– А ты, Раймондо? – спросил я. – Почему русский вождь не назвал твоего имени? – А я уже больше двух недель являюсь членом клана Прогрессоров, – лучась самодовольством, – ответил тот. – Оказывается, чтобы попасть в число избранных, совсем необязательно быть русским. Для этого требуется владеть какими-нибудь особыми, уникальными знаниями, и щедро делиться ими с бывшими дикарками. Как мне сказали, Прогрессоры – это не господа, а учителя и наставники, и меня записали в их число за то, что я не забыл, как ходить под парусами, хотя в Академии считал эти знания самыми ненужными, и теперь учу этому умению местных синьор и синьорит. А они, скажу я тебе очень хорошие ученицы, запоминают все с первого раза, и к тому же сильные и, главное, выносливые. Да уж, высоко взлетел мой бывший сослуживец, так что не поймаешь… И ведь вот что обидно: инженеров тут оказалось достаточно много, и конкуренция между ними высока, а вот человек, который под парусами смог привести сюда фрегат – только один. Кстати, пока мы так болтали, синьор Сергий успел провозгласить создание отдельного клана «русские» и назначить его главу, а также перечислить почти два десятка имен римских легионеров, перешедших из разряда военнопленных в разряд полноправных сограждан. Слушал я все это краем уха, потому что мне это было неинтересно. Поскольку из команды нашей субмарины уцелели в основном механические чины, я воспринимал свой клан «итальянцы» как некое техническое подразделение, которое должно поступить в подчинение синьору Антонио, занимающемуся тут подобными вещами. При этом русские солдаты все как один были набраны из крестьян, владеющих плотницким ремеслом, что относилось уже к прерогативам синьора Сергия. В свою очередь, римляне, технически отсталые, но многочисленные и сплоченные, представляли собой грубую физическую силу, которую равным образом можно применить и на работах, и в бою, в силу чего они должны подчиняться синьору Андреа. Мы с этими людьми находились в разных плоскостях существования. Я не удивлюсь, что моего нового знакомого подпоручика Котова, по гражданской профессии железнодорожного техника, рано или поздно присоединят именно к нашему подразделению. Тем временем синьор Сергий закончил с объявлениями о социальном продвижении и перешел к брачным вопросам. Из Основателей сегодня не женился никто. Первыми в брак вступали молодые люди из так называемого «Французского клана». Еще год назад эти мальчики считались детьми, которым нельзя доверить никаких самостоятельных решений, но, попав в этот жестокий и не прощающий ошибок мир, всего за один год они повзрослели и заматерели настолько, что стали патриархами своих больших семей. Некоторые из них уже были женаты на своих соотечественницах, и теперь принимали в свои семьи пополнение из местных; другие вступали в брак первый раз, но при этом их женами становились сразу несколько девушек. Два месяца назад я наблюдал за подобными свадьбами, не понимая, что происходит, но теперь мне были понятны как слова священника, так и ответы новобрачных. Мне с самого начала было удивительно, как можно позволять вступать в брак таким молодым людям, тем более с несколькими девушками сразу. Но тут, видимо, это в порядке вещей. В этом страшном мире мальчики и девочки торопятся взрослеть и жить, поскорее оставляя потомство. Впрочем, счастливы при этом были все: и невесты, и женихи, а одна девушка в больших очках, обнимая своих будущих собрачниц, даже расплакалась от счастья. Именно он счастья, потому что от горя плачут совершенно по-другому. Впрочем, небольшое горе с девушкой все же приключилось: от этих слез на морозе заиндевели очки, что сделало ее совершенно слепой. Впрочем, ее тут же окружили всеобщей заботой и помогли справиться с неприятностью. Кстати, я уже знаю, что жен одного мужа тут зовут нареченными сестрами, и семейные скандалы считаются делом чрезвычайно предосудительным. Возможно, падре Бонифаций и в самом деле прав в том, что этот мир еще не пережил своего грехопадения. Люди тут делают друг другу зло только от голода или великой нужды, но никак не потому, что им это просто захотелось. Сразу после французов в брак со своими избранницами вступали кельтский кузнец Онгхус и его сын – подмастерье и молотобоец Одхан. Кто видел одного кузнеца, тот видел их всех. Оба – и отец и сын – среднего роста, широкоплечие, с длинными мускулистыми руками. Только у папы голова уже наполовину облысела, а сын может похвастаться пышной шевелюрой; при работе он перевязывает голову кожаным ремешком, чтобы волосы не лезли в глаза. Бывал я у них в кузне по служебной надобности. Оба – люди неторопливые, солидные и весьма уважаемые вождями, потому-то им и позволено завести себе сразу большие семьи… А вот тут меня ждал сюрприз. У каждой невесты (а их было три темных и три светлых) за спиной висели меховые рюкзачки с маленькими детьми, и еще один мальчик, лет, неверное, семи, стоял, держась за руку матери. При этом малыши, видимо, привычные к различным пертурбациям, преспокойненько себе спали, не обращая внимания ни на мороз, ни на все происходящее, а вот старший поминутно оглядывался на своего нового отца. Папе-кузнецу достались четыре красотки, а сыну-подмастерью две. Впрочем, жить все они будут в одном доме, где места хватит еще на несколько таких семей. Когда им перевязывали руки, невесты выглядели счастливыми, а кузнецы довольными. Потом для совершения брачного обряда вызвали гончара Альбина и его четырех невест. Он тоже взял за себя вдов с детьми, только те уже были постарше – на четырех невест шестеро детей. Впрочем, в условиях, когда все необходимое для пропитания и содержания семьи выделяется из общих закромов, а дело родителей – только обеспечить правильное воспитание (в основном собственным примером), большое количество детей – это не обуза, а подмога. Однако, в отличие от кузнеца, который до сего дня был вдовцом, у гончара имеется живая и здоровая молодая жена, регулярно устраивающая мужу семейные скандалы. Правда, раньше, говорят, было еще хуже. Женщина немного присмирела после того, как увидела, каким образом за аналогичный грех русские вожди расправились со своей собственной соплеменницей и современницей. Впрочем, это не они первые сказали, что паршивых овец следует изгонять из стада. Но сейчас первая супруга гончара стоит почти спокойно, и лишь переминается с ноги на ногу, глядя, как ее благоверного связывают шнурами с четырьмя другими женщинами. Интересно, сколько она сможет так терпеть и как русские вожди отреагируют на еще один семейный скандал? Потом брачующиеся из клана «думнонии» пошли чередом. Одного за другим поженили лекаря Ли и его сына Лейса, управляющего Тревора и его сына Вогана, рыбака Марвина, и даже старый воин Виллем взял себе двух молодых жен. Как и в предыдущих случаях, все это были женщины с детьми – у кого постарше, а у кого поменьше. И всем им падре Бонифаций говорил одинаковые слова, завещая выполнять завет «плодиться и размножаться», храня в новых семьях мир и согласие. И каждый раз изрядно уже подмерзший на холоде народ выражал новобрачным одобрение и согласие. А ведь еще совсем недавно, летом, все это были добрые христиане – классического, можно сказать, толка, которые и помыслить не могли о том, что у них может быть больше одной жены… Последним из тех, чьи браки были заранее оговорены, к падре Бонифацию вызвали… мне захотелось протереть глаза – моего бывшего сослуживца Раймондо Дамиано! А вместе с ним – сразу пять невест. Четыре из них были из так называемого клана Волка, а последняя женщина принадлежала к вымирающей разновидности человечества, именуемой «неандертальцы». Все они, как я понимаю, вместе с Раймондо участвовали в эпическом походе за фрегатом, и сейчас выглядели как довольные охотницы, заарканившие крупную добычу. Впрочем, было видно, что и мой бывший сослуживец тоже не против обзавестись большой семьей и тем самым повысить свой статус. Кроме того, взрослому половозрелому мужчине, не старику и не евнуху, скучно спать в своей постели одному. Мы, итальянцы, люди горячие и любвеобильные, любим хорошее вино и красивых женщин, и чем больше у нас и того, и другого, тем лучше. С вином в этой местности проблема: виноград тут просто не растет. Зато красивых женщин тут хоть отбавляй, а болваны-местные совершенно не ценят имеющееся у них богатство. Двух женщин синьор Сергий меняет у местных вождей всего на один стальной нож, изготовленный кузнецом Онгхусом. Впрочем, могу себе представить, насколько невероятно возрастет цена этого ножа по мере удаления от нашего поселения. Тем временем падре Бонифаций закончил процесс бракосочетания, и счастливая семья Дамиано покинула площадку. Еще совсем недавно, когда русские сказали, что будущему клану «Итальянцы» не нужно больше одного офицера, и деклассировали Раймондо в рядовые, нам всем казалось, что он пал в своем статусе на самое дно, но не предался отчаянию, стоически терпя выпавшие на его долю невзгоды. Тогда я старался оградить его от самого худшего со стороны своих подчиненных, ибо кто, как не бывший офицер, может в такой ситуации стать объектом для насмешек и даже избиений. Но стоило ему добиться успеха в деле, многим казавшемся невозможным – и вот он уже капитано ди фрегата синьор Раймондо Дамиано, с ним за руку здороваются русские вожди, а падре в своих проповедях ставит его в пример – как человека, стойко претерпевшего всяческие несчастья, избавившегося от своих заблуждений, а потом вознагражденного за это Господом и людьми. На Раймондо заранее оговоренные бракосочетания закончились, и синьор Сергий объявил, что теперь незамужние дамы без предварительной договоренности могут пригласить сочетаться браком кавалеров, только сегодня получивших полные права гражданства. И тут я понял, что это и есть та самая «свободная охота», о которой говорил Раймондо, и единственная достойная цель на этой охоте – это я сам, потому что все прочие новопроизведенные сограждане гораздо ниже статусом. И вот он – решающий момент… Будто два торпедных катера, заходящих в отчаянную атаку на крутой циркуляции, в мою сторону направляются две бывшие французские школьницы Флоренс Дюбуа и Сесиль Кампо – последние особы из этого контингента, оставшиеся незамужними. Поскольку ни одно общество не может обходиться без светских сплетен, то я уже знаю обо всех предыдущих неудачных попытках этих девиц обрести себе статусного мужа. Простите, синьориты, но и мне тоже такого не надо… Моя будущая жена, или жены, должны любить меня лично, а не мой статус, насколько бы высоким он ни был. Я не из тех, кто меняет общественное положение на постельные утехи, если последние не приправлены значительной толикой личной симпатии и душевной теплоты. Так что надо найти какую-нибудь вескую причину, чтобы прямо сейчас не вступить в брак… Пожалуй, надо сослаться на то, что у меня пока нет своего отдельного жилья, и я вынужден жить вместе со своими матросами в римской казарме. Но нет, пронесло… Эти двое нацелились не на меня, а на подпоручика Котова и подпрапорщика Михеева – самых высокостатусных женихов из числа русских, уже после нас прибывших из семнадцатого года двадцатого века. Там у них в России еще до того, как большевики сделали в ней свою революцию, интеллигентные люди буквально благоговели перед всем французским, что существенно повышает шансы охотниц. Так и есть: атака завершилась успехом, цели поражены и тонут у всех на глазах. Я некоторое время работал вместе с синьором Котовым, и могу сказать, что как специалист он выше всяких похвал, но как человек – истинный теленок, которого всюду требуется водить на веревочке. И его младший товарищ, в мирное время обучавшийся в университете на юриста – точно такой же. Так что сейчас их прямо у всех на глазах захомутают, и потом всю оставшуюся жизнь эти двое будут смотреть в рот своим благоверным и подчиняться их непомерным амбициям. Падре Бонифаций, кажется, тоже с некоторым неудовольствием посмотрел на брачующиеся пары, но тем не менее произвел положенный ритуал, ибо все было по закону. Пока я с чувством некоторого облегчения смотрел на брачующиеся пары, ко мне сзади подошли. – Привет, Гвидо, – произнес очень приятный мягкий женский голос, – мы хотеть с тобой познакомиться. «Попался…» – подумал я, оборачиваясь. Это были так называемые «волчицы», сразу четверо. В отличие от большинства местных, облик у них больше напоминает привычный нам европейский. А еще эти женщины падки на героев, совершающих головокружительные подвиги, а не на таких простых трудяг, как я. Удивительно… Неужели их привлек только мой потенциально высокий статус? На них это совсем не похоже. – Привет, – ответил я. – Чем обязан такой приятный знакомство? – Я Тиаль, – сказала заговорившая со мной синьорита, откидывая назад капюшон и освобождая пышные светлые волосы, – а это мои подруги Вита, Саин и Гала. Мы видеть тебя первый день, когда ты стоять прямо и говорить честно. Тогда ты думать не о своя судьба, а о свои люди, и это нам понравиться. Мы ждать, когда можно будет подойти, и теперь мы здесь. Согласен ли ты быть с мы одна семья, или мы должны плакать и уходить? – Но я не мочь сделать семья, – сказал я, разрываясь между двумя противоположными чувствами. – У меня нет свой жилье, и я жить вместе с матросы в римский казарма. – Мы это знать, – ответила Тиаль, – пока зима, мы мочь делать семья в банья, все вместе, а когда прийти весна, то нам строить большой дом, как все. Если ты хочешь – идем. Отец Бонифаций ждать. Мы тебя любить – ты не жалеть. Стоило мне с глуповатым видом кивнуть, как две синьориты встали от меня с одной стороны, две с другой – и так все вместе мы пошли к падре Бонифацию, который уже ожидал нас с брачными шнурами наготове. – Вот и ты тоже попасться, сын мой Гвидо, – сказал он мне с лукаво-добродушной улыбкой, – вот эти шнуры, иначе еще именуемые узами Гименея, неразрывно свяжут тебя с этими молодыми женщинами, которых зовут Тиаль, Вита, Саин и Гала. И разлучить вас сможет только смерть, но я молиться, чтобы она прийти к вам очень нескоро. Живите же в мире, счастье, радости и довольстве, берегите своя жена, а жена пусть беречь муж, пусть ваш семья минуют ссора и скандал. Пусть на протяжении жизнь вам сопутствовать здоровье, любовь и множество детей. Пусть ваш семья быть многочисленной и богатой. На сем я перевязать вам руки пред лицом собравшихся здесь людей и позвать в свидетели Великий дух, что этот брак совершился по любовь и общий согласие. Аминь! Вот так я совершенно неожиданно стал женатым человеком. Когда мы отошли от падре Бонифация, то Тиаль, сразу взявшая на себя обязанности главной из жен, шепнула мне на ухо: – Сейчас мы немножечко танцевать, кушать и веселиться, а потом идти в банья и делать там семья. Я договориться. Поверь мне, милый, скучно тебе там не будет. Мы девка горячий, и делать тебе хорошо. Тогда же и там же. Сергей Петрович Грубин, духовный лидер, вождь и учитель племени Огня. Еще один этап нашей сложной и многотрудной жизни в Каменном веке подошел к концу. Племя усилилось, и даже немного прибарахлилось, за счет находок удовлетворив некоторые первоочередные нужды. Но это-то меня и тревожит. Если полагаться на находки войдет у нас в привычку, то в критический момент наш народ может оказаться без самого необходимого, потому что старые запасы кончились, новых находок не случилось (или нашлось совершенно ненужное), а как изготовлять необходимые вещи самим, люди уже забыли. В первую очередь я имею в виду металл. Материалы на постройку маленькой домны мы запасли, но летом все они ушли на возведение новых домов и казарм для римлян и аквитанов. В настоящий момент мы полностью зависим от стального лома, который удалось вывезти с места времякрушения и снять с разбираемой подводной лодки. Но этот ресурс конечен, и закончится он, к моему прискорбию, тогда, когда в живых уже не будет никого, кто сможет запустить свое производство. Этот вопрос надо ставить перед Советом и добиваться непременной постройки домны в будущем году. А иначе можно ненароком воспитать в местных самый неблаговидный карго-культ, который разрушит построенное нами общество через или одно-два поколения… Долго размышлять на стратегические темы мне не дали. Отвлек старший унтер Пирогов. – Сергей Петрович, – сказал он, – дозвольте с вами переговорить? – Говорите, Гавриил Никодимович, – сказал я. – Мы, это… – замялся старший унтер, – братцы интересуются, когда будут давать табачное довольствие. Табачок-то на том фрегате привезли, и опчество об этом знает. Все тут у вас по справедливости, и табачное довольствие по четыре золотника в день тоже должно быть. Огорошил меня, Гавриил Никодимович, огорошил… Мы-то убирал табачок на склад с целью при необходимости делать из него настойку и использовать ее в качестве инсектицида хоть против блох и вшей, хоть против садовых вредителей. От никотина, знаете ли, дохнут не только кони. А тут – заявка на табачное довольствие… С другой стороны, с момента своего попадания к нам русское пополнение вело себя почти идеально, стойко переносило все тяготы и лишения, и ничем не опозорило высокого звания наших земляков. С одной стороны, отказ в табачном довольствии сочтут безосновательным, и это изрядно подорвет доверие к нашей справедливости. С другой стороны, хотелось полностью изжить такое явление, как табакокурение. Колумба этой дурной привычке научили американские индейцы – так здесь у нас индейцев нет, и не предвидится. И если посмотреть на эту проблему сверху, то становится понятно, что запасы табачного листа конечны, на новую оказию рассчитывать бессмысленно, а ближайшее место, где произрастают дикие формы – это окрестности Южноамериканского озера Титикака. Экспедиция туда в наших условиях – дело немыслимое. Правда, в ведомости, которую составили по результатам разгрузки «Медузы», наряду со шкурами оленей-карибу, бобров и ондатр, головами коричневого сахара и связками сушеного табачного листа фигурировали двадцать полотняных мешочков, каждый весом по полтора килограмма, наполненных очень мелкими семенами неизвестного происхождения. Как оказалось, эти мешочки с семенами находились в самой середине стопок с табачным листом, поэтому мы их и не обнаружили при первичном поверхностном осмотре. Я тогда, грешным делом, подумал, что это амарант, но сейчас в этом усомнился. В те времена, когда шли англо-французские войны, значительно более сильный британский флот с легкостью прерывал связи Франции с ее заморскими колониями, из-за чего в Париже начинали испытывать недостаток в обычных для того времени колониальных товарах. Тростниковый сахар тогда начали заменять свекловичным, и не исключено, что с целью импортозамещения в южную Францию стали завозить из Америки семена табака. В таком случае понятно, почему семена находились вместе с табачным листом, ибо в Байонне их должен был забрать один и тот же грузополучатель. Когда цены из-за блокады бьют рекорды, то выгодным становится производить товар у себя, а не везти из колоний. С другой стороны, быть может, и в самом деле это семена не табака, а чего-то другого, или они уже потеряли всхожесть из-за того, что в прошлую зиму весь груз оказался проморожен местными арктическими морозами. – Да, Гавриил Никодимович, – после всех этих размышлений сказал я, – на брошенном фрегате действительно нашлись сушеные табачные листья. Но разве ты видел, чтобы кто-то из нас бросился их курить? – Нет, Сергей Петрович, не видел, – ответил тот. – Но опчество все равно в смущении. Мы тут без табаку и чаю совсем измаялись, и если травяной сбор, который выдает нам для заваривания Марина Витальевна, дай Бог ей здоровья, нас вполне устраивает, то замены табачку-с так и не нашлось. Братцы чего только ни пробовали курить, но все без толку – дым горло дерет, но удовольствия никакого. А курить хочется – хоть на стену лезь. Вы уж поспособствуйте, а за ними не пропадет – отслужим-с. И тут у меня пропало всяческое желание читать этому человеку лекцию о вреде курения, потому что он ее просто не поймет. Уши пухнут – и все тут. Не выдать им табак на паек – это сильно поколебать веру в нашу справедливость. Да и ведь с какой-то целью нам этот табак подбросили вместе с сахаром и всем остальным… О культивировании сахарной свеклы мы позаботились заранее: урожай этого года, выращенный из привезенных с собой семян, собран и убран на хранение, чтобы в следующем году эти корнеплоды снова можно было высадить в землю на семена[17]. А вот культивировать табак у нас желания не было, поэтому о семенах никто не позаботился. Мы думали, что раз аборигены этого времени не страдают привычкой к табакокурению, то и не стоит их ею заражать. Но некто свыше решил тактично нас поправить. Неверно, мол, мыслите, товарищи, шире надо смотреть на вещи. Курение табака – это тоже часть человеческой культуры, поэтому вот вам табак, вот семена, и не брыкайтесь. М-да, дилемма… Как там Гамлет говорил: курить иль не курить – вот в чем вопрос… Витальевна меня убьет, но будет при этом не права. Отказ обойдется нам гораздо дороже. – Значит, так, Гавриил Никодимович, – сказал я, – табачное довольствие вам будет, не переживайте. Но вы же знаете наше отношение к предметам, не являющимся необходимыми для выживания и служащим удовлетворению, с позволения сказать, дополнительных потребностей? – Да, знаю, – кивнул подуспокоившийся старший унтер, – и всемерно вас одобряю. Баловать народишко – это так же плохо, как и держать его впроголодь, в черном теле. Особого шика у вас тут нет, но в холоде и голоде никто спать не ложится. – Вот именно, Гавриил Никодимович, – сказал я. – Курение – это тоже дополнительная потребность, со всеми вытекающими из этого последствиями. К тому же запасы табака у нас не так уж и велики, надолго их не хватит. Фрегат – это только разовый случай, и рассчитывать на его повторение мы не можем, потому что Господь никогда не совершает свои чудеса по требованию. И как только имеющиеся запасы закончатся, все начнется сначала. Поэтому табачный паек будут получать только те соискатели довольствия, которые не имеют малейших взысканий по работе или соблюдению правил нашей жизни. Со своей стороны могу обещать, что никаких дополнительных придирок не будет. Мы как вели свои дела честно, так и продолжим. И не дай Великий Дух, мы узнаем, что ваши люди делятся с оштрафованным своим куревом. Тогда нам придется перейти к принципу коллективной ответственности. И еще мы очень не хотели бы, чтобы ваши курящие парни совратили на эту привычку кого-нибудь еще. Ведь мы не сможем выдавать табачный паек вам и не выдавать другим желающим, если они будут соблюдать те же условия… Если всей своей компанией задымят римляне, то это будет страшно… – Я вас понимаю, Сергей Петрович, – с солидным видом кивнул старший унтер, – и постараюсь донести ваши слова до «опчества». Но скажите, неужели нельзя каким-либо образом раздобыть семена и сажать табачок-с для собственного употребления? – Собираясь сюда, мы не взяли с собой семена табака, потому что вовсе хотели избавить мир от этой привычки, – сухо сказал я. – И это было наше общее решение. Но тот, кто задумал это эксперимент там – в горних высях – решил нас немного подправить и подкинул нам этот фрегат вместе с его грузом. Если исходить из теории отца Бонифация о Высшем замысле, то получается, что табак в нем тоже играет какую-то роль, ибо никаких случайных обстоятельств в таком случае быть не может. И в то же время плыть за этим растением на его естественную родину для нас немыслимо и невозможно. Место, где табак произрастает в диком виде, находится практически на противоположной от нас стороне планеты, да еще достаточно высоко в горах Южной Америки. Когда в аналогичное предприятие отправлялся Фернан Магеллан, то из пяти кораблей через три года обратно вернулся один, а из двухсот восьмидесяти человек – всего восемнадцать. Идти на такой риск ради табака мы не имеем права, потому что у нас только один корабль, и ни одного лишнего человека. Впрочем… – я немного помедлил, и спросил: – Гавриил Никодимович, а кто-нибудь из ваших парней, там у себя дома, сажал табак на своем огороде? – Да, почитай, все и сажали, – махнул тот рукой, – покупать курево в лавочке никаких деньжищ не напасешься, а папиросы – это вообче барское баловство. Зато как скрутишь цигарку, как задымишь… Но, Сергей Петрович, почему вы об этом спрашиваете? – А потому, что под сушеным табачным листом на фрегате нашлись полотняные мешки с неизвестными семенами, – сказал я. – Вы, если увидите, сможете их узнать? – Разумеется, Сергей Петрович, – уверенно кивнул старший унтер, – меленькие такие… – Вот именно что меленькие, – сказал я. – Но только учтите, что прошлой зимой весь груз фрегата промерз насквозь. Морозы тут такие, что птицы, бывает, на лету падают. Так что, быть может, семена эти еще и не взойдут. Тот покачал головой и убежденно сказал: – Ежели, как говорит отец Бонифаций, енти семена попали сюда Божьей Волей, как и все тут, то они непременно взойдут. Не могут не взойти. Верьте, Сергей Петрович, и тогда свершится задуманное. – Непременно свершится, – ответил я. – А вы завтра с утра зайдите в Большой Дом, там я покажу семена и выдам вам довольствие на всех ваших архаровцев на первую неделю. И вот что еще. Бумаги на самокрутки у нас тут нет, следовательно, курить вам придется трубки. Я скажу мастеру Валере – он вам посодействует. – Благодарствуем, Сергей Петрович, за доброту, – степенно сказал старший унтер, – клянусь, вы об этом не пожалеете. Ну я пойду… – Идите, Гавриил Никодимович, – кивнул я, – и не забывайте, что даже в лучшем случае табак собственного урожая у нас будет только через год. Когда мой недавний собеседник отошел, я подумал, что теперь мне следует сообщить о начале выдачи табачного довольствия лейтенанту Гвидо Белло, старшему сержанту Седову и доктору Блохину, и кто там еще у нас может оказаться в числе курильщиков. А еще мне предстоит протолкнуть это решение на Совете, ибо Витальевна, несмотря на все мои обещания, упрется как триста спартанцев. Но худшее заключается в том, что курильщикам придется ужасно извращаться, чтобы не дымить в помещении – спичек-то с зажигалками у нас откровенный дефицит. Вытащил щипцами уголек из очага, сунул в трубочку – и выскакивай курить на улицу. А на носу зима с морозами и метелями… Как бы еще пожара не устроили… А уж то, как итальянцы будут дымить среди некурящих римлян – это вообще ужас, покрытый мраком… Не через русских, так через них, весь римский батальон к весне у нас скурится поголовно, и к гадалке не ходи. Ох, выпускаю я на свободу дракона; видит Бог, нелегко дается мне это решение… При этом других вариантов нет, никаких исключений из общих правил у нас быть не должно. Но первым делом надо найти подпоручика Котова и выяснить у него, скольким граммам равны четыре золотника. 29 ноября 2-го года Миссии. Четверг. Утро. Первый этаж, правая столовая Большого Дома. Утро первого дня после праздника завершения осенних дел началось в Большом Доме с Совета Вождей. Сначала требовалось утвердить решение начать выдачу табачного довольствия, и потом уже – составить перечень дел, которые предстоит проделать зимой. Присутствовал на этом Совете и старший унтер Пирогов. Вот так – шел за табачком, а попал на заседание. Но предварительно он посмотрел на предъявленные семена и подтвердил, что они действительно очень похожи на семена табака, так что на глаз не отличишь. Осталось только их посеять и посмотреть, что вырастет, и вырастет ли вообще. К удивлению Петровича, большого сопротивления со стороны Марины Витальевны его предложение не вызвало. Выслушав аргументы «за» и «против», она только сухо кивнула и сказала: – Я поняла, что этим все закончится, еще тогда, когда вы привезли этот табак сюда, а не сожгли его там вместе с телами тех несчастных, которые привели фрегат в этот мир. И не говорите, что у вас на это совсем не было времени: перед отплытием вы пробыли там трое суток, и вполне могли бы провести эту операцию. Возможно, и в самом деле эта дурная привычка является частью нашей цивилизации, и без нее передаваемый культурный код будет не полон. Но только я хотела бы, чтобы курение осталось исключительно прерогативой мужской части нашего общества, и не затрагивала женщин. И особо строгое табу следует наложить на курение беременных – вот это, прости меня, Петрович, уже без вариантов. – Будьте уверены, сударыня, – сказал старший унтер Пирогов, – среди наших мужичков ни одного беременного нет. Проверено. Это заявление вызвало тихие смешки собравшихся, как с женской, так и с мужской стороны; не понял сказанного разве что Раймондо Дамиано. И лишь Марина Витальевна бросила на шутника яростный взгляд. – Не петросяньте, Гавриил Никодимович, – строго сказала она, – вы прекрасно поняли, что я имела в виду. Вы сами как хотите, но не стоит травить никотином женские организмы. – Не боитесь, уважаемая Марина Витальевна, – сказал тот, посерьезнев, – мы своим бабам, то есть женщинам, курить не позволим ни в жисть. Барская это забава – когда дамочка смолит папироской. Не было у нас никогда такого, и не будет. – А я говорила совсем не про вас, – сказал Марина Витальевна, – в этом смысле за ваш домострой я спокойна. Лишь бы дело не доходило до рукоприкладства – наши правила на этот случай вы знаете. Я имела в виду более продвинутую и утонченную часть нашего общества, которая не преминет угостить супругу затяжкой из трубочки. Не так ли, синьор Гвидо Белло? – Я знать правила, синьора Марина, – вспыхнул итальянец, – и если синьор Сергий говорить «табу», я это исполнять, и другой мой парень тоже. Мы, подводный моряк, понимать, что такой дисциплина и порядок, а еще не может быть, чтобы сильно хотеть курить. Там, под вода, это нельзя. – Тот из нас, кто втихаря курить в школа, – сказал Ролан Базен, – за год успеть забыть, что это такой. Если кто-то из моих придет и скажет, что ему надо давать табак, то вы гоните его прочь, ибо, как говорит мадам Ляля: «нефиг». Пусть табак будет только для тех, кто у нас совсем недавно, и сильно страдать, потому что у него пухнуть уши. – Тоже верно, Ролан, – сказал Сергей Петрович, – кто еще хочет высказаться по этому вопросу? – Я еще не закончить, месье Петрович, – произнес тот, – из наших под подозрений могут быть только Флоренс Дюбуа и Сесиль Кампо. Это очень легкомысленные мадмуазель, которым бесполезно что-то говорить. В одно ухо слова влетели, в другое вылетели, и не поймаешь. Они найти себе мужей, из которых теперь будут вить веревка. Все другие бежать от них как от огня. Если кто и сказать своему мужчине: «дай затянуться», то это только они. А потом от них эта зараза идти по другой девушка. – Мы на Женсовете будем иметь это в виду, – сказала Марина Витальевна, – спасибо тебе, Ролан за предупреждение. Одним словом, Петрович, накладывай табу на женское курение, а непослушные девочки пусть будут уже нашей заботой. Не думаю, что к этой забаве сразу пристрастятся аборигенки, начаться все должно с наших современниц. – Индианки – что в Северной, что в Южной Америке – смолили трубки в большом количестве еще до прихода Колумба, – сказал Сергей Петрович, – а на американок европейского происхождения это поветрие перешло только с началом эмансипации. Так что первое «дай затянуться» может последовать и от кого-то из Волчиц, Ланей и полуафриканок. Особенно уязвимы в этом смысле Волчицы, ведь они считают себя ничуть не хуже мужчин, и спорить с этим утверждением крайне сложно. – Ты, Петрович, наложи табу, – сказала Марина Витальевна, – и лучше будет, если вы сделаете это вдвоем с отцом Бонифацием. А если его кто-нибудь нарушит, то мы будем принимать соответствующие меры. Но лучше бы вы вовсе не тащили табак сюда к нам, а выбросили его в воду прямо там, где нашли этот фрегат… – Она вздохнула. – Отец Бонифаций, – сказал Сергей Петрович, – а вы что скажете по этому поводу?