следует отпраздновать день зимнего солнцестояния, и только потом можно отправляться в дальний путь. Часть 24. Крылатая ладья Харона 25 января 3-го года Миссии. Пятница. Вечер. Большой Дом. Жизнь в племени Огня шла своим чередом. Лед на Гаронне набирал прочность, и уже к концу декабря можно было без всякого риска на лыжах пересечь реку и вернуться обратно. Потом наступил праздник зимнего солнцестояния, и на нем, как бы случайно, между делом, лейтенант Гвидо Белло, сказал, что с началом настоящей снежной зимы римские легионеры все чаще стали называть эту суровую землю Аквилонией[18], а себя – аквилонцами. Услышав об этом, Петрович только удовлетворенно хмыкнул: сие означало, что процесс переидентификации римского контингента, самого проблемного из всех прочих в силу своей многочисленности, внутренней сплоченности и специфики происхождения, подходит к концу. Теперь эти парни даже в мыслях отделяют себя от «обычных» римлян и гордятся тем, что выжили там, где не смог бы выжить больше никто. То, что для римлянина зазорно (например, носить штаны или жениться на варварке), то для аквилонца в порядке вещей, и даже предписывается. Сразу после праздника Сергей Петрович вынес на Совет Вождей предложение официально утвердить это название. А что, Сенат (Совет Вождей) и народ Аквилонии – это звучит гордо. – Аквилония? – переспросил Андрей Викторович. – Где-то я это название уже слышал… – Это выдуманная северная страна из историй о Конане-варваре, – сказал Сергей-младший, большой поклонник полусказочной приключенческой литературы. – Да, – подтвердил Ролан Базен, – я тоже такое читать. – Если по смыслу перевести название «Аквилония» с латыни на греческий, то получится «Гиперборея», – сказал Сергей Петрович. – А это уже про нас, русских.